Мистер Кан.

Октябрь дышал холодными ветрами, пронизывающими насквозь и забирающими из тела все тепло, и с обидой срывал прекрасные цветные наряды деревьев, в которые их заботливо нарядил сентябрь. Он глубоко грустил, хмуря темные тучи на небосклоне и понижая температуру. Октябрь много плакал: то целыми днями изливал он свои слезы мелкой неприятной моросью, то рыдал ливнями, протяжно завывая, сокрушаясь громогласными раскатами и гневаясь белыми жгучими молниями. Временами он просто спокойно тосковал — в такие дни не было ветра и дождя, только светло-серые тучи, сплошной пеленой затягивающие небо. Юн Доун завидовал природе, ее свободному самовыражению и чувственным рассказам. Он завидовал октябрю, потому что он может быть честен, он может плакать, когда хочет плакать, он может тосковать, когда хочет тосковать, он может показывать себя настоящего — печального и беззащитного, в отличие от Доуна. В то же время Юн Доун чертовски любил этот месяц за все эти возможности. Ему казалось, что октябрь рассказывает истории грустных жителей Сеула, про их тяжелые времена и про все старания. Было ощущение, будто он выплакивает за них слезы, которые скопились в измученных душах, опустошая до краев заполненные резервуары и давая возможность снова быть сильным и непоколебимым. Эти мысли грели и заставляли улыбаться. Доун уже около двух часов бессмысленно бродил по улочкам города, наслаждаясь моросью, с охотой подставляя лицо каплям. Он с удовольствием наблюдал за пробуждающимся миром. С каждым десятком минут все больше людей ему встречалось. Ему попадались и альфы, и омеги, и беты, абсолютно не похожие друг на друга, на первый взгляд, но кое-что общее у них было, и Доун смог разглядеть это сразу же — спешка. Все они быстро шли с четкой целью в определенное место, не замечая каменной серьезности своих лиц и сбившегося дыхания. Наблюдая за прохожими, Доун радовался, что у него есть еще целый час до становления в общую массу. Целый час до начала спектакля. Целый час он мог быть собой хоть на небольшую долю. И несмотря на то, что от него уже несло ненавистным терпким эспрессо, он действительно был счастлив. Заприметив недалеко любимую кофейню, Доун ускорил шаг. Он так любил раф, который там готовили, что чудесным образом всегда тут оказывался во время редких прогулок. Юн не мог устоять и не заскочить за стаканчиком божественного, на его взгляд, напитка. К тому же он давно не виделся с Пилем — хорошим и, пожалуй, единственным настоящим другом, работающим в этом заведении. Доун заходит в помещение, и его сразу же встречает своей лучезарной улыбкой приветливый бариста-омега. В нос резко бьют переплетающиеся между собой запахи ароматных сортов кофе, и Юн уже не чувствует ног — он летит к баристе, окрыленный чудесным сочетанием запахов. — Здравствуй, Доуни. — тянет парень за стойкой, продолжая широко улыбаться. — Доброе утро, Пиль-хен. — Юн также улыбается в ответ. — Мне, пожалуйста, раф с шоколадным и мятным сиропами и шоколадной стружкой. — Будет сделано! — парни мило смеются друг другу, и Вонпиль приступает к работе, а Доун занимает место за столиком у окна. Пока бариста старается изо всех сил над напитком, заказанным его другом и постоянным клиентом, Юн продолжает рассматривать людей, сменяющих друг друга. Туда-сюда, туда-сюда. Один сильнее кутается в шарф, передергиваясь от прохладного дождя и порывов ветра, другой идет с раскрытым черным зонтом, третий в капюшоне, четвертый что-то шепчет, смотря на небо — видимо, проклинает погоду. И много-много подобных этим еще проходят мимо. — Тадам! — веселый голос Пиля раздается почти у самого уха, а на столе появляется стакан с рафом. — Спасибо. — Юн спокойно поворачивается и пододвигает к себе тару с напитком богов. — Ну что, через сорок минут будешь выдвигаться? — Да, иначе опоздаю. — Доун с осторожностью делает первый глоток. — Какой ты пунктуальный! Я в твои годы на первые уроки чуть ли ни каждый день опаздывал. Так сладко спалось… — Доуну тоже хотелось бы сладко спать и ни о чем не волноваться, только вот ранним утром сна ни в одном глазу