The train that takes you far

Это один из тех промозглых дней, когда в прозрачном после дождя воздухе уже чувствуется прохладное дыхание осени. Такие дни наполнены сонливым ожиданием, тоской и предчувствием необратимости хода времени. Ранняя осень. Лиаму никогда не нравилась такая погода. Он ненавидит всю эту слякоть и грязь, и вымокшие кроссовки. Тем более забавно, что именно в такую плохую погоду с ним случаются лучшие в жизни вещи. Но сегодня не такой день. Сегодня это просто плохая погода. Он медленно шагает вдоль по мостовой на железнодорожную станцию, летая мыслями где-то очень далеко, раз за разом прокручивая в голове отдельные фрагменты их с Ноэлом коротких телефонных разговоров, больше похожих на скороговорки и недомолвки — разве мог он представить, что после всего, что было, им станет так сложно просто разговаривать друг с другом. Ноэл получил то, что давно хотел. Он всегда мечтал вырваться из этого города. Конечно, Лиам видит это иначе — порой ему кажется, что Ноэл нарочно сбежал от него с этой группой, с этим Клинтом… В последнем разговоре с ним Лиам наговорил ему всякого — назвал его трусом, — лишь только потому, что ему было больно, и почему больно должно быть только ему? Он обещал Лиаму, что приедет на его восемнадцатилетие. Вчера вечером он случайно подслушал разговор по телефону — Ноэл звонил с другого конца света, чтобы сказать, что скорее всего не появится дома до Рождества. Трубку взяла мама, не он, но Лиам понял кто звонит ещё до того, как она ответила. У них с Ноэлом всегда была эта штука — особая связь и, как ни странно, Лиаму казалось, что с его отъездом она только усилилась. Они могли неделями не разговаривать друг с другом, но Лиам всегда чувствовал, когда Ноэл думает о нём. Впрочем, он не сомневался, что Ноэл мог прочесть его собственные мысли за тысячи миль от их дома. Лиам думал о нём постоянно — с кем он общается, какую музыку слушает, как сейчас выглядит, с кем проводит свои вечера… Ему невыносимо думать, что все эти люди могут находиться рядом с ним, разговаривать с ним, прикасаться к нему — все, но только не он. Когда ему становится совсем паршиво, он срывается в центр, потому что это то, что они часто делали с Ноэлом до его отъезда. Они сбегали туда от безнадёжной скуки пригорода и могли часами бродить по большому городу, посмеиваясь над стайками туристов, безостановочно щёлкающих своими фотоаппаратами в окрестностях парков и соборов, или ошиваться на Шэмблз Сквер с её знаменитыми пабами; покупать пиво и чипсы, если у них водились деньжата или просто валять дурака, околачиваясь в самых разных частях Манчестера и чувствуя себя при этом так, будто выиграли в лотерею. Для Лиама эти поездки были по-настоящему счастливым временем, хотя тогда он ни за что бы не признался в этом, даже себе. Он цепляется за эти воспоминания, как за спасательный круг, день за днём, но без Ноэла здесь всё кажется другим — незнакомым. Как будто он никогда не бывал здесь прежде. Иногда, выйдя из поезда на вокзале в Манчестере, он с почти детской растерянностью понимает, что здесь нет того, что он ищет. Ноэл сейчас далеко отсюда, почти на другой планете — так же недосягаем он для него где-нибудь в Америке или в Японии. И ему абсолютно некуда пойти — знакомыми в центре он пока не обзавелся. Тогда он подолгу слоняется по улицам и паркам города — по Кинг-Стрит и Маркет Стрит; не спеша прохаживается по Пикадилли Гарденс или по Хитон Парку. Везде и всюду его не покидает чувство, что стоит завернуть за угол, и он наткнётся на своего брата скитальца и тогда… А что он сделает тогда, он и сам не уверен — они всегда разные, эти «тогда». К примеру, в один день, когда густую листву деревьев в Хитон Парке ласкает послеобеденное солнце, всё вокруг наполнено запахами цветов, и птички выводят свои забавные трели, Лиам мечтает как