***
Извечная пустота не проявляет радушия к новому своему обитателю, но и лишних неудобств не приносит. Пустота… пуста, как бы глупо это не звучало. Ни тьмы или света, ни ощущений или чувств здесь нет: может, так должен был выглядеть мир, покуда Богиня не вмешалась. Всеобъемлющее серое ничто. Становится ясно, откуда такое стремление все преображать: место, мягко говоря, угнетающее. Времени нет. Звуков нет. То, чем стал Лигур — ему даже странно, что он способен осознать себя среди всей этой субстанции, — плывет и стелется среди мерцающего серого небытия. А может, и не движется вовсе: все вокруг одинаково. Спокойствия нет, но разве может создание, обращающееся в часть пустоты, ощущать хоть что-то? Воспоминания тускнеют. Мысли гаснут: похоже, даже обрывки его разума вот-вот растащит на нити, которым суждено будет обратиться в эту же серую мерцающую массу. С самого мятежа Лигур больше всего на свете желал наступления Апокалипсиса: лишь финальная битва обещала окончание всего идиотизма, что творился вокруг. Бунт Люцифера, упершегося по поводу человека, но желавшего власти. Возмущение Богини — совершенно не такое мудрое, какого следует ожидать от подобного ей существа. Поддержавшие взбрыкнувшего Люцифера ангелы — все они поверили, что смогут отстоять свою безопасность. Тысячелетия, проведенные в полумраке темниц, узких коридоров Преисподней, с никому ненужными соблазнениями людей, в постоянных склоках и распрях даже внутри Совета Тьмы. Создать больше демонов из полученных душ? Зачем? Если бы Люцифер сам вышел на поле финальной битвы, пернатые от страха сожрали бы собственные крылья. Лигур предпочитал лишний раз не рассуждать о происходящем в Преисподней, на земле или на Небесах. Не его дело. Царство абсурда, особенно Преисподняя — с самого первого дня. Ничего хорошего. Никакого доверия даже своим же. И уж тем более — никакого доверия ангелам. Хотя, казалось бы, разве ангелы могут врать? Значит, верить им можно? Бред. Вот потому рассуждать Лигуру никогда и не хотелось. Вельзевул нравились такие загадки, у Хастура всегда был категоричный ответ, а ему… Ну его к черту. Проблем хватало и без рассуждений о природе происходящего. Неотступно приближался желанный апокалипсис. И Лигур почти дождался. Угораздило же его прислушаться к словам Михаил. Какая, собственно, разница, задумал ли что-то дурное Кроули? Апокалипсис все равно произойдет, разве может какой-то демон помешать Великому Замыслу? Занятно получается. Сущее невезение с этими небесными гадостями. Сначала огненное копье уничтожило его крылья. А теперь — святая вода уничтожила его самого. В конечном итоге именно Михаил его и убила, если вдаваться в подробности. Пернатая стерва. А ведь был птицеящер… Он был на Небесах. Они творили вместе… Серое проникает в сознание, разрывая последние мысли. Уничтожая даже его собственную память о демоне, звавшемся Лигуром. О падшем херувиме…***
В то же мгновение, а может, тысячелетия спустя — Лигур не знает точно, чувство времени давно утрачено, — что-то скребет по обрывкам сознания, необъяснимой силой собирая растаявшую сущность в нечто цельное. Мысли — свои собственные — еще не рождаются, но Лигур вспоминает свое имя. Сознание вновь отделяется от серой пустоты: великой бездны, которую так любила поминать к месту и не очень Вельзевул. Лигур чувствует, что существует. Сразу и везде, в каждом порыве ветра и в каждом отблеске огня. Он всюду — и одновременно нигде. Картины прошедших и грядущих столетий мелькают в сознании, сам он ощущает себя рядом с бесконечным числом ангелов, демонов и людей. Невесомо прикасается к ним эфирным туманом, становится их частью, осознает себя ими… Информация, чужая память, горести