Посмотри назад

Чертов андроид возник у его стола, когда Гэвин уже собрался валить. Поздний вечер, он и так задержался в конторе, и будь здесь еще хоть кто-то, кроме него, эта шарманка на ножках и не вздумала бы к нему подойти. — Детектив Рид! — Что тебе, банка? — У меня возникли проблемы с лейтенантом Андерсоном. — Хмм, — Гэвин не удержался от ухмылки. — Добро пожаловать в клуб. — Мне требуется помощь. Лейтенант Андерсон нужен мне для... — Эй, ты видишь на мне бейдж «Помощь для андроидов»? Ты не по адресу. Вали в свой Киберлайф или где там у вас мозгов добавляют... — Дверь в дом лейтенанта заперта, но я видел в окно, что он лежит на полу гостиной с оружием в руке. — Черт... — У меня нет инструкций, как действовать без лейтенанта, поэтому я пришел в участок, в надежде найти здесь... — Я уже понял, железка, не надо объяснять так доходчиво. Андроид кивнул, молча ушел к своему пустующему столу и сел за него, сложив руки на коленях. Гэвин устало зажмурился. Хэнк... Что же ты натворил?.. *** Дождь хлестал в лобовое так, что дворники едва справлялись. Гэвин припарковал машину на подъездной дорожке у дома Андерсона и заглушил двигатель. Капли устало барабанили по крыше. Он не приезжал в этот дом двенадцать лет. Но доехал сюда почти что на автомате. Дверь была заперта (и это уж андроид точно проверил), но запасной ключ лежал там же, где и годы назад – за вынимающимся из кладки крыльца кирпичом. Третьим слева. Гэвин осторожно подцепил край кирпича пальцем и вытащил: ключ желтым металлом блеснул в сухой нише. Он натянул перчатки, открыл дверь и вошел в темный коридор, привычно потянув носом воздух. Это быстро становится привычкой: приезжая на объект, включаешь первым делом не зрение даже, а нюх. Жилища жмуров пахнут примерно одинаково, и с опытом приходит и не вполне забавное, но полезное умение определять давность тела еще до того, как включишь фонарь. Но в доме Хэнка не пахло смертью. Запах стоял обычный, людской: пахло потом, псиной, бухлом. В гостиной горел свет. Лейтенант действительно лежал на полу в центре комнаты, и натюрморт вокруг него нарисовался безрадостный: пустая бутылка в разлитой луже виски да поблескивающий вороненым бочком «магнум». Депрессия как есть. У окна грустно лежала огромная собака. Сумо, кажется. Гэвин опустился на корточки рядом с Андерсоном, достал из кармана фонарик и проверил реакцию зрачка. Жив. Ну хоть что-то. Проверил револьвер. Один патрон. Ну... Ясно. – Хэнк! – тихо позвал он. Лейтенант не ответил. Пёс оторвал голову от пола и негромко тявкнул. Да уж, дружок, можно представить, какая веселуха тут царила, пока твой хозяин играл в рулетку. Гэвин подошел к окну и распахнул его настежь – в комнату ворвался холодный и влажный воздух. Тело на полу слегка шевельнулось. Давай, лейтенант, оживай. Можно было, в принципе, валить, свой долг он выполнил. Но Гэвин отличался тем, что принимал решения, за которые потом каждый раз себя ругал. Он оставил Хэнка приходить в себя в прохладной гостиной и отправился на кухню. В холодильнике, разумеется, царила звенящая пустота. Но в шкафу нашлась банка растворимого кофе. Гэвин поставил кипятиться чайник, достал чистую чашку, пошарился на полках в поисках ложек. — Руки вверх и медленно повернись, — услышал он за спиной. — Черт, Хэ-энк... — На счет три! — Голос лейтенанта, хоть и по-пьяному развязный, был всё же довольно твёрдым. — Раз! Гэвин поднял руки над головой и осторожно развернулся. Хэнк нависал над ним всей своей огромной фигурой и держал его в прицеле «магнума». Ощущение дежавю накрыло Гэвина с головой. Это уже было. Они уже стояли так. На этой же кухне. Двенадцать лет назад. — Гэвин?! Чтоб тебя... — Привет, лейтенант. — Как