крепко обнимет и поцелует Ноэла, когда он вернётся; а в другой раз, когда в предзакатном красном он прохаживается по Мосту Альберта, ему до одурения хочется врезать Ноэлу за то, что тот уехал, бросил его здесь, и наверняка не думает о нём так же часто, как это делает он сам. И главное — что он забыл о нём… забыл о них. Домой ему не хочется — без Ноэла в их маленькой комнате стало слишком много места, к тому же, там повсюду его запах (особенно на его подушке). Но каждый раз, как только солнце закатывается за горизонт, оставляя за собой алые разводы, он отправляется обратно на вокзал — ему нужно успеть на вечерний поезд, который увезёт его назад, в его унылую жизнь, к опостылевшему каждодневному ничегонеделанию, где с недавних пор его спасают только травка и музыка. Много музыки и травки. Сегодня он берёт с собой заезженный плеер, который Ноэл (случайно или нет) оставил перед перед тем как уехать, и поплотнее укутывается в его старую, местами потёртую кожанку, которую Ноэл давно уже не носит, но которая всё ещё хранит его запах — по крайней мере Лиаму хочется в это верить, потому что так ему кажется, что его брат рядом. Дорога занимает немного времени, но, чем ближе к центру, тем больше меняется погода за окном. Витая мыслями где-то далеко под голос Йена Брауна, поющего о том, что он хочет быть обожаемым, Лиам смотрит на проносящийся за окном знакомый пейзаж и так погружается в свои мечты, что чуть не пропускает нужную станцию. Он подскакивает и торопится на выход, быстро протискиваясь между раздражающе медлительными пассажирами в проходе между сиденьями, расталкивая всех локтями. Некоторые возмущённо бухтят ему в спину. Один факен юморист интересуется, где пожар. Дорогу ему преграждает какой-то педик в тёмно-синей толстовке с капюшоном, натянутым на самые глаза. Лиам ощутимо прикладывает его плечом — тот зыркает на него из-под своего капюшона, но Лиам уже ныряет в тамбур и спрыгивает на платформу. Вокзал Виктория встречает его свинцовыми тучами, премерзким, продирающим насквозь ветром, и мелким колючим дождём, который так и норовит заползти ему за воротник. После тепла вагона на улице его слегка морозит. Он поднимает воротник и быстро шагает к вокзальным дверям. Поначалу Лиам решает пройтись по знакомому маршруту, привычным путем, — вниз по Виктория-стрит, мимо Четэмской библиотеки и Манчестерского Собора до Шэмблз Сквер — но очень быстро понимает, что гулять под всё усиливающимся дождём — не очень хорошая идея, и тянется к трамвайной остановке. Там он запрыгивает в первый попавшийся трамвай, следующий до Каслфилда, просто чтобы не промокнуть до нитки. Прижавшись лбом к запотевшему стеклу, Лиам отрешённо смотрит на проплывающие за окном здания и развилки трамвайных путей и даже успевает задремать после площади Святого Петра, лишь изредка приоткрывая глаза, чтобы наткнуться на собственное отражение в окне на фоне красных кирпичных стен. Наконец, вежливый голос из динамиков объявляет: «Динсгейт-Каслфилд». Там он сходит и какое-то время бесцельно слоняется вдоль по Уотер-стрит, изучая редкие растяжки и афиши, что попадаются на пути. Небрежно скользит взглядом по лицам немногочисленных прохожих. Все лица — размытые, будто акварель. Он не знает точно сколько времени он проводит там. Дождь шагает вместе с ним по выложенной камнем дорожке городского канала, когда Лиам оказывается на набережной Рочдейл-канала в Динсгейте. Водная поверхность Ирвелла идёт пузырями, вдоль канала на сваях покачиваются накрепко привязанные, будто псы к своим будкам, разноцветные лодочки. Они с Ноэлом не раз бывали в этой части города — в последний раз почти два года назад, когда Лиаму стукнуло шестнадцать. В тот вечер Ноэл был сам не свой, всё время молчал и курил, а Лиам не мог понять почему и думал, что он злится на него. Он никогда так и не узнал, что