Завтра будет тяжелый день

Несколько минут Ястребу казалось, что он не сможет найти нужную дорогу, что так и протаскается всю ночь в пустоте, но потом под ногами хлюпнуло, а над головой встала круглая луна — и Ястреб понял, что нашел. Теперь он знал, куда идти и кого искать. Ястреб пошел вправо, уходя все дальше от пустоты в болото. Самый младший из богов сидел на скамейке и поджигал осоку пальцами. Мелкие белые бабочки кружили вокруг его головы: те, что садились на левую сторону — сгорали, те, что на правую — замерзали. Бог не смотрел на них, только встряхивал плечами, когда пепел или ледяные осколки падали ему за шиворот. Когда Ястреб вышел к нему и поклонился, он даже не повернул головы. — За чем пришел в этот раз? — Завтра тяжелый день. Я хотел бы получить благословение. Или напутствие, если тебе не сложно. Бог — его звали Шото, Фуюми часто говорила о нем, когда искала с Ястребом болотные огоньки в полночь — равнодушно пожал плечами. Махнул рукой. — Подойди. Ястреб сел перед ним на колени. Шото положил левую ладонь Ястребу на лоб — и лицо обожгло огнем, потом он сменил руку — и жжение прекратилось. Когда он поднял голову, Шото улыбнулся, прохладно и натянуто. — Все, теперь уходи. Ястреб подумал, что все подростки — даже боги — удивительно схожи в своей мрачной отстраненности и нежелании терпеть рядом взрослых. Уже у самого края зарослей серой осоки Шото окликнул его. — Эй! Скажи сестре, чтобы перестала посылать мне этих бабочек. Ястреб обернулся. — Но они красивые. Шото скривил рот и почесал шрам, как показалось Ястребу — смущенно. — Да, красивые. Но долго не живут, незачем тратить на них свои силы. Пусть лучше сама приходит. — Я скажу. Шото кивнул и отвернулся. Осока вспыхнула в его руках. В этот момент он стал очень похож на того, кого всю жизнь отталкивал и ненавидел. Но Ястреб не стал думать об этом — это была очень горькая мысль, а перед тяжелым днем нет сил на горькие мысли — и пошел дальше. Нацуо налетел на него, сшиб с ног, извинился, попытался поднять — и чуть не упал сам. — Тихо-тихо, — сказал Ястреб, придерживая его под локоть, — не суетись. — Простите, пожалуйста, — застенчиво пробормотал Нацуо и робко улыбнулся. Он был доброжелательным и милым, в целом. И самым слабым: не умел ни проклинать, ни благословлять, ни насылать бурь, ни даже делать светлячков из огня. Зато он умел дружить и любил — почти всю — свою семью, а Ястреб ценил тех, кто умеет любить. — Ты так к своему брату несешься? Нацуо вздохнул — и по болоту пронесся сквозняк. — Нет, он сегодня не в настроение. Я хотел покормить собаку, что живет под мостом. Вы разве не слышали, как она тоскливо воет? Ястреб ласково потрепал Нацуо по голове — он видел, что так иногда делает Фуюми. — Нет, наверное, был слишком рассеянным. Благослови меня, Нацуо, у меня завтра очень тяжелый день. Лицо Нацуо стало невыразительным и серым. — Вы же знаете, что я не умею. — Умеешь. Просто по-другому. И вообще, тебе что, сложно пробубнить несколько слов над моей головой? Ты что, не уважаешь старших? Нацуо косо посмотрел на него, всем видом демонстрируя, что он думает и по поводу бубнежа над головой, и по поводу уважения к старшим, но послушно протянул руки ко лбу Ястреба. Сказал просто: «Пусть у вас все будет хорошо» — и не было в этих словах никакой магии, кроме искренности. Иногда Ястреб думал, что все остальные боги с их силами и вполовину не настолько могущественны, как тот, кто умеет сказать «возвращайся живым», или «береги