Happy Freaking Birthday

Было несколько странно ощущать это, но, кажется, и впрямь наступило короткое затишье. «Короткое» - это потому, что Дилан знал: долго штиль в море Бэйтсов не продлится. И он подозревал, что мирной жизни положит конец именно Норма. Маловероятно, чтобы инициатором стал кто-то ещё. Потому что Норма, эта женщина всегда оказывалась в центре событий, даже если они касались её лишь косвенным образом. Такая она по натуре. Это – одна из причин, по которым Дилан её и ненавидел. Или не ненавидел. На самом деле, «ненависть» - довольно-таки громкое слово, чтобы использовать его с такой лёгкостью. Только Норма могла раскидываться им, даже не удосужившись толком прочувствовать. Кричала, что ненавидит Дилана, который лишь пытался открыть ей глаза на реальность. Шипела, что ненавидит Нормана, который разве что ковром под её ногами не стелился. Ворчала, что ненавидит всё человечество (тут, впрочем, не так много находилось причин, чтобы спорить, если подумать хорошенько). Но были ли чувства Нормы действительно окрашены ненавистью? Дилан сомневался в этом. Просто его мать была истинной королевой драмы. Театральные жесты, преувеличенные эмоции, инфантильное поведение и импульсивность решений – всё это было частью её каждодневной рутины. За двадцать два года Дилану стоило бы привыкнуть. Кстати. О двадцати двух годах. Дилан скривился при мысли об этом и, с трудом из-за ноющей боли в руке, медленно потянулся всем телом. Он просидел на этой неудобной деревянной скамейке чёрт знает, сколько времени (когда он пришёл к мотелю, солнце ещё стояло в зените, а сейчас уже почти закатилось); выходной получился ленивым, напряжённым в своём глупом ожидании невероятного, пустым и жалким. И, кажется, Дилан тоже готов был возненавидеть весь свет, ведь сегодня был день его рождения и, чёрт возьми, его, скорее, следовало бы встречать трауром, чем празднованием. Хотя, никто ведь и не праздновал, верно? Когда-то давно, Дилан смутно это помнил, мама устраивала для него некое подобие праздника. Ему исполнялось четыре, они были на мели, так что просто посидели в какой-то забегаловке с парой молочных коктейлей со скидкой и кисловатым привкусом, а затем отправились домой. Там Норма подарила ему отменный фруктовый пирог, устроила игры с переодеваниями и – гвоздь программы – танцы. Дилан хотел бы думать, что за давностью лет уже не мог вспомнить, каково было находиться в центре внимания его матери, но такое было бы ложью. Он помнил. И, хотя он высмеял бы или даже поколотил любого, кто заявил бы ему в лицо об этом, но – это было круто. Впрочем, он помнил также и то, что было потом. Минуло всего месяца полтора, и в их жизни появился Сэм чтоб его Бэйтс. Потом, ещё девять месяцев спустя, как по часам, появился и Норман. Мамина отрада. Мамина надежда. Мамин любимый сын. Кем, в таком случае, оказывался Дилан, лучше было вовсе не задумываться. В конце концов, по словам Нормы, это ведь именно в нём было что-то не правильно. Ну, и чёрт с ним тогда, так ведь? Потом Норман словно бы монополизировал право на дни рождения. Дилан до сих пор отлично помнил те мрачные деньки, когда Норма устраивала детские вечеринки, вкладывая все сэкономленные гроши на украшение их крошечной гостиной и убивая время на разнообразную выпечку для предполагаемых гостей. Самым показательным было то, что на вечеринки эти к Норману никто, кроме матери и брата, никогда не приходил. Другие дети относились к нему с опаской и прохладным дружелюбием (что в детстве всегда удивляло Дилана, ведь он считал младшего братца исключительно хорошим и добрым мальчиком); даже Сэм не выкраивал выходного, чтобы посетить праздник сына. Он сваливал на свою работу, а вечером допоздна пил в пабе. Просто-таки Отец Года, не иначе. Годы шли, а тенденции в их семье не менялись. Кроме того, конечно, что Сэм был мёртв, всё остальное осталось прежним. Норма была всё той же истеричкой с навязчивой идеей в виде младшего сына и кучей застарелых, как загадочный шрам на её правой ноге, комплексов. Норман был всё тем же социально