Две бесконечности

Лоле исполнилось двадцать лет в тот самый день, когда напольные весы показали страшную цифру в виде двух повернутых набок бесконечностей. Учитывая, что рост ее составлял сумму миниатюрных полутора метров и чертовой дюжины, восемьдесят восемь килограммов были явно не лучшим показателем. — Нееет… — затянула Лола привычную мелодию о болезненной тяге к королевским ватрушкам, брауни с клюквой и, естественно, мясным пирогам. — Не может быть… Еще неделю назад было восемьдесят пять… Лола втянула живот и ягодицы, пытаясь сжаться, как резиновый пупсик в детской ручонке, но, как и следовало ожидать, показатель на весах остался неизменным. Обе неумолимые бесконечности, вставшие на дыбы от ужаса, продолжали свидетельствовать в пользу полного краха ее чувства меры и силы воли. Лола вздохнула, расслабив телеса, величаво сошла с весов на голый пол и встала перед зеркалом. Зеркало ей предательски продемонстрировало то ли прапраправнучку одной из кустодиевских купчих, то ли чадо из рода натурщиц Рубенса, — симпатичную дородную деву с каштановыми волнами волос. Лола вздохнула еще раз, чмокнула серого Барсика в мокрый нос, попшикалась со всех сторон дезодорантом для тела с ароматом бамбука и лотоса, надела белоснежную сорочку с глубоким v-образным вырезом, излюбленный брючный костюм изумрудного цвета, молочно-карамельные лодочки и с неожиданной для ее габаритов грацией отправилась на работу — в цветочный магазин. Улицы, полные русским людом, спешащим от жен к любовницам, из транспорта с насиженным местом в транспорт забитый до матерного отказа, жужжали, свистели и грохотали, с удовольствием поглощая и перемалывая в своем чреве всех, вышедших из дома. Лолу обтекали человеческие серые массы менеджеров среднего звена, точеных студенток в кроссовках и летящих платьях, потеющих и лысеющих дядек с черными важными портфелями. Стояло утро в самом конце июня. Жара, точно сливочное масло, покрывающее горячий блин, только готовилась заполонить собой поры города, еще не вступив в права. Лола отдышалась, достигнув, наконец, точки назначения, шагнула в прохладный павильон, уставленный сотнями и сотнями цветов, бросила рюкзачок на стул за стойкой, скинула пиджак, облачилась в такой же изумрудный фартук и немедленно занялась орхидеями, периодически делая паузы, чтобы съесть пару орешков припасенной в кармане макадамии. Залился насмешливым звоном колокольчик, с лязгом открылась входная дверь. — Здравствуйте! — поприветствовал Лолу первый покупатель. — Здравствуйте! — ответила она, с синевласой головы до пят в салатовых кедах оценив юного обладателя неимоверно больших ушей. — Вам что-то подсказать? — Да, пожалуйста. Мне в подарок… — Букет, горшочное растение? — с дотошностью следователя кинулась расспрашивать Лола. — Кому? Девушке, женщине, бабушке? По какому поводу? — А есть разница? — испугался эльфоподобный. — Женщинам и бабушкам нельзя дарить одно и то же? — С возрастом предпочтения меняются, — строго ответила Лола. — Молодым незамужним девушкам принято дарить душистые цветы с полураскрытыми бутонами нежных пастельных оттенков. Это могут быть ландыши, розы, тюльпаны или хризантемы. Женщине в расцвете сил дарят яркие, хорошо распустившиеся цветы: лилии, герберы, гладиолусы, розы, георгины. Для дам в возрасте актуальными будут элегантные цветы тёмных оттенков. — О… Понимаете, она моя мама, то есть, женщина, но у нее уже есть внучка, дочка моего брата. Значит, она и бабушка! Но скоро выходит замуж за нашего папу, то есть, получается, она незамужняя, да и молодая еще… Относительно… — запутался эльфоподобный окончательно. — Розы. Вашей матушке подойдут розы. — Точно? — Точно, — уверила Лола, начиная набирать букет с пышными кремовыми цветами. — Юбилей? — Да. Сорок три — это юбилей? — Нет, но дата интригующая, — загадочно сказала Лола, тщательно упаковывая великолепную семерку роз в матовую бумагу и завивая концы фиксирующей ленточки. — Ну как? — Офигенно. — Знаю. Это мои любимые цветы, — улыбнулась толстушка. «И цвет крема на торте», — ехидно добавило ее внутреннее «Я». Лола поморщилась, отгоняя сладкую фантазию. Эльфоподобный ушастик расплатился и вприпрыжку отправился дальше. День наращивал темп, рискуя закончиться через десяток часов, а голод начинал разъедать урчащий живот. Лола, принципиально не завтракавшая, поставила электрический чайник и в ожидании его кипения погрузилась в телефонные недра зарубежной литературы. «Американские боги» слабо отвлекали от конфетной заначки, но, по крайней мере, оттягивали с ней встречу. — Здравствуйте, Лолита, — раздался тихий голос прямо над стойкой продавца. Лола подпрыгнула мягкими полупопиями на