Батон Антонович.

— Батош, солнце, ну давай поиграем! — Пап, ты с папой поиграй, а у нас с Лёвой дела. Антоше пять, и у него теперь есть друзья: Лёва — наглый мальчонка, который в свои шесть не гнушается перечить взрослым дядькам, и хороший примерный мальчик, которого все зовут Севочкой, но мать называет его Севистианом. Иногда Батоша болтается ещё с соседскими девочками, Аней и Алиной, потому что он объективно милый и не препятствует, когда его тискают, — спасибо папашам, — но это не серьёзно, это мимолётное его увлечение. Все они — так их много! — бесстыдно отбирают у Антона с Арсением сына. И вот Попова это не смущало, долго не смущало, ведь нельзя ребёнку с одними только родителями общаться, пусть дурачится, знакомится пусть, пока это просто так, но Антона вот злило жутко. Как так — у ребёнка дела, и без него? Антон с ребёнком ещё не нанянчился, ему нужен его сын больше, чем всяким Львам! Попов отмахивался до поры до времени, перетягивал внимание Шастуна-старшего — надо же, старшего! — на себя, не давал слишком опекать Антошку, но сегодня Арсений сдаётся, Арсений начинает беситься. Лёва снова отвлекает Тошу от семьи. А это же их сын! Он, конечно, любил играть во дворе, где всегда разворачивались не хилые баталии, но отцов-то он раньше любил больше! И что сейчас? Батоша — хотя, теперь он, наверное, какой-нибудь Антоха — предпочитает быть со сверстниками. Ребёнку только пять, а взрослым папашкам уже кажется, что Батоша отдаляется. Не взрослеет, не социализируется, а забывает о них — стремительно и без сожалений. Антон дуется, хмурится, и на согласные возмущения отвечает эмоциональным: «А я говорил! А я говорил!». Они в одной лодке теперь. И вот где-то в этот момент они понимают, что готовы завести второго ребёнка. Всегда ведь знали, что детей у них будет двое. У Антона из братьев-сестёр только двоюродные были, а ему всегда хотелось родных, потому что так жить веселее, поэтому сыну — только лучшее. У Попова вот была сестра родная, он этим доволен и сыну того же желает. Если реализовывать свои амбиции через ребёнка они себе не позволят, то братика заделать могут. Так Батошка и от своих друзей отвлечётся, и ответственности научится, и познает все прелести братских взаимоотношений. Жди, Антоша, ещё одного малого. Правда, сказать — они ему не сказали. Ходили счастливые только, улыбались, переговаривались о своём вечно, позволив Антошке расслабиться и отдохнуть от их гнёта — утрировать он от Арсения научился. А потом принесли маленький свёрток. — Теперь ты, Антошка, старший брат, — Шастун целует в сморщенный нос пятилетнего мужчину. В свёртке что-то пищало. Батоше это не нравилось. — Иди же, погляди! — Арсений крутился вокруг свёртка, не давая Шастуну-старшему подобраться. Батоша смотрел, как папа Антон хватает за талию папу Арсения, шипит, в руках его крутит и отставляет того куда подальше, принимаясь строить рожицы всё тому же свёртку. Батоше и это не нравилось. Родители толкаются возле ребёнка, что ли? Но он же не просил! Лицо его скуксилось сразу, но он мальчик взрослый — вернул то в стадию «Нормально», чтобы с него потом за плохое настроение не спрашивали. И вот зачем им ещё кто-то? Хорошо же жили. И понятно ему, что он родителям не разонравился, но куда так много детей? Втроём было просто прекрасно, всем всего хватало. Где он просчитался-то? Смотреть не хотелось. Вот пусть они с тем возятся, а у него теперь жизнь своя. Одинокая. — Только не говорите, что вы его Арсением назвали, — Антоша был серьёзен. — Мишей, вообще-то, но было бы смешно, — откликнулся какой-то из пап. Батоша не разобрал, ибо не смотрел