Жить

      Последние дни слились в единый круговорот безумия, и Велислав не мог отличить реальность от сна или дурных видений. Ему с трудом удавалось вспомнить, что происходило вчера, а когда он вспоминал, то тут же понимал, что и не вчера это вовсе было. Велислав терялся в своих мыслях, стал рассеяннее, раздражительнее. И безумнее.       «С возвращением, Славек, к истокам», — устало усмехаясь, говорил он себе. Кажется, от этого и правда не убежать.       До знакомства с Аделаидой пан Потоцкий слыл безумцем, помешавшемся на призраке жены. Но Адзя, его добрая Адзя, стала для него щитом, показала, что всё было неправдой. И Велиславу казалось, что ничего больше не будет: ни видений, ни предсказаний, ни призраков прошлого. Но они вернулись, давили, не оставляли ни на секунду, и Потоцкий перестал спать.       Не потому, что вампирам не нужен ни отдых, ни сон. Нет, Велислав нуждался и в том, и в другом. Ему хотелось забыться, чтобы не слышать разговоров о войне, не говорить о ней самому. Но стоило закрыть глаза, как сразу серыми пятнами виднелись руины Варшавы, мёртвые тела, грохот взрывов, слёзы детей и женщин. В этом хаосе Потоцкий всё пытался найти Адзю, но не мог. Он бегал среди улиц, устланных телами, как ковром, понимая, что должен найти её и защитить.       Только Аделаиде не нашлось места в кошмарах Велислава, как у него не нашлось слов при встрече с ней.       Решиться прийти сегодня домой оказалось сложнее, чем раздавать указания подчинённым, которые плохо понимали, что они делают и зачем — в войну никто не хотел верить. Велислав с трудом пришёл, но так и не смог ничего сказать. Дело было даже не в пане Твардовском, который постоянно крутился рядом с Адзей. В верности жены Потоцкий никогда не сомневался, хотя всегда жутко ревновал.       За время разлуки Велислав, запретивший себе даже думать об Аделаиде, так истосковался по ней, её улыбкам и ласковым прикосновениям… Против воли он представлял её рядом с собой, советовался с эфемерным видением, делился своими печалями. Потоцкий променял живую жену на призрака, который никогда не оставлял его, не осуждал и не звал домой. Только это была не его Адзя, по которой Велислав так скучал, что не узнал при встрече.       Раньше Аделаида слыла красавицей не только среди вампиров Польши. Её любили, ею восхищались во все времена. С Адзи писали портреты, лепили скульптуры, ей посвящали стихи и поэмы. На неё, отстранённую, молочно-бледную и холодную, как мрамор, молились. Но никто не писал с Аделаиды икон.       Да и смешно, наверное, было бы писать с демона иконы, но на них бы Велислав молился даже охотнее, чем Богоматери по ночам. Каждую ночь, стоя на коленях перед другими иконами, Велислав просил, молился горячо и неистово. Так, как никогда.       Дочь была в безопасности и под защитой, но Адзя… Славек прекрасно понимал, что жена ни за что не уедет из Варшавы, даже если он попытается вывезти её силой. И потому он просил. Просил Богоматерь защитить его бедную Адзю, смилостивиться над ней, и без того достаточно страдавшей в прошлом. Велислав пообещал не Аделаиде, а себе, что с ним она будет счастлива, что никогда не будет бояться завтрашнего дня. Но Потоцкий оказался не в силах исполнить данное слово и потому со слезами умолял Богоматерь помочь, защитить, уберечь.       Да только зачем внимать молитвам вампира? Зачем защищать демона? Может быть, Богоматерь, Христос и даже Бог смилостивились бы над ними, но… Многие сейчас просят о защите и помощи.       Отчаяние, душащее Адзю в глухом одиночестве, оставило глубокий след, и потому её дьявольская красота померкла, оставив лишь отблеск прошлого. И виноват в этом был Велислав. Но разве он мог иначе? Полковник Потоцкий был слаб, и эта слабость губила его и его семью.       Велислав поцеловал овальный медальон, внутри которого были портреты жены и дочери, крепко сжал в руке. Вздрогнул, увидев сидящего в кресле Матиуша.       — Как давно ты здесь? — спросил Потоцкий, и лицо его сделалось безразлично спокойным.       — Достаточно, чтобы понаблюдать за твоими душевными страданиями, — отозвался Матиуш, во взгляде которого на мгновение блеснуло недовольство.       — Кто тебя пропустил? Я ведь просил этого не делать, — тактично игнорируя слова Вишнивецкого, фыркнул Велислав, но голос его выдал раздражение.       — Разве мне нужен пропуск?       — Вам, ясновельможный князь, нужно вспомнить о манерах, — прошипел Потоцкий.       — А вам, коронный гетман, — о жене. — Велислав вздрогнул и побледнел. — Ладно, прости, — вздохнул Матиуш, стараясь оставаться спокойным. — Как ты тут?       — Как полковник, командующий абсолютно неготовой армией, — устало отозвался Потоцкий, разглядывая план города так, словно он мог бы ему в подробностях рассказать, как оборонять себя.       — Значит, как и всегда. А как Аделаида?       Велислав долго, мучительно долго молчал, а когда заговорил, голос его был тих.       — Не знаю. Совсем ничего не знаю. У нас нет времени, чтобы сделать что-то стоящее. Ни времени, ни ресурсов. Я должен… — Потоцкий судорожно вздохнул. — Должен что-то придумать. В городе старики, женщины, дети, и мы ответственны за их жизни. А мы даже поставить ежи не можем, — с раздражением прикрикнул он. — Я живу только одной мыслью, что сейчас мои ошибки и просчёты будут стоить моей жене и ещё множеству гражданских жизни. Да, мне не хватает Адзи. Я не могу заснуть без неё, не могу даже просто думать и работать. Но если я пойду домой… Я просто не вернусь сюда.       Сказал и испугался. Меньше всего на свете Велислав хотел делиться этим с кем бы то ни было. Это… Это всё-таки его. Слишком личное.       — Это, конечно, очень мило и даже романтично. Но я могу рассказать тебе, как Ада. Она сегодня приходила.       — Приходила? — прошептал Потоцкий.       — Да, приходила. Бледная, заплаканная и исхудавшая, — зло фыркнул в ответ Матиуш. — Велислав, твоя жена превратилась в ходячего мертвеца, потому что ты сидишь здесь, размышляя о том, как тебе тяжело, — он подался вперёд, и Потоцкий вздрогнул. — Ты не мог простить мне то, как я обращался с Анной до своей смерти и обращения. Так знай: теперь ты поступаешь с Аделаидой ещё хуже. И этого тебе уже не прощу я.       Велислав с яростью ударил по столу, и когда он заговорил, голос его шипел и срывался:       — Ещё хуже, говоришь? Ещё хуже! Ты обращался с Анной, как с вещью.       — Зато ты с Аделаидой никак обращаешься! Ты о ней хоть иногда вспоминаешь?       — Не было и секунды, чтобы я не думал о моей Адзе. Не думал, что из-за моих ошибок или бездействия она может расплатиться жизнью. Ты не хуже меня знаешь, какого держать на руках умирающую жену, Матиуш. И ты…       — И вы оба не подарки.       Появление третьего лица стало неожиданным спасением, потому что ссора начала приобретать не самые приятные и, к тому же, очень опасные обороты. И Велислава, и Матиуша трясло от тихой ярости, которая сошла на нет с появлением Вацлава.       Граф Вацлав Ежи Левандовский когда-то был королём Речи Посполитой. Той тайной, скрытой от людских глаз и принадлежавшей вампирам. Правда для этого заботливый друг сначала сделал королём гетмана Потоцкого, который об этом предпочитал даже не вспоминать. А теперь Вацлав носил не венец, а военную форму и подчинялся Велиславу.       Подчинялся Велиславу, но всё равно вёл свою игру, тонкую и едва уловимую. Если бы Потоцкий не знал его, то в жизни бы и не догадался. Только в чём суть игры Вацлава на этот раз, понять пока не удавалось. И, верно, оно было к лучшему.       Левандовский хитро сощурился, но в его зелёных глазах тоже мелькнуло едва заметное раздражение.       — Аделаиде бы польстило такое внимание, — он приторно улыбнулся, — но не думали ли вы уделить его чуточку раньше? Или позже.       — Позже? — фыркнул Велислав. — Насколько позже? Настолько, что Феликс Твардовский вновь вцепится в её юбку так, что не отцепить?       — А хоть бы и так, — легко отозвался Вацлав. — Знаешь, как трудно было его… найти. И ещё труднее уговорить вернуться.       — Так это был ты?       — Я честно ждал, что хоть кто-то из вас что-нибудь предпримет, а не будет смотреть и рассуждать, — примирительно поднял руки Левандовский. — И Бёжи тоже ждала. А потом сказала, что это самое бесполезное в мире занятие. Всё-таки отношения с супругами — ваше дело. И оно остаётся вашим до тех пор, пока не касается Эльжбеты и Тадеуша. А тут уже извините.       