жестком стуле и вскинула голову. Ни шум входной двери, ни звон колокольчика не предшествовали визиту посетителя, в чем девушка могла поклясться хоть на библии, хоть на холодильнике, полном еды. Молодой человек лет двадцати пяти исправно являлся в цветочный магазин один раз в неделю, покупал самый крошечный кактус, имеющийся в продаже, и уходил так же незаметно, как появлялся. Продолжалось это уже более двух месяцев. — Здравствуйте, — отозвалась Лола. — Как всегда?.. — Да, Лолита, как всегда, — отозвался молодой человек. Он был болезненно бледен, худ, аристократично изящен, одет, как и в прочие визиты, в черные брюки, черный длинный плащ с глубоким капюшоном, а на носу имел зеркальные солнцезащитные очки — единственное яркое пятно, — отражающие полную красок оранжерею и саму весьма экстравагантную Лолу. — Есть. Есть у меня, чем вас порадовать. Посмотрите, какое чудо! — восторженно продемонстрировала цветочница колючий комочек с крошечным аленьким бутоном в ну совсем кукольном горшке. — Прелестно, — сквозь зубы тихо и печально ответил молодой человек. Он расплатился, ледяными пальцами приняв сдачу из мягких рук Лолы, взял покупку и буквально растворился в воздухе. Как ни пыталась девушка уловить момент его ухода, ничего у нее не получилось: в последний момент она чихнула, крепко зажмурившись. — Эх… Какой мужчина! — выдала Лола самой себе. — Интеллигентный, вежливый, красивый. Жаль, не по мою душу. Лоле не везло с противоположным полом никогда. Еще в детстве мальчишки либо игнорировали ее, либо делали объектом своих насмешек, а с той поры ровным счетом не изменилось ничего. На ней проводили апробацию самых жестких розыгрышей первого апреля, по поводу ее фигуры шутили зло в кулуарах, шутили и открыто. Первое время Лола обижалась, затем смирилась и стала пропускать всю человеческую злость не сквозь себя, а мимо. Лола считала себя особенной, по-своему привлекательной и харизматичной. Ей хотелось думать, что она отнюдь не хуже бывших одноклассниц, таких подтянутых и тонких, что ее душа, ее сущность, не площе, не проще, чем у прочих, а что до внешности… Лола не любила свое тело, не любила всеми фибрами, но не видела в нем ничего настолько отталкивающего, чтобы ее обходили стороной. А ее все-таки обходили. — Лолита! Лолита, давайте поговорим начистоту! Лола, налившая чай с мелиссой в огромную красную кружку и приготовившаяся откусить лучшую из существующих конфет «Золотой степ», поперхнулась, обдалась кипятком и высказалась весьма метафорично: — Хлебать мой суп! Как вы здесь оказались, черт подери? Бледнолицый коллекционер кактусов снова находился у стойки, хотя пять минут назад его определенно не было ни там, ни где-либо еще в магазине. — Простите, я вас напугал! Простите ради… Эм… — почему-то замялся молодой человек, нащупывая необходимое слово, и — точно пробуя на вкус лимонные леденцы, — кисло морщась. — Ради бога?.. — услужливо подсказала Лола с замиранием сердца. Ей нравился таинственный покупатель, а его неожиданное внимание заставило сердце разогнаться на рельсах давно проложенных надежд и чаяний. — Можно и ради него, — согласился молодой человек, снимая очки. Глаза у него были темными и влажно блестели. «Будто две черешни намокли от дождя», — подумала Лола. — Меня зовут Александр. Я хочу вас с того самого момента, когда увидел восемь недель назад. Вы прекрасны, Лолита! У меня нет слов, чтобы выразить свое восхищение и описать все то, что я чувствую при виде вас! «Извращенец!» — решила Лола, нащупывая на столе ножницы. Ей не верилось, что столь лестные слова действительно могут быть адресованы пампушке под центнер. С апельсиновой коркой на заднице. Со вторым подбородком. Если бы они хоть раз до этого пообщались в течение пяти минут, она бы ни на секунду не засомневалась в искренности, а так… — Вы точно сошли с полотен эпохи Возрождения! — захлебываясь, говорил Александр. — Вы из другой вселенной, той, что канула в небытие и оставила нам лишь солнечные блики на холстах великих… О, Лолита! Вы так естественны, очаровательны и свежи… Лола разжала пальцы, отпуская холодный металл ножниц. Ей никогда не говорили столь приятных вещей. Хотелось запечатлеть их в памяти, и плевать, что за разочарование могло последовать за такой тирадой. — Александр… Я польщена, не спорю, но вы меня совсем не знаете! — Знаю. Я чувствую движение горячей крови по вашим жилам, слышу ваш пульс под кожей и понимаю: мне нужна эта женщина, мне нужны вы, Лолита!.. — Я… Не знаю, что ответить вам на это. Вы смутили меня, и… — лепетала Лола, тщетно пытаясь скрыть волнение и явное удовольствие. Наивное дитя, не ведавшее прежде любовных мук и восторга взаимности! Дева