и радости буквально засыпают Лигура — новую его форму. Давят и запутывают, не позволяя сконцентрироваться хоть на чем-то. Быть может, и Создательница ощущает что-то подобное? Неудивительно, что Она предпочитает держаться подальше от своих творений. Разом ощутить всю боль и всю радость каждого из своих творений — так и рехнуться недолго. Признаться, Лигур всегда подозревал, что обожаемая Небесами Богиня давно поехала крышей. Помнится, Михаил на его намеки всегда такими гневными отповедями отвечала, что Лигур даже сомневался в том, что перед ним архангел. Такой огонь, такую страсть не в каждом демоне увидишь. Сам Лигур никогда особо за достойное дело тьмы не ратовал с таким энтузиазмом. Ничерта ангелы не отрешенные и смиренные исполнители воли Богини, пусть хоть заболтаются. Наверное, будь у Преисподней преданность Михаил, к апокалипсису они бы пришли с превосходящими Небеса силами. А как бы смогли развлекаться вдвоем все эти тысячелетия… Вельзевул долгие годы пыталась навести в Преисподней порядок, но что толку. Их подземелья завалило отчетами — а смысла не прибавилось. Михаил с Вельзевул терпеть друг друга не могли. Правда, Михаил бы сказала, что ненависть присуща лишь тьме, ангелы же выше этого… Еще одна чушь. Михаил обещала его убить. Лично. Даже в этом соврала, чертов ангел. И сознание Лигура скользит дальше, окутывая всю Вселенную, но не в силах вмешаться в ход бытия. Он здесь, рядом, и одновременно — безгранично далеко. Он больше не должен следить за мучениями душ, не должен приглядывать за другими демонами, что постоянно норовят бездельничать, не должен скрывать почти от всех свои разговоры с Михаил… Разве не может он сейчас просто обрести покой? Что вырывает его из этой блаженной пустоты и тишины? Ответ приходит в то же мгновение. Сознание его останавливается, и мысленному взору открывается давно забытая, как кажется Лигуру, земля.***
Он видит Михаил. Мир точно отзывается многократно повторенному в мыслях имени, показывая Лигуру ее, сидящую в одиночестве на скамейке в заброшенном парке, среди пожухлой травы и вездесущих бурых листьев. Ее, так сильно когда-то не любившую спускаться на землю. Ее, предпочитавшую каждое свободное мгновение уделять работе. Ее, так восторженно и преданно возносившую имя Всевышней. Все это будто делось в небытие, как и сам Лигур. Она изменилась. Михаил кажется заблудившейся и потерянной. Невозможно. Кто, как не она, всегда знала, ради чего живет? Сознание — ни на мгновение не отрывая этого непонятного взгляда от Михаил — услужливо соскальзывает в прошлое, показывая, что происходило. Неслучившийся конец света. Хастур, который ради мести согласился пересилить себя и попытался договориться с Михаил. Неудавшаяся попытка казнить Кроули в святой воде. Всеобщее смятение на Небесах. Совершенно неподобающее чувство вины — из-за гибели демона. Боль, разрывающая возвышенное ангельское существо. Сомнения и страх. Отчаянные и умоляющие слова звучат раз за разом, и впервые чья-то молитва не причиняет Лигуру боли. Верни его. Ты же всех вернула. Все живы. Верни и Лигура, прошу. Я не отступлю, не усомнюсь, но верни его. Тихий шепот меняется, перерастая в полный отчаяния рокочущий крик. Крик затихает, превращаясь в гулкий вой, что заставляет дребезжать образа в храмах, ледяным дыханием отчаявшегося ангела гасит оплывшие свечи. Слова молитвы перемешиваются, причудливо пляшут среди каждой нити, образующей вселенную. Голос Михаил — надрывный и искренний — добирается до извечной бездны. Только слышит ли его Богиня? Нужно ли Ей это? И Лигур, чем бы он сейчас ни был, невидимой и оторванной от реальности сущностью опускается рядом с Михаил, замечая слезы на ее