Посмотри мне в глаза

      Акутагава Рюноскэ никогда не считал себя человеком, достойным чьей-то любви. Его всегда удивляла Гин, которая, кажется, старалась о нём, бесчувственном монстре, заботиться. Однако эспер не мог утверждать, что это была именно забота, ведь кроме сестры никто к нему тёплых чувств не питал, так что о них он практически ничего не знал. Да и каких-либо ещё чувств тоже. Бывший наставник и человек, сделавший Акутагаву таким, какой он есть сейчас, вообще не был похож на того, кто может что-то чувствовать, а после его ухода Пёс Портовой Мафии старался ни с кем не общаться. Был ещё, конечно, босс Огай Мори-сан, но он, похоже, любил только Элис и то скорее отцовской любовью. Единственным человеком, который мог первым поздороваться и иногда улыбнуться, был Чуя Накахара-сан, но его эмоции казались хозяину Расёмона маской. Не мог, по его мнению, жёсткий Исполнитель быть открытым и приветливым.       Рюноскэ вообще не считал, что его надо любить, так как он был уверен, что мафиози это чувство должно быть чуждо, но судьба явно считала иначе, создав родственную душу и тёмному эсперу. Сколько Акутагава себя помнил, у него были небесно-голубые глаза, никак его внешнему виду не подходящие. Всегда одетый в чёрно-белое, бледнокожий, с ничего не выражающим лицом и такими красивыми глазами. Рюноскэ думал, что его соулмейт невероятно светлый человек, которому без хмурого и мрачного мафиози будет только лучше. У эспера наверняка ещё и глаза невзрачные, портящие внешность его родственной души, встретиться с которой, с одной стороны, хотелось, чтобы в дальнейшем полностью отгородиться от этого человека, но, с другой стороны, Акутагава боялся, что этот человек захочет с ним сблизиться. Желание оставаться одному было сильнее, поэтому лет с шестнадцати, когда он только попал в Портовую Мафию, эспер носил цветные линзы. Серые, как он считал, прекрасно ему подходили.       Рюноскэ понял, что уже несколько минут тупо пялится в стену, хотя ему уже давно пора выходить. Какая-то преступная группировка решила, что может соперничать с Портовой Мафией. Что ж, это было её последнее решение.       Просыпаться утром после заданий всегда сложно, но Акутагава никогда не брал отгулы, потому что был уверен, что сильные люди так не поступают. Чуть ли не опираясь на стену, эспер дошёл до ванны и, умывшись, посмотрел на себя в зеркало. Спутанные тёмные волосы с дурацкими белыми кисточками, бледная кожа, впалые щёки и кажущиеся неживыми серые глаза. Самое что ни на есть непримечательное лицо. Рюноскэ быстро открыл кран с холодной водой и ещё раз умылся. Снова посмотрев на себя, он понял, что серый цвет глаз ему не привиделся. Может, просто забыл вчера снять линзы? Хозяин Расёмона поспешил проверить контейнеры и с ужасом осознал, что они не пусты. Линзы лежали там, где им и надо было, а глаза Акутагавы больше не голубые. Когда он успел? С кем? Как? Голова начинала болеть от вопросов, которых с каждой минутой становилось всё больше. Рюноскэ не мог вспомнить, что хоть касался кого-то, о длительном контакте и речи идти не могло. Хотя вчера из-за какого-то газа он на некоторое время потерял сознание, а очнулся уже не там, где отключился. Значит, его кто-то отнёс на руках, и этот кто-то, скорее всего, и есть его соулмейт. Эспер сел на пол и притянул колени к груди. Из всех вопросов остался только один. Кто?

