Вне правил

      — Придётся признать, что на этот раз группа с заданием не справилась. — Айверсон хмурится, из-за чего полоска травмированного глаза окончательно скрывается в складке века. — Командир Широгане, советую провести разбор полётов прямо сейчас.       — Так точно, — невозмутимо отзывается Такаши, и паршивое настроение Адама немного, примерно на одно деление компаса, улучшается. Сегодня они были отнюдь не на высоте, но не всё так плохо. Благо, вылёт был учебным, а не боевым.       Айверсон молча покидает кабинет. Группа из семи пилотов остаётся стоять вокруг прямоугольного стола. Такаши упирается ладонями в столешницу и обводит хмурые лица ободряющим взглядом, но голос звучит строго:        — Что ж, увы, сегодня мы с вами действительно совершили много ошибок, и стратегия провалилась. У кого есть предположения, почему это произошло?       Молчание. Никто не хочет быть первым. Подавив тяжёлый вздох, Адам нехотя отвечает за всех:        — Действия группы были недостаточно слаженными. Одни замешкались, другие поторопились.        — Конечно, — ядовито цедит Курт. — Возможно, кто-то не заметил, но погода сегодня вообще не лётная и сориентироваться было сложно.        — Мы должны ориентироваться при любой погоде, — вздыхает Вик. — Профессионалы…        — Команда была отдана в неудачное время, — настаивает Курт, и Адам не выдерживает:        — Поэтому ты решил на неё не реагировать, да?       Пилот резко поворачивается к нему и зло щурится.        — Ты вообще не должен был лететь, тебя включили в списки в последний момент. На твоём месте я бы держал рот закрытым, Адам.        — На моём месте ты бы услышал приказ и последовал бы ему.        — Хочешь сказать, в провале виноваты все остальные, а ты не при делах?!        — Не передёргивай.        — Да ты…        — Хватит! — прерывает спорщиков Такаши. — Сосредоточимся на обсуждении, чтобы в дальнейшем избегать ошибок.       Курт бросает на Адама ещё один гневный взгляд и отворачивается, а Адам изо всех сил сжимает кулаки. До конца собрания он сохраняет неподвижность и старается глубоко дышать, чтобы успокоиться. Вроде получается.       Но стоит группе выйти в коридор, как жаждущий мести Курт преграждает Адаму путь и чуть слышно шипит:       — Считаешь себя самым умным?       — Я задел твоё самолюбие? Прошу прощения. Только приказы командира в любом случае следует выполнять всем. — Голос звучит хладнокровно, не отражает и десятую часть бури, которая бушует внутри, и Адам искренне этому рад.       Курт придвигается почти вплотную. Его дыхание опаляет и без того горящий лоб.       — А ты только это и умеешь, верно? Выполнять приказы, следовать установкам, соблюдать правила. Только думать своей головой так и не научился. Ничего по-человечески сделать не можешь, калькулятор ходячий…       — Прекращайте, — звучит за спиной Адама спасительный голос, но это совсем не радует. Адам смотрит на Курта в упор поверх оправы очков, и в груди разрастается, как плесневый гриб, неимоверно гадкое чувство.       Когда оппонент нехотя удаляется, на плечо Адама ложится знакомая тёплая рука.       — Эй.       — Что это за «эй»? «Эй, мы сегодня здорово облажались»? — вымученно улыбается Адам.       — Это «эй, собрание закончилось, наконец можно расслабиться», — хмыкает Такаши и добавляет: — Тебе точно не помешает. Ты хорошо потрудился… в отличие от меня.       — Ты всё сделал правильно, это мы не справились, как нужно было.       — В другой раз будет лучше.       — Надеюсь. — Адам бросает взгляд на часы. — Мне нужно пройтись по классам и составить отчёт. Увидимся вечером.       Чужая рука удерживает на месте. Такаши разворачивает его к себе и пристально рассматривает лицо.        — Ты в порядке?        — Конечно. — Адам отводит глаза и упирается ладонью в его грудь, отступая на шаг. Мерзкое чувство внутри усиливается с каждой секундой — нельзя, чтобы оно вылилось на кого-то. Особенно на Такаши. — До вечера.       Командир сдаётся и выпускает его плечи.        — До вечера.       Стыдно вот так сбегать, но о произошедшем необходимо подумать в одиночестве. Или хотя бы в отсутствие Такаши, а то его любящий проницательный взгляд не даст собраться с мыслями.       Тело механически выполняет привычные действия. Рот открывается и произносит слова, если нужно, а рука что-то записывает в планшет. Однако в голове до сих пор звенят обрывки услышанных фраз.       «Тебя включили в списки в последний момент».       «В провале виноваты все остальные, а ты не при делах?»       «Ты только это и умеешь, верно? Выполнять приказы…»       Что и говорить, это у Адама действительно выходит отлично — одиннадцать лет безвылазной жизни в Гарнизоне даром не прошли. Его мозг способен быстро и точно оценить ситуацию по заданным параметрам, что часто выручает на заданиях, но без этих самых параметров Адам теряется.       Курт был излишне резок, но в его словах содержалась крупица истины: привычка просчитывать все ходы наперёд настолько укоренилась в сознании Адама, что ему сложно перестроиться и полностью положиться на интуицию даже там, где это может быть необходимо. Вот у Такаши с этим полный порядок — идеальный баланс между здравомыслием и отвагой, благодаря чему он порой способен принимать верные решения практически не раздумывая.       Умение отпускать себя, доверять себе, давать больше воли желаниям и воображению… Иногда Адам немного завидует Такаши, который всё это умеет превосходно. Он много чего умеет…       Наконец добравшись до своей комнаты, Адам торопливо заваривает чай, выпивает залпом целую кружку и наливает ещё одну, после чего садится за письменный стол. Кипы бумаги, дел целая куча, а черепная коробка пуста, как проколотая автомобильная покрышка. Нужно собраться. Для самокопания время всегда найдётся.       Заставить себя приступить к работе никак не получается — минута пролетает за минутой, а Адам всё смотрит в стену и корит себя за бездействие, но ничего не меняется. Чай в кружке неотвратимо стынет. Придётся заваривать новый.       Отвлекает стук в дверь, за которым следует робкое: «Можно?». Адам, откинувшись на спинку стула, отзывается:        — Да, конечно.       Как будто он способен отказать Такаши.       Последний аккуратно прикрывает дверь, приближается к столу и опирается на него бедром и рукой, внимательно всматриваясь в мрачное лицо ссутулившегося Адама.        — Как ты?        — Отлично. — Усталое раздражение в голосе делает ложь неубедительной настолько, насколько возможно. С другой стороны, в неё не поверили бы в любом случае, так что хитрить бесполезно.       Такаши скрещивает руки на груди.        — Думаю, Курт уже остыл и жалеет о том, что успел наговорить.        — Неважно. Я сам погорячился. — Адам наваливается локтями на стол и потирает виски. Голос Курта эхом разносится по мыслям.        — Но ты ведь продолжаешь переживать об этом? — понимающе усмехается Такаши. Адам хмуро смотрит поверх очков, и усмешка исчезает. — Да ладно, перестань. С каких пор штатные рабочие перепалки стали так тебя напрягать?        — Дело не в этом, просто… — Адам запинается, медленно выдыхает и повторяет: — Это неважно.       Не хватало ещё перекладывать груз собственных никчёмных переживаний на плечи любимого человека.       Разумеется, фраза действует на Такаши как красная тряпка на быка: он выпрямляется и хмурит густые брови.        — Что? Договаривай.        — Не хочу мусолить тему заново, — признаётся Адам, разворачивает кресло и поднимается на ноги, пока не начался спор. — Сделаю чай.       Но пальцы, сжавшиеся на плече, не дают сделать и шага. После недолгих колебаний Адам всё же позволяет Такаши развернуть его к себе. Лоб прижимается к тёплому плечу, а шея покрывается колючими мурашками, когда чужие пальцы нежно зарываются в волосы и начинают массировать кожу. Это не успокаивает, но, по крайней мере, немного расслабляет. Другая рука ложится на талию. Такаши баюкает его в объятиях и шепчет, щекоча ухо губами:        — Что бы Курт там ни сказал, выбрось из головы. Настроение у всех было не очень, а чего только не наговоришь сгоряча.        — Но мне стоило вести себя сдержаннее.       — Ты человек, а не робот. Всё в порядке.       «Калькулятор ходячий…»        — А я и не говорил, что не в порядке, — отзывается Адам, пытаясь игнорировать предательский холодок между лопатками.        — Знаю.       Потрясающе глубокомысленный диалог. Хотя какая теперь уже разница.       Тем временем губы Такаши прижимаются к виску, спускаются к шее; он отстраняется и с улыбкой снимает очки с носа Адама, осторожно поддев их за дужки. Лёгкий и прочный пластик чуть слышно стучит о столешницу. Такаши бережно сжимает лицо Адама в ладонях и мягко целует в губы.       Он божественно целуется — ещё одна из тех вещей, которые он делает божественно. Адам в очередной раз ловит себя на мысли, что он недостаточно хорош для такого человека, как Такаши Широгане, — слишком замкнутый, слишком холодный, слишком посредственный. Однажды Адам даже спросил самого Такаши: «Почему именно я?» Тот пожал плечами, ослепил лучезарной улыбкой и ответил нечто вроде «потому что ты лучший». Не тянет на полноценное объяснение, честно говоря.       А Такаши целует всё настойчивее, всё глубже, прижимает к себе всё ближе и вряд ли думает о подобных глупостях в такой момент. Его пальцы уже подобрались к пуговицам на кителе Адама, и вот тут бы отключить голову и просто наслаждаться моментом, но… Адам не может.       Он знает, что будет дальше, и, видит небо, он совсем не против. Первый раз (полноценный) уже случился месяца два назад. Адам помнит произошедшее довольно смутно — было больно, но не то чтобы очень, куда больше проблем доставляло отсутствие опыта и знаний. Потом, конечно, стало чуть легче, а поцелуи и объятия, поначалу весьма неловкие, и вовсе сделались привычным делом. Привычным… и всё же не настолько, чтобы у Адама не холодели внутренности в ожидании продолжения.       Это не страх перед болью, не стыд от того, что кто-то увидит его обнажённым, потому что стыдиться нечего — что ни говори, оба пилота в отличной форме. Нет, это мучительное, раздражающе острое осознание того, насколько неуклюжим, скованным и слабым делается тело в такие моменты.       Адам привык жить в строго заданных рамках, но у того, что происходит между ними, нет ни рамок, ни законов, ни правил, которым он мог бы следовать. В каком-то смысле это даже нарушение всех существующих правил. И как действовать в подобных случаях, Адам всё ещё совершенно не представляет, поэтому впадает в ступор, как сопливый мальчишка.       Такаши пока всего лишь мнёт ткань брюк на бёдрах — а ноги уже подкашиваются, спина напряжена, руки сводит судорогой так, что пальцы не сгибаются. Неужели это отвратительное состояние незаметно со стороны? Быть того не может. Такаши наверняка чувствует, насколько твёрдыми стали плечи Адама, пока он спускает с них китель и рубашку, просто из деликатности не говорит об этом.       Спохватившись, Адам с трудом отрывает руки от спины Такаши и пытается деревянными пальцами выпутать пуговицы из петель чужого кителя, но ничего не выходит. Тёплые ладони ложатся поверх его рук и помогают.       «Ничего по-человечески сделать не можешь».       От осознания собственной беспомощности хочется выть в голос. Злой и возбуждённый, Адам цепляется за плечи Такаши и снова бросается в поцелуй. Мысли носятся на бешеной скорости, как сбившиеся с пути истребители. Отпустить себя. Не думать. Не думать…       Широкие ладони подхватывают под бёдра, и ступни Адама отрываются от пола. Возможно, на койке расслабиться будет легче.       Прохладная мягкая поверхность одеяла под спиной действительно немного успокаивает — как и горячая тяжесть тела Такаши, который опускается сверху, опираясь на согнутые локти, и продолжает целовать губы, шею, плечи, грудь. Откуда он знает, что и как нужно сделать, чтобы довести Адама до исступления? Что сделать в ответ? И почему ладони такие тяжёлые, что их невозможно оторвать от одеяла?       Адам собирает в кулак всю офицерскую волю и вновь обвивает руками чужую шею. Скользит по мускулистой спине к поясу брюк. Поддевает его. При попытке распустить ремень пальцы начинают трястись.         — Что такое? — замечает его нервозность Такаши.         — Ничего.        — Адам… ты невозможен.       Он и не собирается спорить — есть дела поважнее. Ремень наконец поддаётся, Адам с облегчением выдыхает, но не тут-то было: Такаши просовывает руки под его спину, намереваясь спустить брюки, и мышцы тут же становятся каменными. Адам едва зубами не скрипит от злости. Вжавшись затылком в подушку, закрывает глаза и на ощупь помогает избавлять своё тело от одежды.       Тёплые губы припадают к ключице. Спускаются ниже, легко прихватывая кожу и щекоча её носом. Расслабиться. Дышать в такт. Не представлять, как чертовски несоблазнительно выглядит вытянувшееся в струнку безвольное тело (Адам не эксперт по соблазнению, но до таких элементарных вещей додуматься способен). В попытке хоть немного исправить ситуацию он зарывается пальцами в короткие шелковистые волосы и слышит негромкое:       — Держишь меня за идиота?       Добравшись до напряжённого живота, Такаши поднимает голову и хмурится.       — Если не хочешь, просто скажи мне. Я не буду настаивать.       — Хочу, просто… Я… — Адам запинается, поджимает губы и с досадой выпаливает: — Как ты это делаешь?       — Что? — Такаши в недоумении приподнимает густые брови, но спустя миг в глазах мелькает понимание. Он снова склоняется над Адамом и невинно уточняет: — Это?       Чёрт! Горячий влажный язык скользит по бедру, и Адам судорожно ловит ртом воздух, комкая в пальцах тонкое одеяло. Такаши принимается мучить другое бедро, несильно сжимая его ладонью.       — Или это? — тянет он полушёпотом. С ума сводит.       — Прекрати!       Ощущений много, Адам теряется в них, как в открытом космосе. Только перед выходом в космос пилоты получают подробную инструкцию, а здесь её явно не предвидится…       — Ты же спросил, как я делаю это. Вот я и…       — Такаши!       Тот отстраняется, испуганный резким тоном. Адам садится. Дыхание горячими толчками рвётся из груди. Тяжело поднять глаза. Белоснежная в полумраке рука осторожно накрывает его руку.       — Ты можешь сказать мне, в чём дело, Адам? — В голосе Такаши звучит неподдельная тревога. — Я… слишком давлю? Или…       Что сказать? Да, стыдно — за то, что никак не получается собраться с духом и полноценно ответить на чужие чересчур щедрые ласки. За то, что тело такое жёсткое и непослушное. За то, что Адам не в силах перестать думать о ерунде. Да что там — не в силах даже ответить на заданный вопрос и отчаянно ненавидит себя за это.       — Что мне делать? — наконец произносит Адам, весьма слабо надеясь, что Такаши, даже при наличии у него прекрасной интуиции, поймёт, о чём речь.       — Всё, что хочешь, — простодушно отвечает тот. — Я весь твой.       Звучит превосходно. Знать бы ещё, как применить это на практике.       Адам закрывает глаза и прижимает чужую ладонь к щеке. Кончики тёплых пальцев нежно поглаживают висок. Медленный вдох. Выгадать ещё немного времени…       Впрочем, всё равно не поможет.       — Всё хорошо. Если не хочешь продолжать сейчас, я по… — вновь начинает Такаши и удивлённо мычит, когда его обхватывают за плечи и буквально заваливают обратно на койку.       Не думать. Просто целовать. Скользить по спине пальцами, хотя они по-прежнему деревянные. Не помнить, как это было в прошлый раз, а начать всё заново, чтобы наконец понять. Должно же это произойти рано или поздно — до сих пор Адам тупицей себя не считал.       Губы Такаши вновь совершают адскую — адски приятную — прогулку вниз по шее, захватывают кожу на ключицах… Кто его вообще такому научил? Это точно вне всяких правил…       Тело само выгибается навстречу ласкам, а в голове образуется долгожданный вакуум. Разум уплывает куда-то за океан, но возвращается с первым приступом боли, заставляющей стиснуть зубы и скомкать одеяло в кулаках.       — Слишком сильно?.. — Любимый голос звучит низко и взволнованно.       — Нет… Всё хорошо.       Такаши осторожен. Безумно осторожен. Изо всех сил старается контролировать движения, действовать плавно и неторопливо, но даже с закрытыми глазами Адам прекрасно слышит его тяжёлое дыхание и понимает, каких усилий ему стоит сдержанность. В этом весь Такаши — забота о других в первую очередь.       Может, всё-таки прекратишь бездействовать и попробуешь сделать что-то по-человечески, Адам? Неважно, что — раз не знаешь нужного ответа, сделай хоть что-нибудь.       Ладони упираются в широкую белую грудь. Такаши удивлённо моргает, но послушно отстраняется и позволяет опрокинуть себя на спину. Теперь Адам лежит сверху и чувствует себя, мягко говоря, не в своей тарелке. Однако Такаши выглядит… заинтригованным. Кажется, такое положение его вполне устраивает.       Значит, всё правильно. Нужно продолжать в том же духе, что-нибудь да получится. Возможно.       Весьма смутно представляя себе дальнейшее развитие событий, Адам разгибает локти и с трудом выпрямляется. Теперь чужие бёдра — между его ног, ладони впечатаны в горячую кожу, и что происходит с лицом, лучше не представлять.       Растерянный. Совершенно открытый. Уже не спрятаться — ни от Такаши, ни от себя, и закрытые глаза ничего не изменят. Наоборот, под сомкнутыми веками Адам ещё отчётливее видит настоящего себя: замкнутого, подозрительного, неуверенного, неспособного нормально выражать собственные эмоции, несмотря на все усилия. Как вообще Такаши умудрился его полюбить? За что? Наверняка это какая-то ошибка…       Сильные пальцы сжимаются вокруг его напряжённых запястий.       — Ты прекрасен.       Из горла Адама вырывается обречённый смешок. Впору заплакать от разочарования.       — Не хочу знать, как это выглядит со стороны, — жалко отшучивается он.       Пальцы замирают. Голос Такаши становится строже:       — Адам, посмотри на меня.       — Нет, спасибо.       — Открой глаза.       — Без очков я всё равно ничего не увижу.       — Пожалуйста.       Отказать, когда Такаши просит таким тоном, по-прежнему нереально. Адам нехотя подчиняется и видит — видит в смотрящих на него глазах такую запредельную концентрацию нежности, что у него невольно перехватывает дыхание. Тёплые ладони перемещаются от запястий к лицу. Взгляд отвести невозможно.       Такаши отчётливо, с непоколебимой уверенностью выговаривает каждое слово:       — Ты. Прекрасен. Слышишь?       