неадаптированным маменькиным сынком. Дилан – всё тем же аутсайдером среди своих же родных людей. Любой психиатр жизнь бы отдал за то, чтобы хорошенько изучить их всех. Воистину, труд о Бэйтсах даже бездарному середнячку сделал бы громкое имя. Но одна из бед была в том, что они никогда не выносили свои проблемы наружу. Зная Норму можно было смело предположить, что некоторые из них даже не осознавали само наличие проблем. И Дилан был прав, тысячу тысяч раз прав, когда намеревался уехать из мотеля – от неё. Скорее всего, затея увезти брата была провальной – Норман уже был тем, кем был, и стало фатально поздно менять что-то. Но ведь у самого Дилана ещё был шанс. Дело было не в самостоятельности, не в виде на океан, чёрт возьми, нет. Просто он тоже увязал в этом, и он боялся увязнуть, и он желал увязнуть. Это бы, наверное, снимало с него всякую ответственность, как с Нормана. Это бы, наверное, заставило Норму взглянуть на него и увидеть. Как Нормана. «Она утащит тебя на дно вслед за собой», как-то сказал он брату. Но, вероятно, на деле это было отчаянное воззвание к самому себе, хотя подсознательно он уже понимал, насколько припозднился для предупреждений – не только в адрес Нормана. Это был и сам Дилан тоже. Совсем по-другому. Точно так же. Потому как существуют во Вселенной такие процессы, которых после запуска уже не остановить никаким образом. Да, такие дела. А всех Бэйтсов после смерти дьявол утащит в ад. Там им, в сущности, и место. Как и одному конкретному Массетту… - Привет. Будто потусторонний голос Нормана заставил Дилана вздрогнуть и выпрямить спину в первые несколько секунд. Но потом брат обрушился рядом с ним на скамейку, и Дилан позволил себе расслабиться. Может, и стоило бы бояться Нормана (особенно, вблизи кухонной утвари и прочих опасных для жизни предметов), но Дилан не мог. Это же его младший братец. Тот самый смешной и жалкий карапуз, вечно держащийся за мамину юбку. Тот самый сопляк, изводить которого было так интересно. Правда, он потом всегда жаловался Норме, и Дилану попадало по самое не балуйся. Но непонятливо-обиженное выражение на бледном и по-детски наивном лице Нормана, когда тот догадывался, что его снова облапошили, стоило любого наказания. Он был очень восприимчивым малышом, её бесценный Норман. И верил всему на свете. Это было так забавно. Да и розыгрыши Дилана всегда были безобидными. И почему Норма так злилась?.. Хотя, ей в принципе всегда не особо нравилось, когда её сыновья общались. То ли она боялась, что хулиган Дилан будет плохо влиять на ангелочка-младшенького, а то ли была ещё какая-то идиотская причина, но Норма старательно сводила их контакты к минимуму. Сейчас, впрочем, они весьма сблизились, и Норма впервые попустительствовала этому. Возможно потому, что верила в непобедимую силу её собственного влияния на Нормана. А может, дело было в том, что даже вероятность его отъезда некоторое время назад, до той заварушки с Шелби, не воспринималась ею до конца серьёзно. Именно из-за того, что она знала: Дилан никогда всерьёз не станет отнимать у неё её любимца. Дилан просто…не посмеет. Сам-то он, разумеется, может катиться на все четыре стороны – попутного ветра, милый. Но может и остаться. Дилан почувствовал это изменение в отношении к нему Нормы какое-то время назад: она словно стала доверять ему больше. Привыкла к его наличию. Почти примирилась. А уж в свете недавних событий, когда он помог Норману вернуть пояс, героически защитил брата и мать от копа-преступника и даже сохранил секрет смерти Сэма… Может статься, какой-то части сердца Нормы он теперь даже немного нравился. - Здорово, – ответил Дилан брату с каким-то неожиданным для него самого добродушием. Весь день он провёл букой, казалось, вот-вот начнёт кидаться на людей, если только те попадутся на их пустынной территории, но теперь, когда ход его мыслей привёл к определённым выводам, настроение немного приподнялось. Он не знал, насколько задержатся эти перемены к лучшему, но хотел воспользоваться ими в полной мере. - Ты чего сидишь