лице. Крупные капли, что собираются на ресницах, скользят по бледным щекам. Он не здесь, пусть и чувствует происходящее какой-то своей частью. Она не может его увидеть. Но, черт побери, плакать-то она не должна! Кто угодно, но не она. Не по уничтоженному демону. Пусть берет свое проклятое копье, швыряет очистительное пламя в каждого, кто смеет оскорбить ее Богиню, пусть выискивает предателей в Небесном войске, но не сидит в человеческом парке, роняя слезы. С каких пор вообще ангелы способны искренне плакать? Михаил раздраженно вытирает мокрые щеки, встряхивает руками, заставляя колыхаться старомодные — даже для Лигура, который дьявол знает когда бывал на земле, — кружевные манжеты. Искусно обработанная каким-то человеческим мастером ткань задирается, укладываясь на рукав пиджака, и оголяет запястье. Лигур присматривается — и видит на светлой коже уродливое красное пятно как от ожога. Отвратительная отметина, залечить которую архангелу не составит большого труда. Ворох мыслей проносится в сознании Лигура. Михаил наказали за что-то? Демоны попытались обжечь ее проклятым пламенем? Могла ли она отчаяться и пойти к Кроули сама, чтобы… Сознание воскрешает перед его глазами полузабытый образ. Лишь единожды Лигур посмел прикоснуться к Михаил. Тогда, у входа в Преисподнюю, вскоре после своего падения. Прощая — пусть ангелы и повторяли, что демоны на такое не способны, — за все, что она сделала и еще сделает. За потерянные и изуродованные крылья. Сколько он проклинал сам себя за такую вольность? Хорошо, что ни Преисподняя, ни Небеса не заподозрили ничего неподобающего. Она так и не подумала вылечить чертову руку. Ненормальная. А если бы кто заметил? Сентиментальная идиотка. Даже если она сделала это, чтобы не забывать о своей ненависти… Можно было поступить аккуратнее, а не лелеять язвы на своем служебном теле, почти как демон. Разве ангелы не трепались на каждом углу, что данное Богиней тело — святейший храм? — Верни его, — снова срывается с губ Михаил. Она мягко прикасается к отметине на коже, и та краснеет. Михаил слабо морщится — похоже, воскрешая в сознании боль. — Ты можешь все. Я столько служила тебе, ты обещала, что он будет жить! В словах ее смирения еще меньше, чем в яростных криках Люцифера у Престола Богини во время мятежа. Михаил даже сияет ярче Люцифера — светлейшего, каким он был когда-то. Странная гордость окутывает сознание Лигура: неужели его смерть сбивает с пути истинного и праведного такого преданного архангела, как Михаил? Омерзительное ощущение демонического торжества. Гордость исчезает, стоит только возродиться воспоминаниям времен его пребывания на Небесах. Последних дней, когда он еще оставался херувимом. Кажется, уже тогда его поступки не одобряли другие ангелы. Он сам ее отпустил. Обещал ни в чем не винить. Какой из Михаил демон, она слишком сильно влюблена в Богиню. Никогда бы она не служила Люциферу и в половину также преданно, как Ей. Он отпустил ее, простил за все и никогда не жалел о содеянном. И не жалеет до сих пор. Настолько правильный и праведный ангел, что даже тошно. Но все должно оставаться именно так. Если Михаил усомнится в обожаемой Богине — что вообще останется от этого безумного мира? Какого же дьявола эта омерзительная сволочь с молниями из глаз молчит? Почему не отзывается? Почему не успокоит преданнейшего своего ангела? Неужели сложно объяснить, почему воскрешать демона — недостойно? Небеса и их Могучий Царь еще никогда не вызывали у Лигура столько отвращения. Ненависть заполняет все его сознание: первая собственная эмоция со времени уничтожения в потоках святой воды. Лигур сам хочет кричать. Ему хочется сжечь к чертям весь человеческий мир, лишь бы