вошёл? — Ключ. Сказал и прикусил язык. Вот вечно он так. Говорит, потом думает. Хэнк, похоже, охренел еще больше. Да так, что и пушку не опустил — так и продолжил целиться. — Ты помнишь, где лежит запасной ключ от моего дома, мерзкий ты сукин сын? — Хэнк... «Хэнк, пожалуйста, опусти пистолет». — Ты думаешь, можешь вот так приехать и войти в мой дом, ты, говнюк? — Хэнк, ты собрался стрелять? По лицу лейтенанта пробежала легкая тень и он растерянно моргнул. Видимо, прошлое настигло и его. «Хэнк, ты будешь стрелять в меня? Ты уверен?» Та же кухня, только за окном утро и август. Субботнее солнце жарит в окна, деревья на заднем дворе стоят еще зеленые, но уже готовые сменить краску. Где-то вдали, через улицу, на чьём-то заднем дворе, орет играющая ребятня, их крики влетают в открытое окно. «Тимми, отдай мне мяч! Тимми!». Ленивое, теплое, благодатное утро выходного дня. Только такой мудак, как Гэвин мог выбрать его, чтобы бросить своего парня. Легко и просто, как включить тостер: пружину вниз до упора: «Знаешь, Хэнк, я решил, что нам пора прекращать». Прямо вот так, с разбегу. Выполз из постели, голышом, весь помятый, с вечера затраханный-зацелованный, голос хриплый. Натянул трусы и сказал. Хэнк так охуел, что не нашелся что ответить. И Гэвин продолжил бормотать, натягивая на себя рубашку, быстро залезая в джинсы. — Дело не в тебе, пойми. Лучше сейчас. Это отношения без будущего. Всё слишком далеко зашло. Я устал... Устал прятаться, он хотел сказать. Скрываться. Делать вид, что ничего нет. Воровать поцелуи. Умирать от желания и не сметь даже коснуться. И только и ждать, когда Хэнк появится на пороге его квартиры или когда в ночи придет на телефон сообщение, каждый раз с разных номеров, но всегда с одним и тем же содержанием. «Приезжай». Пробормотал и вышел. После такого, по уму-то, надо ноги в тапки и бегом за порог. Но Гэвин уже тогда был чемпионом по плохим решениям. И он прошлепал на кухню. Достал из холодильника банку «Бирбича», сладковатой дряни, которую Хэнк не пил, зато Гэвин обожал — и Хэнк всегда держал запас, покупал стандартный сикс-пэк каждый раз, когда ехал в Теско, и если они не встречались неделю, банок в холодильнике становилось на шесть больше. Открыл, хлебнул, но горло отказывалось глотать. Кровь колотилась в ушах так, что было больно. Блядь, как же больно. — Значит, всё решил? Он обернулся, едва не выронив банку — Хэнк стоял у кухонной двери в чем мать родила и держал его в прицеле пистолета. — Хэнк, ты чего? — И когда ты это решил? — Хэнк приблизился на два шага: руки и корпус в идеальной стойке Чепмена, уверенные, готовые к бою. — Утром, когда проснулся? Или еще с вечера? — Хэнк, пожалуйста, опусти пистолет. — Отвечай! — рявкнул Хэнк. В глазах у него плескалось столько боли, что Гэвин перестал дышать. — Ночью, когда стонал подо мной, как последняя блядь, когда шептал «Ещё! Ещё!», когда выгибался так, что чуть спину себе не сломал, — знал ты уже тогда, что с утра сообщишь мне эту новость? — Хэнки... — Хуенки!!! Знал или нет? Черный глаз «сиг сауэра» смотрел Гэвину прямо в лоб. У него не было ответа. Это всё... пришло не сразу. Складывалось неделями. Месяцами. Два года и девять месяцев неопределённости. Обид, ревности, голода, тоски. Ему хотелось быть рядом. Вместе. В конторе, в баре «Джимми», в пирожковой на углу, где копы тусовались толпой, и Хэнк всегда в центре, купается в лучах внимания — высокий, видный, умный, талантливый. И горячий как солнце. Гэвину хотелось повиснуть на нём мартышкой, зажмуриться от счастья, кричать всем: «Мой он! Мой!» Чтобы знали все: занят. Смотреть можно, трогать нет. И чтобы целовать — открыто, но сдержанно, протокольно. И