здесь в одиночестве? – поинтересовался Норман с вежливым любопытством. Приглядевшись к нему, Дилан озвучил другой вопрос: - Знаешь, какой сегодня день, а? - А-а-ам… – Норман поглядел наверх, задумавшись, словно в небе висел ежедневник с обозначенными датами. – Шестнадцатое число? - В точку, – кивнул Дилан, совершенно не демонстрируя ни капли разочарования. В последнее время они и впрямь общались лучше, чем за все предшествующие годы вместе взятые. Но не то потому, что попытка обособить Нормана от матери была предпринята Диланом, не то потому, что он узнал, что его младший брат – псих, впавший в необъяснимый транс и убивший человека, сейчас было сложно заставлять себя разговаривать с ним. Тут, однако, тоже были нюансы, о первопричине которых – Норме – ему думать не особенно хотелось. Ведь, казалось бы, его в факте смерти Сэма должно было ужаснуть случившееся, но чувство, что на самом деле появилось в нём, стоило ему услышать правду из уст Нормы, было иным. Дилан почувствовал себя задетым. Вот так просто – задетым за живое. И задевало его то, что Норман в сердце матери был на таком особом положении, что она с лёгкостью прощала ему и такое страшное преступление, как убийство, а ему, Дилану, всю его жизнь ставила в вину даже мелкие проступки. Где здесь, к чёрту, справедливость?.. Хотя, был же ещё такой вариант, что разговаривать с Норманом сейчас не было никакого желания потому, что Дилан элементарно дулся. Братишка ведь снова забыл о его дне рождения. Как и кое-кто другой. Норма Луиза Бэйтс, чёрт её дери, ухитряющаяся запоминать никому ненужные мелочи, чтобы потом сыпать фактами зарвавшимся людям в лицо, вдруг не могла удержать в своей дурацкой памяти дату, к которой сама имела непосредственное отношение? В конце концов, это ведь был и ЕЁ ДЕНЬ тоже. Двадцать два года назад она породила на свет ребёнка, чтобы затем, через пару лет, сказать «Прости, я тут сварганила кого-то поудачнее, так что, я теперь буду любить моего нового идеального сына» и просто оттолкнуть первенца от себя, обвинив во всех смертных грехах. И зачем тогда он так ждал хотя бы крупицы её внимания сегодня? Дилан чувствовал себя идиотом за собственную слабость. Ему нужно было скорее залечить свою руку и бежать, бежать отсюда без оглядки… - М, кстати, ты не видел Норму? – Дилан мог поклясться, что его голос прозвучал вне зависимости от его желания. Он не хотел спрашивать об этом, не хотел знать о ней. Какое ему было дело до женщины, которая либо игнорирует его, либо бросается с кулаками, и единственная возможность заполучить её искренние объятия – это броситься под пули слетевшего с катушек работорговца? - Она на кухне, – пожал плечами Норман. – Печёт сегодня с самого утра. - Весь день? - Ага. Сначала делает пирог, затем пробует, морщит нос и – выбрасывает пирог в мусор. А потом берётся за новый. Раз за разом. – Пояснил мальчик, и Дилан взглянул на него с лёгким удивлением: да что не так с их матерью? - Как по-твоему, это у неё посттравматический стресс так проявляется или она, наконец, окончательно свихнулась? - Дурак ты! – Норман фыркнул обиженно. – Мама не сумасшедшая! Может, она просто ищет идеальный вкус. Вроде, знаешь, как музыканты, которые… - Да понял я, глупости всё это. Дилан отмахнулся, и Норман послушно замолчал, неодобрительно поджав губы. Ох, ну и ладно. Дилана вечно не одобряют, и в этот раз он тоже как-нибудь переживёт. - А ты здесь чего расселся? – спросил он после паузы. – Нынче в школах уроков не задают, или ты у нас на особом положении? - Я уже приготовился к завтрашним занятиям, – Норман почти оскорбился, заставив старшего брата рассмеяться: - Окей, умник, приготовился так приготовился. Сиди тогда, я тебя не прогоняю. Я просто удивился, почему ты… - Мама занята, – встрял Норман быстро. – Прогнала меня с кухни. - Вот значит как? – Дилан хмыкнул неэмоционально. – Норма тебя выставила, и ты со скуки пришёл ко мне? Что ж, я тоже люблю тебя, братец. - Эй, я совсем не то имел в виду!.. Их прервал сигнал входящих сообщений – почти одновременный – на оба их