сделал не так в тот хмурый дождливый день. Но он помнит, что здесь есть небольшой сквер, где они укрывались от дождя под развесистыми деревьями, в такой же день как этот. Наверное, здесь он окончательно теряет счёт времени. На набережной постепенно загораются жёлтые светлячки фонарей, каменная мостовая мерцает волшебными огнями и Лиам думает о том, как хорошо, что он оказался здесь, и почему он не замечал всей этой красоты раньше. Тогда-то он и замечает, что не один — позади него маячит какой-то тёмный, худощавый силуэт. Лиам выходит на освещённую часть набережной и краем глаза наблюдает, как этот хер плетется за ним следом, то и дело ныряя в темноту между островками света и держась чуть в стороне. Про себя Лиам отмечает, что вроде бы он уже видел его где-то раньше. «Прекрасный дождливый вечер для прогулок, не правда ли?» — усмехается сам себе Лиам и пытается на ходу подкурить сигарету, что ему, конечно же, не удаётся, и в итоге он просто выбрасывает намокшую сигарету в траву. Немного погодя он снова оглядывается — но парень куда-то исчезает. Лиам думает, что у него просто разыгралось воображение и уже сворачивает на выстланную мягким рассеянным светом фонарей, сияющую от дождя дорожку, ведущую к скамейкам рядом с набережной, но тут этот чувак вдруг вырастает перед ним будто из-под земли, и Лиам сразу понимает, почему он показался ему знакомым — это тот самый, в синей толстовке, из поезда, что преградил ему дорогу. Он вспомнил его колючий взгляд, которым тот окинул его, перед тем как он вышел. И вряд ли это просто совпадение, что он оказался в той же части Манчестера, что и Лиам. «Какого хера ему надо?» — от взгляда из-под промокшего капюшона у Лиама по позвоночнику пробегает холодок, но он не позволяет себе дать повод ушлепку думать, что он испугался его. — Эй, пацан, закурить не найдётся? — трескучим, сиплым голосом интересуется тот. Только теперь ему удаётся лучше разглядеть его тусклые, завалившиеся глаза и тёмные круги под ними, а также его заляпанные грязью ботинки и не первой свежести джинсы. Ему становится ясно, что перед ним обыкновенный наркоша, который пасёт припозднившихся прохожих и заплутавших туристов, чтобы поживиться у них кошельком или чем придётся. И теперь он один на один с ним, посреди безлюдной набережной. Лиам замечает, как парня потряхивает — ещё бы, его грёбаную толстовку можно выжимать. — Съеби, приятель. Я не курю, и тебе не советую. Тот нехорошо усмехается, обнажая жёлтые зубы, и лезет за чем-то в карман. Лиам внутренне готов к драке, но он не знает чего ждать от такого, как он, поэтому медлит. Конечно, ему не раз приходилось сталкиваться с плохими парнями, — он и сам был не из пай-мальчиков, и всегда умел за себя постоять — на районе его знали, как хулигана и задиру, и никто не хотел с ним связываться, но здесь, в большом городе, в этот час, в безлюдном месте — это совсем другое дело. — Ты типа из крутых, да? Такой дерзкий парень, как я погляжу. — скалится уёбок — Но ты знаешь, что на каждого крутого парня найдётся ещё более крутой? Он резко вытаскивает руку из кармана — в его жилистой, костлявой руке зажат средних размеров складной нож, которым он щёлкает чуть не перед его носом, обнажая острое, сверкающее в свете фонарей лезвие. Лиам отступает на шаг назад и чуть не спотыкается о выступающий камень. Тип в толстовке наступает на него. — Блять… — Лиам выставляет ладони перед собой, его сердце подскакивает и бьётся где-то в районе желудка, и он не может пошевелиться или хотя бы моргнуть. Глаза начинают слезиться от ветра. Только он начал думать, что этот вечер не такой уж паршивый, как все другие… — А как теперь? Найдётся у тебя прикурить, хм? А может быть и ещё чего найдётся, если поискать? — его взгляд воровато шарит по лицу Лиама и спускается ниже, к шее, где у того болтаются наушники от