Крестники для Вацлава были всем. Центром мира, смыслом жизни. Ради них он мог совершить невозможное и даже больше. Лихорадочная зависимость от детей, пусть и чужих, слишком дорого обходилась Левандовскому, но он, кажется, этого не замечал.       Ради одного счастливого «Спасибо, дядя Вацлав» он мог объявить войну или отказаться от короны. Правда теперь, когда дети выросли и успели пожить, «дядя Вацлав» превратился для старшего, Тадеуша, в просто Вацлава, а для милой, доброй Эльжбеты — в Вацека и даже Вацуся. Бёжи и, пожалуй, только Дориан Теодореску, фактически семья Вацлава, имели такую привилегию. И ради этого «Вацуся» Левандовский бросался и в огонь, и в воду, и на поиски всем печально известного Феликса Твардовского       Всего этого Вацлав вслух бы никогда не произнёс, хоть особо и не скрывал. К счастью, Потоцкий успел достаточно хорошо изучить друга.       Велислав всё это знал и ценил такую заботу о его дочери. Он просто любил, когда его девочке уделяли внимание, когда её любили и боготворили. Потоцкий и сам этим занимался. Если бы не Аделаида, строгая и по-мягкому добрая одновременно, неизвестно, какой бы выросла Бёжи. Мать научила ценить внимание, но не увлекаться им.       Сердце болезненно сжалось, когда Велиславу вновь вспомнились семейные вечера, полные улыбок и историй из прошлого, когда Бёжи играла у камина с Тадю, слушая сказки Вацлава, а он, Велислав, крепко сжимал руку Адзи, по-матерински заботливо перебирающей кудри Рихарда, воспитанника, без вести пропавшего много лет назад, воркующей с Анной и шутливо спорящей с Матиушем, приобнимавшим жену за плечи. Тогда они были счастливы, а теперь… А теперь ничего нет. Даже семьи.       Особенно семьи.       Все сидели по разным углам, смотрят друг на друга, готовые сорваться в любой момент и обвинить во всех смертных грехах. Впрочем, Велислав с Матиушем это сделали. Сделали, а теперь поняли, стыдливо поджимая губы.       — Я рад, что хоть в чём-то все мы пришли к согласию, — довольно усмехнулся Левандовский, усаживаясь в кресло. Неожиданно он нахмурился, некоторое время молчал, размышляя о чём-то своём, задумчиво стуча пальцами по подлокотнику, а когда он заговорил, голос его был тих и полон сомнений: — Времена сейчас действительно тяжёлые. Бедный Пьер Транкавель всё шлёт полные горечи и жалоб письма. Франция не хочет воевать.       — Но у нас ведь с ней соглашение…       — С которым не согласна большая часть Франции, да. Но французские вампиры уже категорически отказываются воевать или хотя бы оказывать сопротивление. Не думаю, что их настроения слишком уж разнятся с настроением людей. Если Италия, или Германия, или Италия и Германия нападут… То они все просто разведут руками.       — Думаешь, будет война? — подал голос Матиуш, который до последнего был готов верить в лучшее.       — Я знаю это. И потому хочу уговорить французских вампиров поддержать нас. Закончились времена, когда люди были отдельно, а вампиры — отдельно. Сейчас мы все в одной лодке.       — Тебя и об этом попросила Бёжи? — вздохнул Велислав.       — Да. Поверь, ей решиться на это было ничуть не легче.       — А Теодореску?       — Поедет со мной. Я был против, но уж лучше так, чем оставлять его здесь. Во Франции я хоть буду знать, что он делает.       — Аделаида тебя убьёт, — наконец, вынес вердикт Вишнивецкий. Аделаида трепетно относилась к тем, кого шутливо назвала когда-то вампирским клубом. И Феликс Твардовский, и Дориан Теодореску являлись его частью, и Ада заботилась о них и защищала, во что бы то ни стало. А тут во Францию… Да ещё и в такое время…       — Нет, потому что я бросаю отчизну ради её брата по просьбе её дочери, — легко отозвался Вацлав, и лишь на мгновение его голос дрогнул. — Ну что, полковник Потоцкий, отпустите? Или придётся дезертировать?       — А я могу отказать? — устало вздохнул Велислав. — Придётся справляться одному.       — Так уж и одному, — отозвался Матиуш, нервно усмехаясь. — Я действительно слишком хорошо помню, каково держать на руках умирающую жену. Поэтому… Где тут записываться добровольцем?