неожиданно встрепенулась, сбрасывая оковы очарования, и звучно затараторила, приветствуя новых посетителей: — Здравствуйте! Что вам предложить? Следом за бренчанием звонка в павильон зашли две ну очень пожилые дамы, классически седые и до карикатурности старомодно одетые. Бабуленции, мелко дрожа, двинулись к стойке продавца со скоростью столетних черепах. Александр шумно выдохнул и поморщился. Его страстная речь была под угрозой провала из-за двух заплесневелых кошелок. — Детка, нам нужны орхидеи! — прохрипела одна из бабулек. — Розовые орхидеи! — поддакнула ей вторая. — Для нашей кузины! — Для нашей кузины Валентины! — Ей восемьдесят восемь завтра! — Восемьдесят восемь!.. Александр прорычал что-то бессвязное и, коснувшись на прощание руки Лолы, улетучился из магазина, трезво оценив свои шансы на продолжение беседы в интимной обстановке. Окрыленная Лола бросилась на поиски розовой орхидеи. Вечером того же дня Лола праздновала свое рождение в компании все понимающего Барсика, поглощая влажные шоколадные коржи «Праги» один за другим. В бокале плескался вишневый сок, на мониторе ноутбука мелькали кадры «Друзей», за окном царила хаотичная пляска цветастых машин и уставших людей, несущих пакеты с замороженной продукцией от молочного горошка до розовой мякоти мертвого лосося. Мама уже звонила с поздравлениями, сетовала на корову, кур и внезапно окотившегося Мурзика, сразу же переименованного в Мурку. — Скажи мне, друг мой серый, он придет завтра? Ну, скажи? — вопрошала Лола у излишне, пожалуй, округлого кота. — Он же не пошутил надо мной? Нет? — Муууррр… — Это да или нет? — Мяяяууу… — Ах, отстань, киса, твои сведения о моей личной жизни категорически устарели, — вздыхала Лола. Вечер обещал быть томным до безобразия, если бы его спокойную тихую прелесть не прервал бы робкий стук в дверь, столь неожиданный и необычный для лолиных вечеров, что ее сердце чуть не выпрыгнуло из груди. — Кто это? — прошептала дева, спешно облизывая пальцы. Она неторопливо поднялась с дивана и, чуть колыхаясь, двинулась в сторону прихожей. Стук повторился. — Кто там? — тоненько пропищала Лола, поправляя пояс шелкового халата цвета спелой оливы. — Лолита, открой. Это я, Александр, — тихо и печально отозвался из-за двери юноша. — А как… Хотя, неважно, — осеклась Лола, рассудив, что нечего докучать молодому человеку глупыми вопросами по пустякам. Она открыла дверь и первым, что увидела перед собой, был огромных размеров букет кремовых роз. — Ой! — Это для тебя, Лолита, — раздался голос из-за бутонов. — Нравится? — Да! — принимая дар, звонко ответила юная цветочница. Александр улыбнулся со всей, должно быть, теплотой, на какую был способен, с облегчением передав девушке презент. Человеку, непосвященному в его глубокую депрессивную реальность, могло показаться, что у Александра болят зубы и скрутило живот. К счастью, Лола имела достаточно буйную фантазию, чтобы не интерпретировать выражение чужого лица так однозначно и категорично.  — Я могу войти? — приподняв изогнутую бровь, спросил Александр. — О, да, конечно! Я не ждала гостей и не приоделась даже… Выгляжу ужасно, наверное… — НЕТ! — опровергая предположение Лолы, рявкнул Александр и уже тише добавил: — Луна моя, ты прекрасна! Лола залилась пионовой розовизной, ее коралловые пухлые губы чувственно расслабились в очаровательнейшем удивлении ребенка, увидевшего первые в своей сознательной жизни снежинки. — Я не знаю, куда мне деться от комплиментов… Александр… Пойдемте пить чай! — Девушка решительно двинулась на кухню, отдавая указания оставшемуся позади юноше: — Плащ на вешалку, тапочки возьмите в шкафу… Что было дальше, Лола не запомнила. Кажется, она собиралась зажечь под пузатым чайником синее газовое пламя, оно успело даже вспыхнуть в ее глазах на долю мгновения, а потом все провалилось во тьму, ухнуло куда-то в угольно-черную шахту бессознательного. Очнулась Лола в чужом доме с головной болью и совершенно без сил. Высокий потолок кружился в вальсе, светлые стены сжимали пространство, рискуя свалиться на девушку, люстра рябила горящими плафонами. — Ах, — только и вырвался стон у Лолы. Она вновь отключилась, точно кончился заряд внутреннего аккумулятора, запрятанного среди извилин и борозд головного мозга. Прошло немало времени прежде, чем она вернулась в настоящее. Ее высасывал изнутри жуткий голод, поражая желанием вгрызться во что-то сочное и калорийное до неприличия. — Лолита, — позвал знакомый голос девушку. Она с трудом села на широкой кровати, не обращая внимания на то, что полы халата разошлись, обнажая полупрозрачное кружево лифа. — Лолита, не бойся, ты у меня дома. Александр стоял в