плеера. Лиам перехватывает его взгляд. — Давай сюда свою игрушку, и никто не пострадает. — машет он рукой с мелькающим в ней ножом. Взгляд Лиама, будто намагниченный, прикован намертво к остро поблескивающему лезвию в руке ублюдка, и он нехотя подчиняется, едва преодолевая оцепенение — конечно он не хочет расставаться с вещами Ноэла, но рисковать жизнью из-за плеера ему хочется ещё меньше. Он нерешительно вытаскивает онемевшими пальцами чёрную коробочку из кармана куртки, снимает наушники и протягивает всё торчку, который не сводит с него своих мутных рыбьих глаз. — Вот так, хороший мальчик. — диковато скалится он. — А теперь, давай сюда куртку. Внутри Лиама всё кипит, а горло будто стискивает клешнями. Он знал, что так и будет, но до последнего момента хотел верить, что обойдётся без этого. Чёртова куртка — последнее, что у него осталось, он просто не может отдать её. Тот видит, что он колеблется и делает шаг вперёд, вытягивая руку с ножом — лезвие отбрасывает блики на его бледное, желтоватое в свете фонарей лицо. Лиам начинает медленно стаскивать куртку, но в этот самый момент они оба слышат гулкие шаги по каменной дорожке в паре футов от них и женский смех, который разносится звонким эхом в тихом вечернем воздухе. Утырок на секунду теряется, нервно оглядываясь на звуки, но потом резко кидается на Лиама, грубо срывая с него кожанку, после чего со всех ног бросается со своей добычей наутёк. Стайка девушек с зонтиками, стуча каблуками и звонко хихикая, вырисовываются неподалеку — они не замечают его из-за деревьев. Одна из них оживлённо рассказывает что-то остальным — её переливчатый, звучный голос шариком для пинг-понга отскакивает ото всех каменных поверхностей набережной, до Лиама долетают обрывки фраз, но не их смысл, — её подруги разражаются новым взрывом дружного хохота. Лиама трясёт от всего произошедшего и, возможно, это реакция на стресс, но сперва он порывается догнать ублюдка и сделать… да хоть что-нибудь… Он и сам не знает, что он хочет сделать — возможно отпинать гребаного обсоса и вернуть свои вещи, но он не может двинуться с места. Его сердце гулко колотится о рёбра, и он ничего не может поделать со слабостью в потяжелевших коленях — всё как во сне, когда ты хочешь бежать, но твои ноги будто бы увязли в цементе, хочешь кричать, но не можешь проронить ни звука, потому что горло сковало колючей проволокой. Ему не остаётся ничего, кроме как смотреть на всё удаляющуюся фигуру в толстовке, теряющуюся в косых стрелах дождя. В конце концов, это всего лишь вещи. Они не нужны ему, чтобы почувствовать, что Ноэл рядом — нет, совсем не нужны. Он опускается на мокрую мостовую, подставляя пылающее лицо под хлесткие, прохладные капли, смешивающиеся с солёной влагой на его ресницах и щеках, и некоторое время просто сидит там, посреди пустынной набережной, неподвижно, пока его не начинает бить крупная дрожь. Он не помнит, сколько времени проводит так, сидя под дождём на холодной каменной дорожке. Обратная дорога кажется длиннее в два раза. По пути на станцию, в синеватом сумраке чернеют нечёткие абрисы мостов и кричаще красные стены зданий, выделяющиеся кровавыми пятнами посреди всей этой мрачной картины. До вокзала он добирается уже затемно. Дождь всё ещё моросит, и кажется не закончится никогда. Под свинцово-серыми тучами над головой он выходит на платформу и становится у самого края, зябко ёжась в своём старом растянутом свитере и высматривая призрачные бледно-жёлтые огни приближающегося поезда, который увезёт его домой. Но поезд ещё далеко, и Лиаму дико хочется закурить — он по привычке тянется достать пачку из кармана, но тут же спохватывается, внезапно осознавая, что всё осталось в куртке — его деньги, ключи и сигареты… всё там. Он бессильно стонет и в отчаянии пинает ни в чём не повинную скамейку, а потом садится на неё