телефона. «Поднимись в дом, Дилан. Срочно!!!!!!! Мама», прочёл Дилан, нехотя открывая диалоговое окно. Что за фигня? К чему опять такая срочность? Перед глазами парня пронеслась череда картин: Норма в беде, её снова приковали к столу, или угрожают пистолетом, или на неё напала туча саранчи и ещё какие-нибудь казни египетские… - Ты сменил её запись, – заметил Норман, бросая любопытный взгляд на дисплей телефона брата. - Что? – Дилан моргнул, мысленно возвращаясь в реальность. - Её запись. Ты сменил её. Написал «Норма» вместо «Шлюха». Ты хорошо поступил. Вау, комплемент! Губы Дилана сами собой изогнулись в ухмылке. Ведь, понимаете ли, не то, чтобы Бэйтсы были щедры на похвалу, если обращались к кому-то, кроме друг дружки. Впрочем, Дилан заметил не только одобрение в голосе брата. Там было что-то ещё. Смутно напоминающее подозрительность. Чего этот мальчишка опасался? Что Дилан такими темпами скоро начнёт претендовать на звание любимого сына Нормы? Чушь. Дилану было это не нужно. И Норма ему была не нужна. Нет, спасибо. Не нужна, не нужна, не нужна. Была вероятность, что если он будет повторять себе это чаще, то сам сумеет в это поверить. - Ну да, я вообще хорош, – отозвался Дилан, между тем. – А тебе там кто sms'ит? Любимая? Норман бросил короткий взгляд на экран телефона, мягко улыбаясь, и покивал: - Да. То есть, нет. То есть, это мама. Но я ведь люблю её, так что… - Что пишет? – заинтересовался Дилан. Что опять приспичило Норме? Вдруг Норману пришло то же самое сообщение? Он внезапно ощутил в ногах жажду движения, словно какой-то зуд в пятках и дрожь в мышцах: нужно спешить, найти Норму, убедиться, что она в безопасности, и как следует отчитать эту несносную женщину за то, что ведёт себя, как дитя малое. - Пишет, что не знает, насколько ты настроен читать её сообщения, поэтому, если ты рядом со мной, я должен велеть тебе немедленно отправляться в дом. – Терпеливо пояснил Норман, и в его словах читалось лёгкое недоумение: его, вероятно, тоже удивляло, что стряслось с Нормой? Только его заботило это с несколько иной позиции. Ведь она звала не его, а Дилана. Это было из ряда вон выходящим случаем. И Норману такое явно было не по нутру. - Ладно, пойду поищу её. – Пожал Дилан здоровым плечом, наконец, поднимаясь со скамьи. Ноги распознали это действие, как благословение, и теперь тянули его пуститься бегом – через двор, по ступеням, на крыльцо и домой. Так, стоп. Он сейчас всерьёз назвал это место «домом»? Да откуда столько грёбаной сентиментальности сегодня?? Дилан буквально силой заставил себя идти показательно спокойным шагом. Что бы там ни происходило у Нормы, это подождёт ещё три минуты. - Я с тобой, – заявил Норман, равняясь с братом. Тот кивнул с деланным безразличием. Уже в доме, проходя по пустой кухне, Дилан увидел большой синий мешок для утилизации. От него пахло не мусором, но сдобой. Значит, Норман был прав. Их мать убила весь день на стряпню. Не то, чтобы она в другие дни мало готовила. Просто никогда не заходила так далеко. Да и выбрасыванием еды никогда не занималась. Это ведь как-то…не по-христиански даже. Впрочем, выбрасывать трупы в озеро тоже не относилось к разряду одобренных католической церковью вещей. Норма Бэйтс жила вне любой системы, да? - Мам? – позвал Норман, когда ни на кухне, ни на всём первом этаже Нормы не обнаружилось. – Мама? Где ты? - Норма! – присоединился Дилан с лёгким беспокойством. Если на этот раз она ввязалась в войну мафиозных кланов, или стала жертвой похищения инопланетян, или её взяли в заложники какие-нибудь террористы, он даже с одной действующей рукой расправится со всяким, кто посмел обидеть Норму, единственно ради того, чтобы спасти её и – лично её пристрелить. Ну можно же научиться, наконец, быть осторожнее и не искать проблемы на свою очаровательную легкомысленную задницу!.. - Я наверху, – вдруг громко отозвалась Норма со второго этажа. – Дилан, поднимись ко мне! Братья переглянулись. - Что она задумала? – задумчиво спросил в никуда Норман, первым ступая на лестницу наверх, словно