уже нет. — Пиль-хен, ты говоришь так, как будто тебе за 30. Ты только два года назад школу закончил. — Тссс, у меня ощущения, как будто это было уже давно. — Вонпиль постарался выразить задумчивость на своем миловидном лице, что у него получилось, мягко говоря, плохо. — Ну-ну. — хмыкает Юн, вновь обращая свой взор к улице. — Второй курс вроде, а я подыхаю, как на первом. Когда уже дебильная зачетка начнет работать на меня, а не я на нее. — страдания парня насчет учебы каждый день, как ритуал, будь они в письменном виде, будь они в устном. — Еще и клиент к нам один начал захаживать… У него такая аура сильная, прямо хочется встать на колени и просить его делать с тобой все, что он пожелает. — Очередной безумно симпатичный альфа? — Он больше, чем безумно симпатичный. — влюбленно проговорил омега, растекаясь по столу. — Что, лучше меня? — В раз десять точно. — Вот это восхваления. Не могу себе даже представить этого парня. — произнес Доун саркастически. — Ой, Доуни, не ревнуй. — хихикает Пиль, пиная собеседника ногой. — Пф. — Юн закатывает глаза, снова отворачиваясь. — Еще чего. — с этого момента парень особо не вникал в болтовню приятеля, слушая его одним ухом, потому как начиналась тирада о «безумно прекрасном альфе». От разговоров о крутых альфах-клиентах, которых Пиль периодически встречает, уже подташнивало. Что ни день, то новый объект воздыханий. И хотя Доун знал, что омега подмечает их от нечего делать и на самом деле всего лишь с нетерпением ждет своего истинного, захламлять голову ненужной информацией он не хотел — подготовка к промежуточным и основным экзаменам, которая шла полным ходом, уйма дополнительных скучных занятий, роль старосты класса, а еще отцовские мероприятия для, так сказать, «сливок общества» взрывали мозг и выматывали не слабо. Но сын влиятельного человека должен быть идеалом, он никогда не устает, всегда бодрый и доброжелательный, ему не бывает тяжело и грустно. Доун постарался выкинуть мысли об этом. Сейчас у него свободное время, которое скоро закончится, поэтому ему нужно расслабиться и просто наслаждаться покоем. Мимо проходил какой-то мужчина с рыжими волосами, который невольно притянул все внимание к себе. Было в нем что-то необычное… Может быть, его внешность, из-за которой он напоминал хитрого лиса? Может быть, его задумчивое лицо? Оно как-то отличалось от всех прочих серьезных лиц прохожих, как казалось Доуну. Глазами Юн следил за этим человеком, пока не увидел, как что-то из кармана его пальто выпало на мокрый асфальт около кофейни. — Мне кажется, что у меня связь с этим альфой, хотя его запах очень слабый. — продолжал Вонпиль. — Наверное, он что-то пьет, поэто… — омега не успевает закончить, как Доун ставит стакан, вскакивает и бежит к выходу. Альфа растерянно выскакивает из кофейни, хватает вещь и пристально всматривается в толпу, ища рыжую макушку. Обнаружив ее в паре метров от себя, Доун преодолевает расстояние в несколько огромных прыжков и хватает мужчину за рукав черного пальто. — Извините, вы кое-то уронили там, около кофейни. — Что? — басит неизвестный и оборачивается. Юн встречается с его глазами и забывает, как дышать. Всего три секунды зрительного контакта, а альфа обомлел. Он чувствует свое с бешеной скоростью бьющееся сердце, электрический ток в кончиках пальцев и… сносящий голову запах насыщенного мятного рафа. — Ээ… ну… там… кхм, вроде бы портмоне. — Доун протягивает немного мокрый бумажник его хозяину. — А, и точно. — голос мужчины стал мягче, а Доуну легче не стало. — Спасибо, молодой человек. — прохожий кивает в знак благодарности, вытаскивает платок из кармана и продолжает путь, по-видимому, протирая слегка испачканное портмоне и оставляя Юна. Доун ошарашенно смотрит незнакомцу вслед, пока не теряет его из виду. Он еле удерживается от того, чтобы не заплакать, глубоко дыша и считая до трех. Раз. Нет. Два. Нет. Три. Нет. «Тысяча вопросов и ни одного ответа. Молодец, Юн Доун, как обычно вляпался. День будет дерьмом, но ты держись», — вдох, выдох, альфа возвращается обратно в кофейню, приняв невозмутимый вид.