дверях, держа в руках поднос с бокалом белого вина и пышным квадратом лазаньи на широкой тарелке. Лола сглотнула слюну и спустила ноги с кровати. — Что произошло? Почему я здесь? — Я хочу, чтобы ты жила со мной, — просто ответил Александр. — Тебе плохо жить одной в тесной съемной квартире, мне плохо жить одному в доме без горячей полнокровной женщины, так зачем страдать? — Но… — тщетно попыталась предоставить на обсуждение свою точку зрения Лола. — Тсс!.. — прошелестел Александр, кидаясь к ней. Он опустил поднос на кровать, а сам прильнул головой к ее круглым белым коленям, вдыхая призрачные ноты бамбука и лотоса. — Не говори ничего! Мне так хорошо сейчас… Лола послушно примолкла. Александр взял ее мягкую ослабевшую руку в свою и прижал к ледяным губам. — Мы не расстанемся, луна моя, обещаю…

***

… Дни пресные сменились днями пьяными от вина, любви и меланхолии ускользающего лета. Лола жила в достаточно большом загородном доме Александра где-то на берегу озера (достался от деда-генерала), пекла яблочные шарлотки с корицей и булочки синнабон с глазурью из маскорпоне, целыми днями читала Пушкина и Дюма, смотрела черно-белое кино, рыдая над простыми сюжетами. Она была почти счастлива. — А сколько у тебя девушек было? — задала Лола самый приземленный для пары вопрос. Они сидели, обнявшись, на террасе и смотрели на серебристый серп луны в темном полотне неба. — Много, — честно ответил Александр. — Это сколько? Пять? Десять? Двадцать пять? — Я не думаю, что тебе нужна точная цифра, — уклончиво ответил юноша и капризно перевел тему беспроигрышным вопросом, до тошноты ненужным при действительной гармонии двух сердец: — Ты меня любишь? — Да. — Тебе хорошо со мной? — Да. Меня немного пугали твои наклонности… Твои кровавые фетиши… — искренне призналась Лола. Дело в том, что, как объяснил Александр, у него всегда возникали трудности в постели с девушками, если ему не удавалось сделать хоть пару глотков свежей крови. Лолу в первый момент это напрягло, но, не имея возможности сравнить нынешний опыт с предыдущим в виду отсутствием его, она достаточно адекватно приняла эту особенность и всегда покорно подставляла шею под нежные поцелуи, переходящие в укус. — А сейчас? Все еще пугают? — Нет-нет! Мне даже… Хм… Лестно. Да, точно, мне льстит такое абсолютное доверие. Я рада, что открылся мне, что ты получаешь удовольствие со мной так, как тебе этого хотелось бы, — ответила Лола, целуя юношу в холодную щеку. — Ты такой худенький у меня! Я уж как только не изгаляюсь в кулинарии, а мордашка у тебя, кажется, стала еще тоньше… Тебе солнца не хватает! — Ты же знаешь, у меня аллергия. Повышенная фоточувствительность. — Александр поморщился и вдруг решился на откровенность: — Я любил прежде солнце, очень любил, правда. А потом сломался. Знаешь, такое бывает. Не со всеми, нет, но с избранными, с особо нелюбимыми детьми Господа Вашего. Вот ты существуешь в мире, полном открытий, ты самый счастливый ребенок, беззаботный и безгрешный, а потом всему приходит конец. Мир рушится. Ты один на один с остатками самого себя в только тебе понятной галактике, и, кажется, даже само солнце предало, выжигая кожу до язв там, где прежде оставляло золотой загар. — Почему? — прошептала Лола, прижимаясь к любимому. — Что могло такого страшного произойти в жизни ребенка, что его мир обрушился? Болезнь? — Да, своего рода болезнь, которую мне насильно передал один ублюдок. Он просто захотел меня и взял желаемое. — Боже! — вскрикнула Лола. — Тебя… Боже… Его наказали? Он в тюрьме? — Он мертв. Его убила моя мать, всадив ему осиновый кол в сердце. Теперь я такой, какой я есть. Больной на голову фетишист, как любят повторять особо умные. Это из-за него я… Что-то во мне надломилось в ту ночь, вошло в сознание и прочно засело. Вот. Лола заплакала от жалости, шумно всхлипывая, и все никак не могла остановиться, давилась слезами. Она и сама догадывалась о чем-то страшном в прошлом Александра, но не могла и предположить, что все будет так кромешно черно. — Господи… Да как… — Лолита, прекрати вспоминать Его. Он мертв для меня в той же степени, что и убитая мамой мразь. Я звал Его на помощь, Он не пришел. Я просил Его позволить мне отпустить боль, забыть все, хотя бы часть, и стать прежним, — не позволил. Я не вхожу в круг его интересов, как и все прошедшие через подобное. — Хорошо, милый, хорошо. — Поцелуй меня лучше. Поцелуй так сладко, как только ты можешь. С тобой я почти чувствую себя живым. Лола прильнула к его губам и растворилась в собственных чувствах, распирающих ребра до мазохистской боли. Она была готова отдать все на свете, как ей казалось, за счастье этого бедного юноши.