бы это его мама позвала, а не Дилана. Тот, впрочем, не отставая, пошёл за ним туда же, заметив вслух: - Ну, хотя бы голос звучит спокойно. Значит, её не держат на прицеле, её руки и ноги на месте и, если нам повезёт, она даже не открыла врата Преисподней, прочитав текст какой-нибудь старой книжки, как в идиотских фильмах ужасов. Дилан перечислил всё это, большей частью, ради комического эффекта, но принимая во внимание характер Нормы… Не удивительно, что собственная шутка его не рассмешила, да и у Нормана глаза открылись шире в страхе. Они ускорили шаг, чтобы…обнаружить спальню Нормы пустой. - Э, мам? – снова обратился Норман удивлённо. - Глупые мальчишки, вы заблудились в трёх комнатах, да? – голос Нормы донёсся откуда-то совсем неподалёку. – Я у Дилана в спальне, конечно же. Сколько можно вас ждать? Чертыхнувшись, Дилан понёсся к себе, и начал с порога: - Какого чёрта ты творишь в моей комнате? Тебе разве мало того, что ты… – И он замолчал. Потому что происходило то, чего, как он думал, происходить просто не могло. Комната была уже затоплена наступившими сумерками, но слабо горел ночник и ещё – множество свечек, почти впритык расставленных рядком по подоконнику на керамических подставках. Может, Дилана подводили глаза, но, возможно, свечей было ровно двадцать две штуки. Они отбрасывали мельтешащий, тускловатый свет, не отвлекающий, не режущий глаза, создающий лёгкое интимное настроение. На небольшом письменном столе квадратной формы, притулившемся в уголке, лежал поверх чистого белого полотенца широкий в диаметре изящный пирог с какой-то надписью, выложенной из ягод клубники. Сама Норма, в красивом небесно-голубом сарафане с цветочным узором по подолу и с голубовато-белой лентой в волосах, торжественно сидела на грубо сколоченной кровати Дилана в застывшей элегантной позе. Девушка-картинка, подумалось парню мельком, пока он зачарованно рассматривал открывшийся ему вид. В руке у матери, как он заметил через секунду, была зажата лопатка для тортов: не то деталь, дополняющая идеальную домохозяйку, не то какое-то пассивно-агрессивное предупреждение для всякого потенциального врага – не подходите, ибо я вооружена. Дилан рассматривал Норму, стараясь не улыбаться. Норма же с открыто-довольной широкой улыбкой, не стесняясь, глядела на Дилана в ответ. Это длилось всего пару секунду, пока в спальню не влетел Норман, больно врезавшись брату в спину. Охнув, Норман несколько неловко отшатнулся, обошёл Дилана и тоже весь обмер, увидев то, что сделала Норма. – М-мам, что происходит? Взгляд Нормы стремительно перелетел на Нормана, и Дилану вдруг иррационально захотелось закричать или затопать ногами – только бы снова привлечь мамино внимание к себе. Но это был глупый и ребяческий порыв. Он никогда бы так не сделал. Не-а. Он давно научился жить с тем, что мама не смотрит в его сторону дольше, чем того требуется, чтобы дать ему понять: он убог. Есть лучше. Для неё всегда есть лучше. - Подожди, дорогой, – бархатным тоном попросила Норма младшенького, и тот сразу же отступился, словно в нём переключили режим. А затем она, к полному удивлению старшего своего сына, снова – пусть и с некоторым трудом – перевела на него светлый взор. – Дилан. Я думала, ты придёшь раньше. - Торопился, как мог. – Хмыкнул тот, защищаясь и твердя себе, что вовсе не обязан был бежать к ней по первому зову. Она – взрослый человек. Она должна уметь выживать без посторонней помощи. А он должен волноваться за неё меньше, особенно, учитывая, сколько сил она приложила к тому, чтобы отгородиться от него. - Ага-а-а, – явно не поверив, тем не менее, улыбчиво, кивнула Норма, поднимаясь с кровати и подходя к столу. Аккуратно отрезав кусочек пирога, она протянула тарелку. Норман сделал попытку взять лакомство, но мать мягко пожурила его, ловко не позволяя завладеть блюдом: - Милый, где твои манеры? Ты же помнишь, первый кусочек – имениннику. - Извини, мам, – Норман нахмурился, бросая в сторону Дилана быстрый взгляд. Тот, не мешкая, забрал свою тарелку, не сказав ни слова. Откусив