В его глазах отражается совсем другой Адам — красивее, смелее, совершеннее. И самое удивительное, что Такаши не просто видит его таким, а всерьёз верит, что Адам именно такой и есть.       Так какая разница, что там Адам думает о собственных недостатках, если на него смотрят таким взглядом?       Ссутуленные плечи выпрямляются. Адам проводит дрожащей рукой по растрепавшимся волосам и закусывает губу. Где-то внутри, под самыми рёбрами, просыпается неведомая доселе жадность, крошащая сомнения на тысячи осколков. Позже, скорее всего, он будет пылать от стыда, но точно не сейчас. Сейчас ему хочется больше.       Больше таких взглядов.       Больше Такаши.       К дьяволу инструкции и правила.       И не сметь закрывать глаза.       «— Что мне делать?       — Всё, что хочешь».       Оказывается, тело само великолепно знает, как нужно действовать, стоит лишь забыть о том, что ты чего-то не умеешь. Движения смешиваются, как краски на холсте, подстраиваются под единый ритм, и всё выходит само собой.       Страх быть неправильным, неудобным, недостойным начинает рассеиваться. Пусть по крупицам, но ненавидеть себя хочется чуточку меньше.       Из груди вырывается протяжный стон — Адам и не предполагал, что способен издавать такие звуки. Такаши, судя по глазам, тоже, но его лицо выражает столь искреннее восхищение, что это почти смешно.       Пальцы переплетаются, а движения становятся резче. Почти предел…       Этот раз Адам точно запомнит слишком хорошо и бессонными ночами будет потрясённо прокручивать в голове подробности. А возможно, и нет.       Обессиленный, он опускается на грудь Такаши и утыкается носом в шею. Дыхание постепенно восстанавливается. Горячие ладони нежно гладят его по влажной от пота спине. Только бы обошлось без комментариев…       — Знаешь, а наездник из тебя…       — Молчи, Такаши.       Тот беззлобно фыркает Адаму в плечо и обнимает ещё крепче, обволакивая своим теплом.       Пока он не видит, Адам тупо таращится на угол подушки. Не даёт покоя воспоминание о своём отражении в чужих глазах. Тот Адам ощутимо отличается от реального, он точно знает, да и Такаши, скорее всего, тоже. С другой стороны, так ли уж этот образ далёк от реальности? До сих пор сам Адам и не подозревал, на что способен. Иногда всё же приятно побыть немного… неправильным. Особенно когда есть кому оценить.       Адама начинает трясти от еле сдерживаемого смеха.        — Ты чего? — уточняет Такаши.       — Ничего.       Настойчивый стук в дверь вызывает недовольство у обоих, но Адам дисциплинированно одевается, находит очки и идёт открывать.       За порогом обнаруживается понурый Курт. Адам выскальзывает в коридор, чтобы гость случайно не заглянул в комнату и не увидел то, что разрешено видеть только одному человеку.        — Я пришёл извиниться, — сквозь зубы признаётся Курт. — То, что произошло утром… Я был неправ. Завёлся и наговорил лишнего.        — Я тоже. И потом, ты всё верно сказал, — пожимает плечами Адам, и пилот в недоумении округляет глаза.        — Даже так?        — Вроде того.        — Эмм… Ну тогда…        — Тогда, раз мы всё выяснили, я вернусь в комнату, если не возражаешь.        — Да, конечно…       Но Курт мнётся и не уходит, а Адаму воспитание не позволяет захлопнуть дверь перед его носом, поэтому он терпеливо ждёт. Гость вздыхает и наконец решается произнести:       — Просто хотел сказать, что ты молодец. Единственный, кто всё сделал правильно сегодня. Честно говоря, я даже немного завидую. Уверен, командир Широгане тобой очень доволен.       На лицо так и просится дурацкая ухмылка. Закусив и без того припухшую губу, Адам сдавленно отзывается:       — Да… Я тоже так думаю.