***

Они были неразлучны. Даже когда Александр работал за компьютером (профессия позволяла работать удаленно), он просил Лолу сидеть где-нибудь невдалеке или хотя бы не закрывать дверь в комнату, точно боялся, что она может сбежать. Лола не задавала вопросом о своем похищении, полностью подчинившись тому факту, что живет у малознакомого мужчины на птичьих правах. Она была уверена в нем полностью. Барсик, «похищенный» вместе с хозяйкой, осваивал соседские огороды и радовал дачников ловлей мышей. Сама же Лола на улицу практически не выходила днем. Не столько это была прихоть Александра, сколько ее солидарность и желание полностью разделять жизнь милого друга. — Скоро сентябрь, — заметила она как-то. — Мне нужно будет ехать на учебу. Если работу в цветочном я могла бросить, то третий курс мне не простит несерьезного отношения. — Нет. — Почему нет? — Ты должна быть рядом со мной, — жестко ответил Александр, сжимая ее пухлые запястья. — Едем со мной. Я понимаю, что здесь воздух чище, но… — Лолита! Тебе не нужно работать и учиться! У меня отличная зарплата, хорошие накопления за много-много лет труда… — Много-много? Ты после универа года два только работаешь, нет? — нахмурилась Лола. При всей своей катастрофической наивности очевидную ложь и приукрашивания она не любила. — Эм… Так я со школы подрабатывал, — ответил Александр. — Послушай, луна моя, я обеспечу тебе будущее. Нам обоим. Тебе не надо никуда в сентябре, слышишь? Ленивая половина Лолы ликовала, искренне радуясь такому повороту. Что может быть лучше нескончаемых каникул, когда хобби можно заниматься хоть с утра до ночи (Лола любила вышивать и делать из эпоксидной смолы украшения), но… Другая половина Лолы, чуть менее тюфячная, была целеустремленной личностью, имела амбиции и непрошибаемую упертость в избранных вопросах. — Я закончу университет. Закончу с красным дипломом, как и собиралась. И работать буду, и стану лучшей в своей области, а ты будешь гордиться мной, слышишь? — Нет, — спокойно ответил Александр, делая шаг вперед к девушке. Что-то изменилось в его взгляде, лицо заострилось, стало хищным, почти орлиным. А потом он оскалил зубы…

***

— Что произошло? Лола лежала на кровати, чувствуя неимоверную тяжесть во всем теле и полную неспособность встать. Сквозь как всегда задернутые шторы лился серебристый лунный свет. Александр сидел подле нее на полу, гладя по волосам. — Очнулась? Сейчас принесу что-нибудь поесть, — сказал он, поднимаясь. — Милый, ничего не помню, что случилось? Я так слаба… У меня совершенно нет сил даже пошевелить мозгами и воспроизвести последнее, что было… — Ты упала в обморок, только и всего. Неудивительно, такая жара была. Лежи-лежи, луна моя, сейчас пополним запасы сахара в крови, сразу станет лучше. Александр вышел из комнаты, вернувшись с огромной чашкой горячего чая, печеным с беконом картофелем и куском вишневого пирога. — Давай-давай, лопай, родная. Ты ж знаешь, как я не люблю тощих селедок… Итак похудела уже что-то, — озабоченно заворковал Александр, помогая Лолите сесть. — Вот так, хорошо, умница моя. Набирайся сил. Сам он выглядел неожиданно розовощеким и будто бы даже округлившимся: впалые щеки стали плавнее, глаза горели, руки бугрились мышцами, точно надулись через трубочку… Лола встряхнула головой, сбрасывая наваждение, но юноша не изменился, он действительно стал выглядеть более здоровым. Сама же Лола напоминала себе лимон, попавший в сильный кулак повара, нуждающегося в соке для салата. — Милый, мне нехорошо… Совсем нехорошо… — Пей чай, там три ложки сахара. Давай-давай, — суетился Александр. — Лолита, не расстраивай меня… Всю следующую неделю Лола провела в постели. Она пыталась есть с переменным успехом в течение всего дня, засыпала с намерением встать пораньше утром и просыпалась разбитой настолько, что еле разлепляла веки. Перед глазами все двоилось и плавало, ноги дрожали и отказывались держать. Александр был заботлив как никогда, не отходил от нее ни на минуту. В каком-то забытьи она спрашивала у него про врача, получала ответ, что тот уже вроде как приходил, ставил диагноз что-то вроде гриппа и жуткой астении, советовал много есть. Лола слушала возлюбленного, его описания доктора — средних лет, лысеющего, — представляла себе с ног до головы и верила, что тот действительно был у ее постели. Недели шли за неделями, Лоле становилось то лучше, то хуже. Про университет она речь даже не заводила, и Александр сказал, что уже оформил академ через свои мифические связи, и что в этом году ей все равно не вернуться, так пусть набирается сил, отдыхает и не думает