маленький кусочек на пробу и пожевав, он шокировано уставился на Норму, внимательно следящую за его реакцией. - Пирог. – Просто прокомментировал он, так как не мог найти слов, чтобы правильно выразить свои чувства, которые, к слову, предпочтительно было бы скрыть. Но Норма явно догадалась, что он узнал вкус. Прошли годы, почти два десятилетия, а он узнал чёртов особенный вкус праздничного мамочкиного пирога! - Какой пирог? – встрял Норман непонимающе. - Да, это тот же самый рецепт, – подтвердила Норма предположение Дилана, горделиво приосанившись. – Пришлось повозиться, чтобы вспомнить мелочи – я давно не пекла такой пирог. - Какой пирог, мам? – настойчиво переспросил Норман, почему-то начиная нервничать. - Праздничный пирог для твоего брата, – бегло пояснила его мать, отрезая самый большой кусочек и передавая в руки младшему сыну. Тот откусил от него так, словно ему предлагали отведать некий неизвестный и потенциально ядовитый продукт. Дилан же наблюдал, как брат настороженно поглощает угощение, и старательно подавлял в себе неуместное желание отобрать у Нормана его порцию со словами «Это моё». Ну правда, так ведь было не честно. Норману всю жизнь принадлежало всё, что могло быть у Дилана. Всё, чего он мог бы хотеть, если бы позволил себе. Так почему хотя бы на один день Норме не отправить младшенького куда-нибудь и не посвятить время ему? Он разве слишком много просит? Дилан же тоже её сын!! У них с Норманом должны быть равные права. Мама ДОЛЖНА любить их одинаково, не так ли? Ведь когда даёшь кому-то жизнь, ты автоматически берёшь на себя какую-никакую ответственность. Норма не могла просто так взять и наполовину сложить с себя полномочия материнства только потому, что сочла их слишком обременительными, когда встала необходимость заботиться сразу о двоих. С чего вдруг ей было разрешено выбрать какого-то одного, более подходящего для неё (по её же мнению), и сосредоточиться исключительно на нём? А второго – куда? На помойку? Так не должно было происходить, ведь вот же, он отлично чувствовал, прямо у себя на языке – сладковатый вкус праздничного пирога. И свечи горели. И Норма – может улыбаться ему, когда захочет. Ей нужно всего-навсего почаще хотеть. Разве мало он сделал ради её улыбки? Разве сделал меньше, чем Норман? Окей. Претензии можно и отложить до их с матерью следующей склоки. В данный же момент всё было мирно, и Дилан хотел насладиться этим, покуда была такая возможность. - Значит, ты не забыла, – сказал Дилан, подразумевая дату. Норма, вытирающая младшему сыну губы салфеткой, оторвалась от своего занятия и ухмыльнулась старшему: - Знаешь, я, вроде бы, тоже отчасти именинница сегодня. Двадцать два года назад я сделала-таки кое-что довольно великое, не находишь? – Дилан улыбнулся ей одними глазами. – И даже если бывают моменты, когда я думаю, что жалею о сделанном, в остальное время это не так. Вау. Нет, серьёзно: ВАУ. В устах Нормы Бэйтс по отношению к Дилану это заявление звучало примерно как признание в любви. Дилан совершенно не хотел реагировать на такое. Он убеждал себя, что этот приступ нежности у матери проходящий, что она притворяется, что она пытается найти новый способ манипулировать им, что она, возможно, действительно верит в сказанное, но обманывается. Что, в конце концов, даже если это и правда, то всё равно – ничего не меняет. Потому что ведь никакие слова о любви не могут искупить того, что Дилан годами никакой любви не чувствовал. И бесился, страдал, пытался добиться её, обвинял и изолировался, ничего не чувствуя. Он прошёл долгий одинокий путь. И Норма просто не могла перечеркнуть всё это парой нарочито небрежных фраз, за которыми… Дилан вгляделся в мать внимательнее, пытаясь прочитать, что же за ними было. Норма избегала смотреть ему в глаза, привычно кудахтала над Норманом, словно тот был единственным её мальчиком во Вселенной, но – было кое-что новое. Она исподтишка косилась на Дилана, и уголки её губ были приподняты, и в полупрозрачных живых глазах пряталась какая-то надежда. Возможно, то была