себя», или «вы мне дороги». — Спасибо, Нацуо. Передавай собаке «привет», в следующий раз я принесу ей вкусную косточку, — и Ястреб вошел в светлый дом, висящий над трясиной. — Ты не замерз? — Фуюми кинула ему теплый плед с дивана. Она всегда делала вид, будто он никуда не уходил. Будто он всегда тут, бродит по болоту, отгоняет лунных кошек от лунных лягушек и заходит к ней попить чаю — и Ястреб любил в ней это. — Я не замерз, Фуюми, у тебя тут всегда тепло. Он аккуратно сложил плед и засунул в один из ящиков у стены. Иногда Ястреб поражался тому, что чувствует себя в этом доме, как у себя в квартире. Он знал здесь каждый угол, каждый стул, каждый клок паутины. Ему могли бы завязать глаза — и он бы зажег камин, не наткнувшись на мебель. Фуюми проследила взглядом его путь от двери до дивана и ласково улыбнулась. — Что интересного ты можешь рассказать мне о внешнем мире? — Много чего, ты же знаешь, там всегда происходит какая-то фигня. Но, — ее улыбка чуть потухла, и у Ястреба остро заболело в груди, — не сегодня. Я пришел за благословением, Фуюми. Завтра тяжелый день. Она, конечно же, поняла. Она всегда все понимала. Встала, обняла его голову руками, прошептала что-то на незнакомом Ястребу языке. А потом уже так, чтобы он понял: — Учти, что ты должен мне целый ворох сумасшедших новостей, когда вернешься — будешь рассказывать целые сутки. Это был способ Фуюми сказать «Возвращайся обязательно». Ястреб подмигнул ей и через заднюю дверь вышел из теплого уютного дома в ледяную ночь. Дыхание перехватило — туман забился в горло. Она стояла у низкого дерева, хрупкая и бледная. Опасная. Она никогда не делала зла нарочно, но и понятие добра у нее было своеобразным. Из них всех она меньше всего напоминала человека, и больше всего — богиню. — Я слышала, что у тебя завтра тяжелый день? Она как всегда знала все, что было сказано или сделано на ее болоте, на ее территории — в ее доме. Даже если бы Ястреб попытался избежать этой встречи — у него не получилось бы. Лунные кошки, белые волки, болотные огоньки — они привели бы его к своей хозяйке. — Да, госпожа Тодороки. Она улыбнулась — и острые ледяные иглы ввинтились Ястребу в затылок. Возможно, она была единственной, кого он побаивался. И уважал. — Зови меня просто Рэй. — Не могли бы и вы благословить меня, госпожа Тодороки? Его упрямство ее позабавило. Она протянула к нему белую руку — и молочный туман вцепился ему в лицо. — Да, конечно. Я рада, что ты нравишься моей семье. Им хорошо с тобой. Когда Ястреб снова смог дышать, он заметил, что ему стало легче. В ногах прибавилось силы, в усталом теле — энергии. Госпожа Тодороки была осторожна и рассудительна на грани с жестокостью, но к тем, кто ей нравился — еще и щедра. — Спасибо, — искренне поблагодарил Ястреб. Она пожала плечами, как делал Шото. Потерла лоб, как делал Нацуо. Прикоснулась пальцами к вискам, как делала Фуюми. Они все несли в себе ее отпечаток, осколок от ее отражения — Ястреб почему-то не замечал этого раньше. — Мой супруг ждет тебя, — она отошла, давая ему дорогу, а потом колко засмеялась, — только осторожнее: у него сегодня дурное настроение. — Как всегда, — ответил ей Ястреб с улыбкой. О том, что у Энджи Тодороки сегодня дурное настроение, Ястреб понял по хлопьям пепла, летающим над болотом. К тому же, кое-где горела осока. Потом уже он заметил массивную фигуру, объятую пламенем. Иногда с Ястребом такое случалось — не замечать очевидного. Иногда он делал так нарочно. — Опять ты? Ястреб