Останусь

Больно, как же больно смотреть на любимого человека в чужих объятьях, как же сложно не кинуться к ним и убить к черту этого ублюдка. Но нет, он не может, он обещал, что отпустит и не приблизится к ней. Нанами… Как же он любит это имя, на губах еще до сих пор вкус ее нежных розовых губ и в воздухе витает ее сладкий аромат цветов персика. Он любит, или точнее сказать — любил этот запах. Сил больше нет, она уже носит под сердцем ребенка. Но не от него. Длинные серебристые волосы развиваются шлейфом за спиной красивого молодого кицунэ, в глазах мужчины тоска и боль, сложно сказать, сколько прошло времени с тех пор, как он остался один. Его кожа бледнее снега, будто фарфоровая кукла, дотронешься и сломаешь. Лис ненавидит себя и презирает всей душой, спустя столько лет, он полюбил, но снова потерял, снова. — Остановись, куда ты идешь, — мелодичный мужской голос раздается за спиной лиса, но он не останавливается и идет дальше, сжимая кулаки и закусывая губу. — Томоэ, хватит, ты не можешь так продолжать, — хлопок крыльев и прямо перед лицом кицунэ встает рыжеволосый тенгу, смотрящий ровно в лиловые глаза своими серыми и сводит брови в переносице, кладя руку на плечо аякаши сжимая на нем тонкие пальцы. — Ты погубишь себя… — в глазах мужчины забота и тепло, волнение и беспокойство. Они так давно знакомы, еще с того времени, когда Нанами только стала богиней, что тогда, что сейчас, их отношения не назвать дружескими. — Убери руку, ворон, — сцепив зубы и взяв запястье мужчины, сильно его сжал, но даже когда длинные ногти проткнули тонкую кожу, он не убрал руку. — Ты оглох? — в глазах злость и в то же время сильная боль, по руке течет чужая кровь, но ёкай так и не шевельнулся, все тем же взволнованным взглядом, смотря в лисьи глаза. — Курама, прошу тебя, я не хочу больше ничего, просто исчезнуть, отпусти, я не хочу причинять боль еще кому-то, — Томоэ отводит взгляд и поджимает губы в тонкую ниточку, подбородок едва заметно трясется, и он отпускает запястье ворона. Осторожно, чтобы не напугать и не разозлить лиса, мужчина подходит ближе и прижимает его к себе. По телу кицунэ бежит мелкая дрожь, он пытается отстраниться, понимает, что даже оттолкнуть его не может, слишком слаб, истощен и опустошен. Курама нежно касается серебристых волос и прижимает голову Томоэ к своему плечу, бережно обнимает другой рукой в районе плеч. — Прости, — тихий едва различимый шепот тэнгу разрывает тишину. — Я должен был прийти раньше, — он опускает голову прижимаясь щекой к макушке седых волос и закрывает глаза. — Но не смог, тебе было тяжело эти двадцать лет, прошу, просто знай, что я рядом, ее больше нет, Томоэ, нет. Когда-то он был беспощадным убийцей, сильным и независимым. Когда-то он мог просто посмотрев на кого-либо, сделать его своим слугой или обратить в прах. Когда-то… А что с ним сейчас, он ослаб, похудел и смотреть на него больно, его глаза потускнели, а волосы и шерсть потемнели, пропала искра жизни и ее смысл. Он был один, совсем один, в своем пустом мире без нее, сначала ушла, а потом, родив второго ребенка от другого мужчины, умерла. — Я… — Томоэ выдохнул и не знал, что ему говорить, просто отстранился всматриваясь в серые глаза, он попытался успокоить дыхание, сбившееся из-за немого плача на плече тэнгу. — Не говори ничего, — Курама снова приблизился к лису, нежно коснувшись ладонью белой холодной щеки он склонил голову, касаясь своими губами, бледных, сухих губ мужчины. — Ни за что, слышишь, Томоэ, я не оставлю тебя.