волноваться. Осень пролетела беспрерывным потоком дождя, уступила колюче-белой зиме с ее тяжелыми серыми небесами, и вот уже снова предчувствие тепла весны ворвалось в даты календаря. Лола жила, будто во сне, на автомате передвигалась по комнатам дома, смотрела через стекла на умирающую и возрождающуюся природу, ела меньше обычного и худела к неудовольствию Александра. Странное равнодушие проросло в ней, заполнило петли кишок и легкие. Ничего не хотелось: ни былых радостей от прежде обожаемых апельсиновых мармеладок, ни сказок в мягком переплете на ночь, что читала она Александру на исходе лета, ни его поцелуев. Любовник же с каждым днем становился все сильнее, все румянее, словно выздоровел, наконец, после страшной болезни. Его голос зазвучал громче, увереннее, движения стали стремительными и ловкими, под кожей заиграли окрепшие мышцы, под глазами исчезла вечная синева. И все же, глядя, как чахнет Лола, он грустнел день ото дня, скорбь рисовала на его челе морщины и тени, он мужал и старел. Его разрывали изнутри сомнения, грызли ежечасно, не давая покоя. — Лолита, ты совершенно не похожа на себя прежнюю, ты растаяла с приходом марта как снежная баба! — подталкивая ее к единственному в доме зеркалу, огорченно сказал Александр. В отражении мелькнуло матово-белое лицо изможденной молоденькой женщины, еще не худой, но «подвысохшей» и готовящейся увядать. — Тебе нужно… — …больше есть. Не могу. Физически не могу. Пытаюсь. Но и без недоедания я чувствую, как силы уходят от меня, пока я сплю, как утекают они… в тебя. — Глупости! Я меньше двигаюсь, вот и поправился! — возмутился Александр. — Конечно, глупости, мы же не сообщающиеся сосуды, — слабо улыбнулась Лола. — Да даже если так…

***

Март подошел к концу, юный апрель представил публике напитанные влагой земли, соскучившихся по родине птиц и стройные тела тут же скинувших скучные пуховики девчушек, переодевшихся в облегающие кожзамы. Барсик, не кастрированный по этическим соображениям, запоздало стал уходить в загулы, бросая хозяйку на несколько дней подряд. В поисках его Лола как-то поднялась на чердак, впервые там оказавшись. — Сколько ж их! И они совсем засохли! — всплеснула она руками, обнаружив многочисленную армию кактусов, выстроившихся ровными рядами на полу. Солнце, заглядывая в круглое большое окно, ярко освещало эти седые комочки, вжавшиеся в пыльные горшки. — Ты не поливал их годами? Узнаю вот эти четыре, что я выбирала для тебя! Они не так уж давно цвели и выглядят еще относительно свежо, а остальные? — Засохли, — мрачно подтвердил Александр, нерешительно стоя в дверном проеме. — Пойдем, Лола. Здесь слишком… — … солнечно. Да, знаю, ты плохо реагируешь на естественный свет, но я так по нему соскучилась! — взвыла Лола, поставляя всю себя ласковым лучам, льющимся через окно. — Я чахну без витамина Д, наверное… Так сколько здесь кактусов? Тысяча? — Нет, — как всегда серьезно ответил Александр. — Около шестисот. — А… — только и вырвалось у Лолы. — Зачем тебе столько, если ты их не поливаешь? Уж насколько непривередливы кактусы, но надо быть совсем равнодушным к ним, чтобы сгубить такое количество. — Хм. Я не подумал, что их надо поливать, — честно ответил Александр. — Что?! Да, как… — Ну, не знаю. Не сопоставил два факта: кактус есть растение, а растению нужна вода. — Саша, — прошептала Лола, вплотную подходя к нему и обхватывая его лицо ладонями. — Саша! Мы живые, как и кактусы! Я живая! Мне солнце нужно! Мне нужны рассветы с росой на травах, пески летом под ногами раскаленные, жара июльская! А еще мне нужна свобода! Слышишь! Я чахну как эти кактусы! Я хочу съездить к маме, домой, в деревню… Завтра! Нет, сегодня билет куплю! Пока я еще могу ходить. — Ты еще так слаба, — встрепенулся Александр. — Ты не можешь никуда ехать! — К маме-то? К маме не могу? Я год почти ее не видела, только по телефону слышу два раза в неделю! Она волнуется и имеет право… — Нет! Я отвезу тебя к ней, но не сейчас! — отрезал Александр, убирая руки Лолы от своего лица. — Сейчас! Ты опять два факта не сопоставил, да? Что я ее дочь, а дочь должна видеться с матерью? Ты эгоист! Ты только о себе и думаешь. И ничем не лучше того ублюдка, кто сделал тебя монстром! Ты хочешь взять и просто берешь. Тебе нравятся кактусы в первый день, второй, но заботиться о них ты не хочешь. Ты не в состоянии даже подумать о том, что кто-то кроме тебя может чего-то хотеть! — закричала Лола в остервенении, делая шаг назад, еще один и еще, запинаясь о кактусы, но неуклонно двигаясь к окну, к самому центру света. — Как ты сказала? Лола, одумайся, я же люблю тебя! Я не