предвкушать уже другие поцелуи, настоящие, от другого Хэнка, каким он был, когда они оставались наедине: Хэнка с голодным взглядом зверя, ненасытного, властного, но до одури нежного. Это было осуществимо. В теории. Но кому-то из них нужно было поставить крест на карьере. Никто их них не был к этому готов. Гэвин сделал глоток и вытер рот рукой. — Хэнк, ты будешь стрелять в меня? Ты уверен? Спросил, чтобы выгадать время, но вдруг понял, что не боится Хэнка. Зато хочет его – аж зубы сводит. Вроде и прошли они тот этап, когда Хэнку стоило поиграть наручниками, и Гэвин выть начинал от похоти, но гляди-ка: голый Андерсон с пушкой, и ему снова жмут штаны. – Ну так стреляй. Гэвин аккуратно поставил банку на стол и сделал шаг навстречу. Хэнк недобро прищурился. – Стой на месте. – Не-а. Гэвин подошел еще ближе, подался вперед и обхватил губами дуло. Посмотрел в охуевшие глаза Хэнка и медленно двинулся ртом по стволу. Возбуждение было почти невыносимым, а сердце стучало так, что того и гляди сломает ребра. — Ты что творишь? — спросил Хэнк, быстро ставя на место предохранитель. А голос у самого в дрянь охрип. Гэвин, понятно, ответить ему не мог, рот был занят. Зато руки свободные. И он прошёлся ладонями по животу Хэнка, огладил вниз, до паха, и вернулся наверх. Выпустил пистолет изо рта, обвёл языком дуло, запуская кончик языка прямо в ствол. — Всё в порядке, офицер? — спросил, глядя в глаза, и пока Хэнк собирался с ответом, свёл пальцы рук лодочкой, резко подсёк его кисть снизу, перебросил выскочивший «сиг саэур» в свою руку и направил его Хэнку в грудь, одновременно снимая с предохранителя. Доля секунды — как по учебнику. Паф! Паф! Паф! Мозги Хэнка на стене, стекают по обоям, как клубничный джем. Паф еще! В долбаные часы на стене, хуле они тикают тут! Паф! В окно, в ебаное солнце, пусть не светит! И последним выстрелом — обжигая язык горячим металлом, царапая нёбо и глотая пороховой пар — паф... Но вместо этого опускает язычок предохранителя, осторожно кладет пистолет на пол и плавным движением отправляет его скользить в сторону окна. А потом подходит к Андерсону и без слов присылает ему в челюсть. Хэнк отшатывается, хватается за щеку. Молча смотрит в глаза. — Я. Тебя. Ненавижу, — цедит Гэвин. И опускает голову, привычно утыкаясь лицом в ключицу и вдыхая знакомый запах. Спустя пять минут Хэнк впечатывает его в простыни, и Гэвин плавится под ним, кусая подушку, чтобы не стонать слишком громко. Секс классный, кайф ожидаемый, разрядка хороша. Но они оба знают, что этот раз — последний. Хотя и будут потом смски с «приезжай», и полуночные звонки в дверь, пока Гэвин не сменит квартиру. Последний раз. И вот, спустя двенадцать лет, Хэнк снова держит его на мушке. — Какого хрена ты притащился сюда? Он все же опустил револьвер и устало положил его на стол. — Я хотел... умереть. Хотел закончить всё это. Знаешь... — Он быстро взглянул на Гэвина и тут же отвел взгляд. — Тебе надо было сделать это тогда. Не было бы теперь этой боли. Ничего этого... не было бы. Зашумел, закипая, чайник. Гэвин не глядя выкрутил ручку конфорки и привалился к столешнице, сложив руки на груди. — Но зачем тогда рулетка, лейтенант? Хэнк непонимающе посмотрел на него. — В смысле? Я же говорю: хотел... — И я об этом. — Гэвин перебил его. — Если хотел, к чему эта лотерея? Один к шести, не так уж и много. Не проще ли действовать наверняка? Полная обойма, гарантированный результат... — Да пошёл ты... — Я-то пойду... Они замолчали, и спустя вечность Хэнк спросил: — А ты вообще зачем пришёл-то? Дать бы себе ответ на этот вопрос, подумал Гэвин. Но вслух решил сказать другое: — Лучше спроси, почему я до сих пор не ушёл.