и закрывает лицо руками. Бывают дни, когда всё идёт не так — и этот день определенно сегодня. Всё, чего он хочет сейчас — это оказаться дома, в их комнате на двоих, где, он точно знает, ничего уже не будет как прежде. Он решает, что ничего не расскажет ни Ноэлу, ни кому-то ещё. В любом случае, ма хватает проблем на работе, к тому же она ничего не знает об этих его поездках, иначе ему бы пришлось объясняться. Когда поезд прибывает на станцию, он заскакивает в последний вагон — ему не впервые случается ехать зайцем и он, как всегда, мастерски умудряется ускользнуть от кондуктора, монотонно спрашивающего билеты у полуспящих пассажиров. *** Домой он проскальзывает через заднюю дверь, аккуратно щёлкнув замком и, скинув промокшие грязные кроссовки, крадётся наверх, к себе в комнату. Его бьёт крупная дрожь и он чувствует облегчение, когда снимает с себя пропитанные влагой вещи одну за другой и лезет в шкаф, чтобы достать сухие штаны и футболку. Только когда он ступает под горячий душ, он понимает насколько сильно он продрог и какое же это блаженство подставить холодную кожу под горячие струи воды. Ещё добрых десять минут его знобит и он никак не может отогреться, несмотря на то, что вода настолько горячая, что стеклянные перегородки душевой мгновенно запотевают и он бездумно водит пальцем по матовой поверхности, стараясь прогнать мысли о том, что случилось. Но, как ни старается, он не может перестать думать об этом мудаке и ему становится до жути одиноко оттого, что ему не с кем этим поделиться. Как бы он хотел, чтобы Ноэл был здесь, чтобы Ноэл сказал ему, что всё будет хорошо, а потом поцеловал бы его и они вместе лежали бы обнявшись до утра в его кровати, как это бывало не раз. Раньше они могли просто часами болтать ни о чём, или до хрипоты спорить о любимых группах — все стены в их комнате были исписаны строчками из их песен и увешаны постерами Розес и Смитс. Ноэл знал наизусть все их песни, а Лиам ревновал его и старался ни в чём не отставать от старшего брата, чем бы он ни увлекался. Сколько Лиам себя помнит, они никогда не разлучались так надолго и он скучает по нему так сильно, что это сложно выразить словами. Он не хочет думать о том, что это он всё испортил. Что они вместе всё испортили… За всеми этими мыслями его застаёт невнятная трель, доносящаяся снизу. Поначалу ему кажется, что его воображение принимает желаемое за действительное, решив сыграть с ним злую шутку. Он замирает и прислушивается, но звонок повторяется, и на этот раз отчётливее. Лиам выключает воду и, спешно обернув вокруг поясницы первое попавшееся полотенце, выскакивает из ванной, кубарем скатываясь вниз по ступенькам в прихожую. Его сердце пропускает удар, когда он непослушными пальцами подцепляет надрывающуюся трубку и недоверчиво подносит её к уху. В трубке раздается неразборчивое шипение. — … Ноэл? — Эй, малыш, только не говори, что я тебя из туалета вытащил? — внезапно отзывается трубка смеющимся голосом Ноэла, и Лиам слышит шум дождя на другом конце провода — Угадай, где я сейчас?.. Лиам молчит — он не в настроении гадать, и на обоих концах провода на миг повисает тягостная пауза, но затем Ноэл снова заговаривает и его мягкий голос звучит так отчётливо, что Лиам может поклясться, он стоит рядом, прямо за его спиной:  — Чёрт возьми, малыш, почему там где ты — всегда дождь? Он почти ненавидит себя за то, как его сердце начинает биться чаще просто от звука его голоса, но когда до него доходит и смысл его слов, в его груди разливается тепло — он будто разом забывает обо всём, что случилось сегодня. Всё это просто неважно. — Неправда. Там где я — всегда солнце. — находится Лиам. Ноэл ничего не отвечает, но Лиам чувствует, знает, что его брат сейчас улыбается. А ещё, теперь Лиам знает наверняка, что лучшие в жизни вещи случаются с ним в плохую погоду.