одна сияющая всемогущая задница обратила наконец внимание на страдания своих детей. Хотя бы из тех, что заслуживают ее внимания. Неужели среди вечности Богиня не может найти мгновения и стереть из памяти Михаил все воспоминания о проклятом демоне? Разве не будет это милосердно? Милостивой Богине плевать. Ей всегда было плевать. Будто бы Лигур раньше об этом не знал. Но Михаил-то верит в другое. Какого черта они все на нее уповают? Он что, будет оставаться среди извечной пустоты и просто пялиться на происходящее? Неужели ему, демону, пристало следовать Ее глупым законам и надеяться на какую-то помощь? Пора выбираться. Вечный покой в любом случае оказался пшиком. Лигур вдруг чувствует, что мир вокруг меняется, точно повинуясь его собственному желанию. Связь с каждым кусочком мироздания истончается. Серая пустота, что стелется вокруг Лигура, тает. Прошлое и будущее пропадают, больше не терзая его разум многочисленными образами. Остается лишь заросший парк, шелест опавших листьев, прохладный воздух и опустившая голову Михаил.***
И лишь потом Лигур понимает, что ни запахов, ни звуков в извечной пустоте ощущать он просто не мог. Он щурится, недовольно поглядывая на многочисленные темные тучи, что гонит по небесам ветер. Как назло ни одно из облаков не прячет солнце, и лучи его неприятно греют макушку. Зато хамелеону нравится: тот с удовольствием перебирает лапами по коже, устраиваясь поудобнее. Тяжелый запах отсыревшей листвы бьет в нос, а с неба на лицо падает несколько капель так и не пролившегося дождя. Только сейчас осознавший происходящее Лигур вздрагивает: вылитая на голову святая вода, похоже, еще долго будет ему аукаться в самые неподходящие моменты. В Преисподней — с ее протекающими трубами и подземными ручьями в стенах — будет не слишком удобно. Придется привыкать. Отмахиваясь от непрошенных мыслей, Лигур шагает к скамейке, неожиданно для самого себя отмечая, как все-таки здорово ощутить под материальными ногами твердую землю. А еще не чувствовать при этом то, что испытывают миллиарды других существ. Находиться в одном-единственном месте, имея возможность сконцентрироваться на происходящем. — Эй, Майк! Горюешь, что апокалипсис не случился? — в хриплом голосе Лигура слышится веселье. Пожалуй, по такому поводу можно быть чуть более многословным, чем обычно. Не каждый день возвращаешься из небытия. — Зря. Мы бы вас победили. Без всяких сомнений. Михаил вздрагивает, узнавая голос. Пальцы ее впиваются в скамейку: потемневшее от времени дерево угрожающе трещит. Михаил гордо вскидывает голову, и Лигур понимает, что смотрел бы на это лицо еще пару тысячелетий. А потом пусть убивают. Снова. Мокрую от слез кожу подсушивает ветер, и в размазанных соленых каплях все еще поблескивает солнце. Лучи отражаются даже от искусанных позолоченных губ, пляшут в неподобающе для ангела растрепавшихся кудрях. Глаза Михаил светятся узнаванием и счастьем: кажется, ничего подобного Лигур в них не видел с тех времен, когда согласился пойти за Люцифером. Остается надеяться, что всей этой радости на смену не придет недоверие. А ну как другой демон тут им прикинулся… Хотя, конечно, проверить бы стоило. Кто знает, что в эти дни на уме у созданий Преисподней. Только Михаил продолжает счастливо улыбаться. И никаких глупых вопросов о том, кого нелегкая принесла в этот заросший парк, не следует. Лигур почти улыбается, когда замечает, как она одергивает манжеты, закрывая отметину на коже. Как сплетает пальцы, точно для молитвы. Как медленно выпрямляет спину, заливая все пространство вокруг благодатью. Лигур слышит, как снова Михаил шепчет его имя. И мгновение спустя вздрагивает, когда слова короткой молитвы острыми