на них, — потому что обиделся, — а голоса у тех давно похожими сделались. Чёрт их разберёт теперь. — Ты рад? — на него уставились две пары безумных глаз. Сердце забилось быстро, он честно соврал. — Ага. Арсений и Антон нарадоваться не могли. У них теперь целых два чуда! Одно вот взрослое совсем стало, серьёзное такое, а другое маленькое, глядеть только умеет, но очень осмысленно. Кстати, сразу всякие Львы забылись. Хорошо бы, если бы навсегда. В такой обстановке — сюсюканья и непрекращающегося тисканья — они сами стали походить на своих сыновей. На работе это сказалось просто: если раньше, что не шутка, то про гейство, то теперь сплошные дети, дети, дети. Попов вон вообще теперь в толстовки одни наряжается да в кепки — козырьком назад, словно ему не сорок, а семнадцать. Зато как светит! Игривый ещё такой. Вот смотрит на них Антошка и, как бы не противился новому члену семьи и одержимости им родителями, понимает, что без своих пап он не может. Они такие у него дурные. Значит, надо прекращать дуться и идти на примирение — хотя ссорился тут только он. Начал с Арсения. — Батош, Батош, Батош, стопэ! Ты куда мои кольца потащил? Арс стоял за углом и бился головой о стену, но тихо, досадуя: «Спалили!». Так расстроился, что даже пропустил мимо ушей тройное «Батоша» из уст его парня. — Пап, надо. — Наглеешь, Батон Антоныч. — Пап, надо! — Антон заозирался, потому что такой исход они с папой Арсением не предусмотрели. Хотелось и убежать, и сдать отца, и вообще он ничего не знает, ему просто сказали забрать товар! Планировал же просто отвлечь отца от младшего брата, побеситься с ним как в старые добрые. Шастун чувствовал себя прекрасно, мучая щекоткой своего сына. Вот у них даже слабости одни, а тот всё равно с Арсом больше времени проводит. Ничего, Мишаня-то его не подведёт. Всё у них идёт ровно. Младшенький растёт быстро, и они опять спешат окунуть ребёнка в дворовый мир. Здесь всегда полно было деток разных возрастов, только теперь они знакомить сына с другой малышнёй не спешили. Только на горочки да качельки водить стали, но старый добрый Лёва, будь он неладен, повадился с ними таскаться, Мишу уму-разуму учить. Антон снова был недоволен. Сыну едва два года исполнилось, а к нему уже клинья подбивают. Арсений и Батоша не реагировали на выпады Шастуна, снова предпочитая отвлекать его на себя своими нежностями: он только ругаться начнёт, а его уже и поцелуют, и обнимут, крепко-крепко сожмут, но Антон знал — они опять наступают на те же грабли. Третьего, что ли, заводить? Мишка даже говорит с трудом, но они его уже упускают. Мишка на пап смотрит восхищённо, но Лёве он так широко улыбается! Шастун чувствует напряжение, наблюдая за Мишей, к которому подбирается Лёва. Он только моргнул, а Арсений уже тут как тут. — АааАааарс! Ребёнка в песочницу вернул. — Но там Лев! — Антон выдохнул громко. Знал же, что Попов не выдержит. Говорил же ему! — Дети играются, чего лезешь? — Он опять уводит у нас ребёнка! — Дело — дрянь, — Арсений было тянется к губам, чтобы шлёпнуть, но, вообще-то, со старшим сыном он согласен. Батоше не нравится, что его младший брат отобрал у него лучшего друга. Сначала отцы, потом Лёва, а дальше? Ведь изначально скептически относился к этому Мише, пускай сейчас он его даже любит, знал, что так будет — ну что за шастуновская порода. Арсению не нравится, что он опять проиграл в битве за внимание сына. Если у Батоши не было никого, кроме них, чтобы общаться, и друзья были неизбежны, то тут-то почему? Не углядели. Антон подпирает щёку рукой, уныло оглядывая возмущающуюся семью, потому что — да, он говорил.