надежда на прощение старшего сына. Возможно, надежда на то, что она сама сумеет полностью его простить – за его отца, за его неуживчивый характер, за отсутствие Нормановского собачьего смирения и неколебимого принятия. Но эта новая надежда существовала. И она росла в их матери. А значит, у Дилана были хотя бы какие-то перспективы. Потому что впервые за последние восемнадцать лет Норма пыталась – ради него, а не ради Нормана. По этой причине, видимо, он раздобрел настолько, что спустя четверть часа, когда Норма, несколько неуклюже улыбнувшись, произнесла «Фью, ладно, Дилан. Пожалуй, мы не станем больше злоупотреблять твоим гостеприимством и покинем твою «какого-чёрта-я-здесь-творю»-комнату. Идём, сынок…», он не обрадовался её уходу, но остановил. - Да что уж там. Оставайся. – Тщательно контролируя интонацию, попросил Дилан тут же замершую на пороге мать, а затем добавил. – И ты тоже, Норман. Мальчик нехотя вернулся, пусть и было заметно, что, его бы воля, он вывел бы мать наружу за руку. Норма же, явно не замечая происходящего прямо у неё перед носом, просияла: - Отлично, Дилан! Тогда я объявляю танцы! И она рылась среди дисков старшего сына, отметая варианты, затем унеслась в свою спальню, неся с собой по возвращению обратно целую стопку своих любимых сборников; она ставила диски в старенький проигрыватель, выбирала мелодии, настраивала громкость. Дилан наблюдал за её как всегда энергичной деятельностью с лёгким прищуром и непрошеной полуулыбкой. Впрочем, сейчас он уже как будто бы меньше контролировал лицо. Да и в конце концов, тут с лихвой хватало кислой мины Нормана, который встречал активность мамы в этот незапланированный праздник без особого воодушевления, чтобы ещё и Дилан напускал на себя излишнюю серьёзность. Первые несколько песен Дилан отсиживался на кровати, просто обозревая, как Норма пытается растормошить его брата под музыку. Она вертелась вокруг него в непонятных, но до странности грациозных движениях, постоянно прикасаясь, на что Норман отвечал неловкими покачиваниями и раз от раза проваливающимися попытками поймать мать в руки. У него ничего не выходило, и он досадливо пыхтел, а Норма хохотала. Затем, она распустила волосы и игриво повязала свою ленту на шею младшего сына. Дилан и хотел бы иронично подметить сходство данного украшения с ошейником для питомца, однако, к его удивлению, ассоциация, родившаяся в его мозгу первой, была другой. Ему почему-то вспомнилось, как прекрасные дамы в фильмах про средневековье подвязывали любимым рыцарям свои платки, как бы наделяя возлюбленных благословением и подчёркивая, таким образом, своё предпочтение. Чувствуя неприятную скованность в плечах, Дилан подождал, пока закончится песня, пристально наблюдая за лентой на бледной шее брата, а затем не выдержал и поднялся. Трек сменился на гораздо более медленный. Стараясь не думать о таком совпадении, Дилан, дурашливо раскланявшись перед Нормой, подал ей здоровую руку. - Не соблаговолите ли, миссис Бэйтс? – церемонно предложил он ей. Норма хихикнула и взяла его за руку. Он притянул женщину к себе, та обняла его за шею и как будто ненамеренно опустила голову, что было всё же подозрительно: они были практически одного роста, и она не могла положить голову на его грудь, но всё равно предпочла попытаться спрятать лицо у него на плече, чем всю песню глядеть ему в глаза. Хотя, для Дилана это было почти облегчением – и он толком не знал почему. Норман занял его наблюдательную позицию на кровати, откуда мрачно смотрел на их танец тяжёлым застывшим взглядом. В такие моменты никогда нельзя было сказать, о чём он там себе думал. Может, решал уравнения. Может, сочинял стихотворения для своей блондиночки. Может, планировал способ сбыта следующего мёртвого тела, которое – и это подспудно знал каждый в их семье – непременно у них в доме появится рано или поздно, тем или иным способом. В общем, кто знает, что у него на уме, у этого Нормана Бэйтса?.. Словно услышав мысли старшего сына, Норма подняла голову и, полуобернувшись, послала младшему улыбку