могу желать тебе зла! Иди сюда, куда ты, глупая, — нерешительно продвинулся вперед Александр. — А тебе и не надо желать зла, ты само зло. Ты… — Лолита, разве я запрещал тебе выходить на улицу? Разве я запрещал тебе гулять в жару? По росе на рассвете бродить? Ты сама сделала такой выбор, чтобы всегда быть рядом, чувствовать то же, что чувствую я. — Да, хотела, — честно ответила Лола, закусывая губу. — Ты манипулировал мной, и я… — О, нет, луна моя, это ты была готова стать жертвой. Ты не хотела задавать неудобных вопросов и принимала свое похищение как данность. Если женщина надевает короткие шорты и высокие каблуки темным вечером, собираясь идти в одиночестве, она осознает риск! Она подсознательно сама хочет… — Нет! Она хочет быть красивой в своих глазах, а я хотела просто быть любимой. Пусть и отморозком! — выдохнула Лола. — Закомплексованным больным на всю голову фетишистом! Сколько у тебя было девушек, ответь? Здесь шестьсот кактусов, четыре из них мои, значит, около двадцати пяти… Где они? Ты убил их, да? Александр ничего не ответил. Он опустился вдоль дверного косяка на пол и взял на руки невесть откуда взявшегося Барсика. — Убил? Саша… Саша, я хотела быть с тобой, я дышала тобой, но меня уже нет. От меня не осталось ничего кроме оболочки. Я не пойду в полицию, мне это не надо, да и предъявить нечего. Я просто хочу к маме. Просто хочу домой. Я… Я думаю, что ты вампир, но не понимаю, как такое вообще возможно. Я не верю в то, что говорю, но знаю, что это правда. Лола прижалась спиной к стеклу и обхватила себя руками. Ее трясло от неожиданного осознания: она давно и добровольно сидит в заложницах у упыря, умудряясь все еще любить его и жалеть. — Их было восемьдесят семь, — задумчиво сказал Александр, почесывая коту за ушком. Барсик, развалившись у него на коленях, с удовольствием урчал. — Они не все были цветочницами. Лола затаила дыхание. Ее безумное сердце рвалось из клетки, до тошноты пульсировало в висках. Только чудом девушка стояла на слабеющих ногах. — Я не хотел их смерти. Я просто хотел жить. Волка никто не осуждает за порванного зайца, в меня же отец, брат, друг любой из них готов всадить осиновый кол. Думаешь, мне легко каждый раз терять любовь? Думаешь, я не оплакиваю каждую из них? Детей я не трогаю. У стариков кровь безобразно плоха и непригодна для поддержания существования. Мужчины слишком сильны, лишь девушки, лишь они могут сами — сами! — отдавать мне себя без остатка. — Так остальные мертвы? — прошептала сухими губами Лола. — Нет. Или да… Я породил восемьдесят семь прекрасных вампирш, холодных как сталь. Все они покинули меня, уйдя искать свои пути. Всех до единой я любил и продолжаю хранить в своем сердце, но ты… Я не пил никогда залпом, голодал и всегда существовал на грани — шатаясь, едва соображая и не спя. Ты была со мной дольше всех. Твоя кровь — моя жизнь. В день по глотку, по два, потом больше, когда злился на тебя и не контролировал, что творю. Сейчас я почти чувствую себя полноценным, я полон энергии, но она тает, потому что давно снизил дозу… Не могу отказаться от тебя, обратив, но и не могу держать при себе вечно. Ты так обескровлена, что в человеческом облике долго не продержишься. Мне придется снова сделать это… Лучше сейчас, пока не слишком поздно… Лолита, я люблю тебя! Люблю тебя и отпускаю! — горько крикнул Александр и рванулся к Лоле сквозь солнечные лучи, пыль и кактусы. Откинутый Барсик с воплем бросился к хозяйке. Лола на мгновение перестала дышать, увидев выросшие клыки, обезобразившие лицо милого Александра. В голове пробежалась непрерывная строка «ятакнехочуятакнебуду», руки сами сжались в кулаки. Она за долю секунды разбила оконное стекло и бросилась грудью на свободу — прямо в пустоту воздуха. — Ло-ли-та! — Александр скорчился от боли — солнечные апрельские лучи тут же начали беспощадно жечь белую кожу. Если стекло хоть как-то тормозило процесс, то ничем не сдерживаемая радиация тут же заставила вампира взвыть и, зажмурившись, буквально отползти обратно в тень. — Лолита, луна моя… Барсик вскочил на низенький выступ, имитирующий подоконник, и стал слизывать красные капли с торчащих осколков. Внизу, на голой земле, бурой прямой лежал след измученной Лолы, истекающей кровью. — Лолита, — повторял без конца Александр, спешно вскакивая на ноги и спускаясь вниз. Он тщетно попытался найти плащ, так некстати лежавший в комнате, и, не теряя времени, прикрывая лицо ладонью с оплавляющейся на ней кожей, устремился за беглянкой. Он почти настиг ее у самой кромки воды старого озера, но не смог добраться, упав в одном шаге на мокрую