когтями проходят по его эфирному телу. Хорошо же все было, неужели нельзя обойтись без этих святых штучек? — Она вернула тебя? — Михаил нервно смотрит по сторонам и пытается скрыть волнение за деловым тоном. Ему даже не приходится подбирать правильное выражение лица. Только врать: отчаянно и нагло. Незачем Михаил сомневаться в Богине. Пусть заблуждается, как и все пернатые. — Ага, — сухо бросает он, с презрением поглядывая на сухую траву. — Там было спокойно, между прочим. Тихо. Никакой суеты по поводу Великого Замысла. А потом вдруг как гаркнет кто-то в ухо, что мне пора. Омерзительно. Одухотворенное лицо Михаил в этот момент стоит того, чтобы рисовать с него иконы. Пожалуй, в них не было бы ничего по-настоящему праведного: не может порождение тьмы вызывать радость у ангела. Врагов таким взглядом не встречают. — Наверняка у Нее свои планы, раз уж она возвращает даже демона, — гордо провозглашает Михаил, но улыбается совершенно неподобающим ситуации образом. Да и в слово «демон» не вкладывает и доли презрения, как того требуют приличия. — Как бы я не была этим расстроена, мне следует принять случившееся. Непостижимые планы. — Непостижимые, — сипло вторит Лигур, продолжая стоять и никак не решаясь сесть рядом с Михаил. Некоторые границы переходить не стоит. У обоих будут проблемы, особенно сейчас. Может, позже. — Что ж, все окончательно вернулось на свои места, — Михаил тоже поднимается на ноги и, крепко вцепившись в собственное запястье, шагает в сторону. Точно пытается удержаться от… От чего? Не на шею же демону броситься, верно? Даже руку пожать — уже почти предательство. — Не знаю, как вашим, а нам пока не пришло новых распоряжений. Метатрон полагает, что мир получил еще шесть тысяч лет… Порыв ветра треплет кудри Михаил, и она замолкает, пытаясь без чудес справиться с прической. — Даже если это не так, однажды мы с тобой сойдемся в битве. Ад и Рай, тьма против света. Верно? — поворачивается к ней Лигур, разглядывая кружевные манжеты. — Убьем друг друга по-настоящему. Без этих игр с небесными штуками. Михаил кивает, смотрит куда-то ему за спину и, гордо вздернув нос, идет прочь. Под ногами ее шелестят листья. Лигур готов поклясться, что Михаил улыбается. Пора возвращаться в Преисподнюю. Вельзевул будет рада… Насколько она вообще умеет радоваться. Работы предостаточно, а неслучившийся апокалипсис наверняка вызвал волнения среди демонов. Лишние руки всегда пригодятся. Да и Хастур будет доволен: в одиночку разбираться с грешниками далеко не просто. Все по-старому, пусть с Великим Замыслом большие проблемы. Будущее неясно, но… Небеса и Преисподняя враждуют, хотя и обмениваются информацией. Мир все такой же скучный и бессмысленный. Сам Лигур все еще демон, а Михаил — преданнейший ангел Богини. Жизнь продолжается. Следуя неясному порыву, Лигур первый раз за шесть тысяч лет расправляет потемневшие после мятежа крылья и чувствует неожиданную тяжесть. Их снова четыре. Будто и не было того удара небесным копьем. Что ж, может, временная смерть и стоила того. Выходка Кроули, конечно, была подлой и отвратительной, но вполне в духе демонов. Надо подумать, чем отплатить рыжему зазнайке за боль, пребывание в великой бездне и восстановленные крылья. Неплохое дополнение к возвращению в мир живых. Остановившаяся у ворот парка Михаил оборачивается как раз вовремя, чтобы заметить перемены. Благостное сияние ее становится совсем нестерпимым. Уже не скрывая спокойной улыбки, Лигур кивает, складывает крылья и перемещается к главному входу в Преисподнюю. Если уж купание Кроули в святой воде так взбудоражило демонов, чертовски интересно, что с ними сделает возвращение из небытия уничтоженного собрата.