через плечо. Тот поджал губы в ответной улыбке, которая сразу же пропала, стоило матери отвернуться обратно к Дилану. - Хороший день сегодня, да? – прошептала она ликующе куда-то ему в шею, заставляя его дыхание сбиться. Дилан так ничего и не ответил. Подступая ещё чуть ближе, насколько позволяла перевязанная рука сына, Норма прижалась щекой к его щеке, бормоча что-то псевдо-ворчливое о мужчинах и щетине, но всё равно не отстраняясь, и Дилан внезапно осознал себя улыбающимся открыто. Он немного увереннее установил робкую ладонь на тонкой талии матери. Они медленно кружились так, пока песня не закончилась. Когда раздалась новая весёлая композиция, Норма выпуталась из объятий смутно разочарованного Дилана и жизнерадостно запрыгала рядом с ним, но вдруг музыка оборвалась, и металлически звякнула тишина. Оба они обернулись в сторону проигрывателя, где обнаружился переминающийся с ноги на ногу напряжённый Норман, всё ещё не убравший пальца с вдавленной кнопки Pause. - Что такое, милый? – встревожилась Норма, моментально словно бы забывая о Дилане и делая шаг к младшему сыну. Тот выпрямился, смело встречая взволнованный взгляд матери и скептический – брата. - Ничего, мам. Просто уже довольно поздно. – Отрывисто выдал Норман, опуская руки по швам. – А мне нужно завтра рано вставать в школу. - Ох, и точно. – Закивала Норма, прижимая ладошку ко рту. – Извини, родной, у меня совсем вылетело из головы! Школа, конечно же. Затем она с лёгким сожалением повернулась к Дилану, который как-то отморожено отсчитывал про себя: вот сейчас она уйдет. Через секунду, две, три, четыре… Она неотвратимо уйдёт, потому что Норма – неизбежность во всём. - Норману нужно ложиться спать. – Предупредила она, словно Дилан только что отсутствовал во время разговора. – Да и нам с тобой пора расходиться по кроватям. Я надеюсь, тебе понравился сегодняшний вечер. Парень нейтрально кивнул, глядя, как Норман подхватил мать под локоть и ненавязчиво потянул к двери. - Увидимся утром, Дилан, – успела бросить ему Норма, прежде чем покинуть комнату. Громко захлопнулась дверь, из-за движения воздуха затрепетали огоньки заметно укоротившихся свечей. Половина из них так и потухла. Дилан подождал, пока возня снаружи утихнет, прежде чем произнёс почти неслышно: - Увидимся утром, мама. Насвистывая засевшую в голову медленную мелодию, Дилан потушил свечи и накрыл остатки пирога полотенцем (он не собирался относить своё угощение вниз в холодильник, где кто-то другой имел шанс его съесть, впрочем, что делать с сухарём, который непременно получился бы в результате, парень не имел представления). Из-за ягодного сока на белой ткани полотенца медленно проявились красные расплывчатые буквы оставшейся надписи: -rthday -LAN. Дилан поразглядывал их немного, пока те не превратились в неразборчивые кровавые пятна, а затем потушил ночник и упал на кровать, не снимая покрывала и не раздеваясь. Засыпая, Дилан услышал, как по коридору в сторону спальни матери крадётся Норман, у которого, естественно, не выходит остаться обойдённым вниманием: ему не хватает мамы слишком сильно и слишком ВСЕГДА, чтобы он мог удержаться. Так что, он войдёт к ней, нерешительно, но требовательно замрёт на пороге, пока Норма не выскользнет из дрёмы под его зовущим взглядом. Потом он посмотрит на неё просящими глазами, полными любви и нужды, и она с радостью откинет край одеяла, пуская его. Он нырнёт к ней под бок, прижмётся близко-близко, и запах её волос, который Дилану было позволено вдыхать сегодня по исключительному случаю, окутает Нормана, в безлимитном доступе. Они уснут вдвоём, обнявшись, спаянные друг с другом намертво. Дилану, отгороженному от них стенами (не только материальными) и начисто лишённому теперь сна, будут видеться за закрытыми веками все оттенки голубого – от небесного до полупрозрачного. Будут представляться мягкие светлые локоны и зыбкий взгляд, а в ушах зазвучит почти непрекращающееся ‘хороший день сегодня, да?’. И в этом неясном мороке будет слабо просматриваться предвкушение обещанного утра.