улыбнулся: широко и провокационно. — Опять я! Что взбесило вас на этот раз, Тодороки-сан? Энджи стиснул кулаки и часто задышал через нос. Живой костер под его ногами вспыхнул и, кажется, опалил луну. — Посторонние, приходящие ко мне домой без спроса. Тебя не учили хотя бы стучать перед тем, как ввалиться к кому-то? Ястреб распахнул глаза и прижал руку ко рту. — Стучаться во что? Прямо в болото? Или осокой по лбу? Сделайте на входе дверь, Тодороки-сан, и тогда я обязательно буду стучаться. Пару секунд Энджи буравил его тяжелым взглядом, а потом махнул рукой. Он мог сколько угодно делать вид, что терпеть не может Ястреба, но если бы так было на самом деле — Ястреб бы сюда не вошел. Энджи не пускал кого попало к себе домой — и для этого ему не нужна была дверь. — Видел вашего младшенького — так быстро растет! Во взгляде Энджи на секунду мелькнула гордость, а за ней — лавина ослепительной боли, так что Ястребу захотелось проглотить свой слишком длинный язык. Он любил дразнить, но не любил по-настоящему делать больно. — Я, в общем-то, пришел по делу. Завтра тяжелый день. Энджи приподнял бровь — и она вспыхнула. — И тебе нужно благословение? То есть, сначала ты нахамил, а теперь просишь чего-то? Ястреб развел руками. — Получается, что так. Но только без хамства: я слишком люблю вас для этого. И это тоже было правдой. Невозможно обидной правдой, которую Ястреб скрывал под ярким тряпьем и едкими шутками. Правдой, от которой иногда — очень редко — он просыпался в холодном поту среди ночи. Правдой, которую он никогда никому не расскажет. Энджи подошел к нему, грубо притянул к себе — у Ястреба внутри все сладко сжалось — и стал цедить сквозь зубы пожелания. Вода вокруг них вскипела, Ястреб почувствовал, как хлыст горячего воздуха прошелся по спине — а потом все стихло. Энджи отпустил его и слегка подтолкнул к краю болота — туда, где колыхалась темнота. Когда Ястреб напоследок обернулся, ему показалось, что Энджи улыбнулся — немного криво, немного насмешливо, но эта улыбка была сокровищем, которое полагалось хранить. В этой живой и движущейся темноте, перед тем как окончательно проснуться, Ястреб увидел кого-то еще. Расплывающийся силуэт, как смазанный отпечаток на влажном стекле, он стоял, засунув руки в карманы, а вокруг него плясал синий огонь. Он не был похож ни на огонь Энджи, ни на огонь Шото — он жег даже на расстоянии, он делал больно, потому что хотел только этого — страданий и разрушения. Ястреб хотел спросить «Кто ты? Почему ты тут? Почему ты один?», но силуэт плеснул ему огонь в лицо — и темнота расступилась. Утром Ястреб не смог вспомнить, что же так напугало его под конец сна. Он помнил Шото, Нацуо, Фуюми, госпожу Тодороки, Энджи — он помнил, что они благословили его. Они все улыбались ему. Они все верили, что он переживет очередной тяжелый день. Поэтому когда Даби — этот омерзительный сумасшедший ублюдок — преградил ему дорогу, Ястреб не почувствовал ни волнения, ни страха. — Ну что, птичка, померяемся силами? Ястреб только пожал плечами. Он был уверен в своих сила и в силах богов, что его хранят. — Мои боги улыбаются, глядя на меня. А твои, Даби? — Как-как ты сказал, птичка? Твои боги? Даби на секунду прикрыл глаза, гася обожженными ресницами ярость, а потом засмеялся так, будто что-то знал. От этого смеха Ястребу вдруг стало тревожно. Он почувствовал, как что-то зашевелилось в его сознании, протянуло к нему свои ледяные щупальца, сдавило горло. После вспыхнуло синее пламя.