***

      Накахара Чуя всегда старался идти по жизни если не с улыбкой, то хотя бы с усмешкой. У него редко получалось скрыть свои эмоции и держать себя в руках, когда кто-то его злил. Пускай он часто слышал, что его можно прочитать как открытую книгу, эспер на это старался не реагировать. Он считал, что лучше быть вспыльчивым, чем полностью закрытым в себе. В конце концов вспышки гнева Накахары чаще всего были последним, что люди видели в своей жизни. Да и улыбаясь подчинённым куда проще получить их доверие, чем если этого не делать.       Чуя не хотел сильно отличаться от других людей, пусть и был эспером и не редко убивал тех, кто перешёл дорогу Мафии. Но он, как и все остальные, хотел найти свою родственную душу. Ни о какой семье речи идти не может, для Исполнителя Портовой Мафии привязаться к кому-то – непозволительная роскошь. Накахара просто хотел встретиться с этим человеком, объяснить, что оставаться вместе им нельзя, возможно, коротко рассказать о своей работе и пожелать найти того, кто правда сможет подарить заботу и любовь. Эспер меньше всего хотел, чтобы из-за него его соулмейту угрожала опасность. Но если этот человек сам сможет за себя постоять, то... Дальнейший ход мыслей рыжий старался прерывать. Ещё не хватало ставить условия типа «Если родственная душа, то только со способностью», это прямой путь к тому, чтобы вообще никогда её не найти.       К двадцати двум годам Чуя уже практически не пытался найти свою пару. Если они никогда не встретятся, Исполнитель горевать не будет: ему же проще, ничего объяснять не придётся. Стоя уже минут десять под струями воды, Накахара понял, что в последнее время часто думает о родственной душе. Даже сейчас, толком не выспавшись после вчерашнего задания, в голове мысли только о соулмейте. Эспер почему-то был уверен, что этот человек одинок и, возможно, несчастен. Слишком печальным был цвет его глаз, часто сравниваемый Чуей с сигаретным дымом.       Выйдя из душа, Накахара по привычке посмотрел в зеркало. Он, кажется, почти не меняется с возрастом, однако сейчас в его внешности было что-то не такое, как раньше. Долго всматриваясь в своё отражение, Чуя никак не мог понять, что в нём изменилось, и только глядя самому себе в глаза больше минуты, он понял, что именно его смущало. Глаза. Не привычно серые, а ярко-голубые. Исполнитель всматривался в этот цвет и вспоминал людей с таким цветом глаз, с которыми он виделся в последнее время, но в памяти ничего не всплывало. Чуя хоть и весьма общительный, но длительных физических контактов старается избегать. Когда же... Накахара вспомнил, что отнёс на руках Акутагаву-куна, когда тот вчера потерял сознание, а больше ни к кому он и близко не подходил. Они... соулмейты? Но у бывшего ученика придурка-Дазая были не голубые глаза, рыжий эспер даже не мог точно вспомнить, какие. Вроде бы серые, но ведь это могли быть линзы. Накахара, окончательно запутавшись в своих мыслях, решил, что позовёт к себе хозяина Расёмона и напрямую у него всё спросит.       Когда Огая Мори называют страшным человеком, подразумевают его жестокость, однако не это самое ужасное в боссе Мафии. Он может без зазрения совести завалить отчётами с самого утра несмотря на то, что его сотрудники вчера перебили кучу народа и вряд ли смогли нормально отдохнуть. В такие моменты Накахара ругал себя за то, что не брал заранее отгулы. Чёрт бы побрал его упрямство и желание доказать, что работать он может почти в любом состоянии, однако сейчас жалеть о не сделанном смысла нет. От мыслей из разряда: «Что мне мешало отпроситься на день?» количество документов, которые нужно проверить, подписать или вообще написать меньше не станет.       О том, что надо поговорить с Акутагавой, Чуя вспомнил только ближе к вечеру. Быстро написав СМС с просьбой прийти, Исполнитель немного расслабился. Почти со всеми документами уже было покончено, осталось только разобраться со своим предполагаемым соулмейтом. И, о боги, Накахара думал, что лучше бы разбирался с бумагами.       За весь день Акутагава успел мысленно проклясть себя, все свалившиеся на него бумаги и часть своих подчинённых. Облегчённо вздохнув только под вечер, Рюноскэ уже мысленно был дома. Не сказать, что в четырёх стенах своей квартиры эсперу было лучше, просто там ему, определённо, спокойнее, да и дёргать лишний раз никто не будет. Стоило только об этом подумать, как Акутагава получил сообщение от своего начальника. Тот, не особо понятно зачем, звал его к себе в кабинет. Просто попросил прийти без каких-либо уточнений, и для хозяина Расёмона это было несколько удивительно, но ослушаться он не мог.       Несколько раз постучавшись и услышав громкое «Не заперто», Рюноскэ зашёл в кабинет.       – Добрый вечер, Накахара-сан, вызывали? – эспер так и остался стоять у двери и только после кивка начальника подошёл ближе к его столу.       – Вызывал. Акутагава-кун, у меня к тебе одна просьба и один вопрос, – Чуя, встав со своего рабочего места и улыбнувшись уголками губ, смотрел на вошедшего. – Посмотри мне в глаза и скажи, носил ли ты цветные линзы?       Рюноскэ хотел что-то сказать, возможно, как-то оправдаться, но лишь чуть заметно шевелил губами. И смотрел в глаза, такие знакомые, но в то же время непривычные на чужом лице. Этот цвет эспер наверняка смог бы узнать из тысячи, цвет, странно смотрящийся на его лице и прекрасно подходящий Накахаре-сану.       – Д-да, – совсем тихо и заикаясь смог сказать Акутагава. Ему было стыдно перед стоящим рядом начальником. Стыдно за линзы, за то, что не пытался найти соулмейта, за то, что потерял вчера сознание, и Накахаре-сану пришлось его куда-то нести, стыдно за самого себя. Стыдно, хотя раньше эспер был уверен, что не может чего-то стыдиться.       – У тебя очень красивый цвет глаз, Акутагава-кун, – Чуя улыбнулся, но не будничной улыбкой, а другой, тёплой, – я слишком часто всматривался в них в зеркале, чтобы не узнать сейчас, пусть и на твоём лице.       Акутагава Рюноскэ не хотел, чтобы его кто-то любил, но если этим кем-то будет Накахара Чуя, то, может, любовь не такое уж и плохое чувство.