прошлогоднюю траву. Равнодушный Гелиос жарил его заживо. — Иди обратно! Ты умрешь! — взмолилась Лола. — Отпусти меня! Я не стану вампиром, я не буду мучить других, не… — Илистое дно податливо опустилось под ней, поглотив по колено, затем по бедро. Ледяная вода иглами впилась в плоть. — Саша, спасайся! Спасайся, любимый! Лола вскинула руки, рванулась было к Александру, но упала в озеро полностью. Вода сомкнула над ней свое покрывало, затянуло прозрачной плотной вуалью и уволокло течением вглубь. — Лолита, — прохрипел Александр, изъязвленными пальцами пытаясь вцепиться в почву, подтянуть себя к воде и нырнуть за утопленницей. — Лола… До самой ночи пролежал он на берегу без сознания. То ли апрельское солнце все же недостаточно сильно, то ли сам Саша стал устойчивее, накачавшись кровью любящей и любимой, но он не растворился в воздухе, не замумифицировался, не рассыпался прахом. Было около двенадцати, когда чей-то смех привел его в чувство. Брызги воды попали на обгоревшую шею и окончательно взбодрили парня. — Ха-ха-ха, — раздалось где-то в паре метров. — Вампир-гриль! Вампир-гриль! — Что за… — Саша встал на колени и выплюнул изо рта невесть откуда взявшуюся водоросль. Прямо перед ним целая стайка хорошеньких русалок, повиливая высунутыми кончиками хвостов, кружилась в хороводе. — Кильки окаянные… Их было пять, все длинновласые, смешливые, с обнаженными высокими грудями. Саша протер глаза, практически восстановившиеся после ожогов, но все еще побаливающие. Красотки не исчезли, продолжая кидать на него ехидные взгляды. — Лолита! Вы не видели мою Лолиту? — вскричал он озаренный. — Девушка, вся изрезанная стеклом… — А зачем нам говорить, где она, если ты изрезал ее стеклом? — возмутилась одна из дев, рыжая и курносая. — Да, девочки? — Да! — хором ответили те. — Мы не выдадим тебе нашу сестру! Ты не достоин! — Сестру, значит… — вздохнул Саша. — Много упыриц от тебя ушло, всех помним. Одну — не обратил. Не твоя она. Уходи. Прочь пошел! — Пошел-пошел! — завыли девушки. — Но я люблю ее! Я жить без нее не могу! — взмолился Саша. — Я поговорить хочу. Просто поговорить. Вымолить прощение. — Восемьдесят восемь лет за тобой следили, восемьдесят восемь лет тебя презирали, столько же пройдет пусть, пока не исправишься. Потом поговорим! — сказала чернобровая, черноволосая, с родинкой над губой, похожей на черничину, русалка. — Сколько?! — ахнул Саша. — Восемьдесят восемь! — хором повторили русалки — Упыриц больше не порождай. Кровь донорскую пей. Себя держи в здравии, а девок не порть, — строго сказала рыжая. — Ишь, гематоман хренов! — Ни одной больше упырицы! Ни одной! — подтвердила «черничная». — Легко сказать «пей донорскую», — вздохнул Саша. — Проект по центрам помощи вампирам только в разработке… Кровь животных не переношу, сразу отекаю весь и задыхаюсь… — Найди способ. Лаборантом устройся на станцию переливания, — подсказала рыжая. — Пока не исправишься, не пустим к тебе Лолиту. Она еще совсем маленькая и неопытная. И обижена на тебя. Мог бы к маме и свозить, между прочим… — Да! Мог бы! — запричитал хор. — Мог бы, — прошептала Лолита, сидя под водой возле засохших камышей. Ей хорошо было видно Сашу отсюда, ему ее — нет. — Восемьдесят восемь, значит. Это же две бесконечности, — недовольно буркнул вампир. — Заморозкой жив не будешь… — Ничего, многие справляются. Да, чуть-чуть впроголодь, но зато без ожирения, со спектром липидным нормальным. Инфаркт-то не дремлет! Годы поди-ка немаленькие! — заметила рыжая. — Не ходи сюда, понял? Все равно не покажемся. И обмануть не пытайся, нам все комары с оводами про тебя расскажут, где бы ты ни был. Ясно? — Ясно. Восемьдесят восемь. — Саша встал на ноги, случайно кинув взгляд как раз туда, где сидела Лола. Он не увидел ее, но почувствовал, что она рядом, совсем близко, что слышит его, чувствует его тоску. — Но приходить на берег я все равно буду, вы не можете меня принудить. В полночь. Каждую полночь я буду ждать тебя здесь, слышишь, Лолита! Даже если ты будешь подо льдом, а на меня будет литься дождь. — Да, пожалуйста, — хмыкнула «черничная». — Не выйдет она раньше, гордая после смерти стала. Знает, что тебе завязать надо со своими наклонностями, вылечиться. Тогда и разговаривать с тобой можно будет как с… человеком. Ну, девки! Затянули нашу любимую! Русалки тут же от него отвернулись, словно его тут не было, завыли заунывно «остановите, Вите надо выйти» и продолжили хороводить. Саша улыбнулся чему-то своему, подхватил сидящего рядом Барсика, давно прибежавшего к озеру, и побрел домой. Его ждали восемьдесят восемь лет лечения и реабилитации.