Колдовство

Менестрель не понимает, чем её так привлекает ведьма. Кожей цвета жженого сахара? Черными, как самая кромешная тьма, волосами? Выразительными глазами? Или длинными изящными пальцами, которыми они сжимает свой посох и которыми колдует самые немыслимые вещи? Менестрель просто не понимает. Ведьма шуршит своими зелеными одеждами, обходя тронный зал с важным видом, изящным движением поправляет длинную юбку. Платье с высоким воротом обтягивает её красивую фигуру, придает некоторой хищности её походке, и менестрель не может не провожать её взглядом. И каждый раз сердце стучит в груди так, будто вот-вот вырвется и рассыплется в прах. Её голос низок, глубок, и каждое слово пронизывает до глубины души. Как же тогда звучат её заклинания? Менестрель каждый раз вздрагивает от этой мысли, подносит пальцы к губам и тихо вздыхает, не понимая, почему. Почему её так это интересует? Восточной красоты ведьма не может не привлекать внимания. Когда она приходит, все взгляды обращаются к ней. Удивленные, восхищенные, презрительные, вожделенные – любые, но не равнодушие. Она словно гипнотизирует. Такая экзотичная, темная, окруженная толпой бледных аристократов и грязной черни-прислуги. Королю с королевой она понравилась сразу, как только появилась. Эдакая необычная игрушка в монарших руках. Делай, что хочешь, показывай, кому хочешь, хвастайся. Только королеве быстро осточертело присутствие восточной красавицы с темными кудрями и волшебными руками. Осточертело видеть раболепный взгляд мужа, направленный не в ее, королевы, сторону, а на волшебницу, окруженную притягательной аурой. Притягательная. Это слово менестрелю нравится, оно подходило лучше. А она умеет находить подходящие слова. Это её профессия – подбирать слова так, чтобы они выходили из-под лютни красивой мелодией и звонкой песней. Так, чтобы петь их девичьим сладким голосом, похожим на звон колокольчиков или ручеек. И собирать толпу слушателей, среди которых часто бывали и достопочтенные монархи. Мелодия льется сквозь струны лютни - божественное звучание, - и радостная толпа уходит в пляс, весело хлопая в ладоши и топая так, что цветочные горшки сотрясаются. Ведьма заглядывает в таверну, но не участвует во всеобщем веселье. Стоит поодаль, с интересом смотря на сборище кутил, и иногда позволяет себе пару раз качнуть бедрами в такт песне. Менестрель впервые фальшивит. Притягательная. С появлением волшебницы, в королевстве у всех сразу появились проблемы, которые можно решить исключительно магией. Особенно часто приходили женщины, особенно – молодые девушки, не знавшие ни первого поцелуя, ни супружеского ложа. Они посещали башню ведьмы, а потом уходили в странном молчании и с изумленным видом. Когда ведьма проходит мимо, менестрель задерживает дыхание – боится. Чего – непонятно. Вдохнуть её сладкий запах меда и специй? Слишком сильно вдохнуть и напугать её? Только Смотрящему известно. И как было бы чудесно, объясни он свои «пути-господни-неисповедимы». И менестрелю каждый раз кажется, что Смотрящий со своей звезды тихо посмеивается над ней. У ведьмы мягкая кожа, похожая на шелк, который менестрелю приходилось трогать не часто. А платье у нее из бархата, такое шершавое, как кошачий язык, и мягко скользящее по темным плечам и округлым бедрам. На вкус она – мед и специи. Вся сладкая, нежная, с некоторой горчинкой. И губы у нее вкуса меда, а поцелуи – тягучие и горячие, вкуснее самого мягкого хлеба с королевского стола. Руки теплые, заставляющие дрожать всем телом и дышать шумно и тяжело, словно воздух превратился в вязкую смесь. Тонкие пальцы с идеальными ноготками и мягкими ладонями, позволяющие себе ласкать до хрипа в горле. Она могла бы играть на лютне, создавать истинные шедевры, но ей нравится играть на других струнах и извлекать не мелодичные звуки, а протяжные стенания. Менестрель не понимает, почему ведьма-иностранка так притягательна для нее. Менестрель зарывается пальцами в шелковистые волосы, целует сахарные губы, впивается ногтями в бедра. Менестрель чувствует мягкую руку, скользящую по бледной щеке, и слышит восхищенный вздох. Менестрель не понимает, обнимая горячее тело, пряча лицо в изгибе шеи и глупо улыбаясь. Потрепанная лютня стоит в углу, опираясь на витиеватый посох.