Десять долгих лет разлуки

Комнату наполнял теплый, слегка розовый, нежный свет, что еле-еле пробивался сквозь прикрытые шторы. Лучи вечернего солнца попадали на мелкие пылинки, что танцевали в воздухе свой, особенный, понятный только им, танец. Тут редко убирались, даже после появления ребенка в доме. «Пыль — это важнейшая вещь для детектива! Ее можно убрать, но нельзя вернуть!» — когда-то, давно уже, сказал Шерлок, раскрывая очередное дело. С того дня мало что изменилось, кроме появления Рози, конечно же. Та же тухлая, грязная квартирка на Бейкер-Стрит. Те же два кресла и камин. Тот же диван, где сейчас, к слову, спал тот самый, тот же, что и 10 лет назад, известный всей Англии, детектив-консультант Шерлок Холмс. За окном уже виднеется закат. Часы бьют семь. Эх, Шерлок, что ж ты спишь в такое время? Потом не сможешь ночью уснуть, собьешь свой режим, не выспишься, из-за чего не будешь настолько внимательным, как от тебя требует работа… Ох, о чем я? Это все для обычных людей, не для таких, как Шерлок, нет. Он еще не стал заурядным человеком, нет, он не стал таким, лишь ради Джима, лишь ради него. Лишь ради того, чтоб не разочаровался в нем. Холмс не хочет услышать ту грусть, не хочет увидеть те опущенные руки, тот стеклянный взгляд, наполненный прозрачными слезами, когда Джеймс тихо прошепчет: «Я тобой разочарован. Я надеялся, что ты не такой, как все, что ты особенный! А ты оказался таким же скучным, как все вокруг. Ты потерял цвет для меня. Прощай». Нет, нет, нет! Этого нельзя допустить, даже во сне; тем более во сне; хотя бы во сне… Шерлок не хотел терять его, хотя Мориарти приходил к нему только во время очередного передоза или полного изнеможения организма, до которого регулярно доводил себя Холмс-младший, что вело за собой обморок. Этого было мало, катастрофически мало, но повлиять на это Шерлок не мог, никак. — Ты снова довел себя до потери сознания? — спокойно говорит мужчина, стоявший в проеме, заставляя детектива проснуться с дрожью по телу. Каждый раз от его голоса по телу бегут мурашки, а по спине — слабый холодок. Джеймс снимает свой дорогой пиджак и слегка небрежно кидает его на кресло у окна. Сегодня костюм темно-серого цвета, как тогда, на крыше. Ох, и зачем он только напоминает про тот день, когда его ожидания были разрушены, как и его враг. Нет, его определенно не утешало уничтожение врага, не в этот раз. Не с Джимом, нет. Но вот, сейчас он перед ним. Стоит в своей белой идеально-выглаженной рубашке с синим галстуком в странный горошек, который еще тогда показался Шерлоку милым. Стоит, смотрит на детектива своими большими карими глазами, что сейчас кажутся полностью черными, как два уголька. Расширенные зрачки? Иногда Шерлок так жалеет, что так много знает. Этот тяжелый вздох был адресован именно тому осознанию, что в глазах его врага нет ни капли влюбленности, а виной больших зрачков лишь мрак. Лишь мрак… — Ты прекрасно знаешь, зачем я это делаю, — сухо отвечает детектив, приподнимаясь с дивана и подходя к столику, на котором единственный не пыльный, аккуратно поставленный предмет — скрипка. Беря музыкальный инструмент, Шерлок начинает играть, медленно, слегка дрожащими руками водить по струнам, отображая в мелодии все, что сейчас у него на душе. — Снова грустная музыка? Ты к своим похоронам уже готовишься? — съязвил Джим. Это в его стиле, очень в его стиле. -Скорее к твоим. Это же ты умер, проиграл мне, — кидает в ответ детектив, ухмыльнувшись. — Шерлок, ты не скроешь свою грусть за этой шуткой, — вздыхает злодей, засовывая руки в карманы брюк. — Я ведь знаю, что ты оплакивал этот проигрыш больше всех. Оплакиваешь, конечно оплакиваешь. Впервые Шерлоку хотелось просто исчезнуть, провалиться сквозь землю. А нет, это уже второй раз. Первый был тогда, когда он прыгал с крыши и уже жалел, что падал именно на подушку, а не на холодный асфальт. По щеке всегда сдержанного, холодного в выражениях эмоций, именно подобных эмоций, детектива покатилась прозрачная слеза. Играть он был уже не в силах. Опустив скрипку, он еще несколько секунд посмотрел в окно, а потом развернулся к Джиму. Он все также стоял и смотрел на бывшего врага своими черными глазами. Но Шерлок не хотел пересекаться взглядами. Холмс знал — заглянув в его душу, он не увидит желаемых эмоций, не увидит ту любовь, которую так жаждет. Это угнетало, грубо хватало за плечи и будто ломало все кости, медленно и мучительно. — Нам пора прощаться. К тебе пришла малышка Рози и явно собирается разбудить своего папочку, — улыбнулся злодей, беря пиджак в руки. Папочку? Да какой он ей папочка? Шерлок никогда и ничего подобного не испытывал к Джону. Он был слишком добрый, слишком правильный, слишком чувствительный, порой даже слишком глупый для Холмса. Он просто был слишком заурядным. Но Шерлок ценил его, даже любил, но как лучшего друга, как того, кто не раз спасал ему жизнь и психику. Он благодарен доктору Ватсону, но он не в силах так же вздрагивать только от его голоса, так же вечно жить с огромным желанием просто прикоснуться к нему, слегка тронуть кончиком пальца. Потому что он — не ты, Джим. — Нет! Стой, подожди, — будто выныривает из своих мыслей детектив. — Я не хочу, чтоб ты уходил, Джеймс! Еще немного побудь со мной! — слова срываются с уст сами, Шерлок их совсем не контролирует. Нет, это важно, но сейчас. Сегодня он впервые дал такую слабину. Сегодня он впервые признался сам себе, что не хочет, чтоб эти сны заканчивались. — Джеймс! Не уходи! Джеймс Мориарти… — но говорит он это уже не злодею, уже даже не его спине, а Рози, что удивленно смотрит на резко с криком вскочившего с дивана Шерлока. Его дыхание нервное, на лбу капли холодного пота, все тело трясет. Но тут правая рука, тыльная сторона ладони, ощущает тепло, сильное человеческое тепло. Холмс медленно поворачивает голову и все еще заплаканными глазами смотрит на маленькую девочку. Она так мило улыбается, забирается на руки к детективу и тихонько спрашивает своим тонким голосочком: — Шелок, а кто такой Джеймс Молиалти? — Рози еще так и не научилась выговаривать ту злосчастную букву «р». — Это любимый мною человек, — грустно улыбается Холмс, гладя девочку по плечу. — Ты любишь его, как моего папу? — Нет, я люблю его, как свою работу. — Ого-о, — восхищается малышка Ватсон. — Сильно-сильно любишь. — И я его так же сильно-сильно люблю, маленькая милая Рози, — тихо говорит Джеймс, делая глоток горячего чая, сидя в кресле перед экраном ноутбука, и поворачивает голову в сторону окна, услышав, что сегодня даже природа решила посочувствовать двум влюбленным, но разлученным врагам. Сегодня дождь будет длиться всю ночь, оплакивая все долгие десять лет разлуки.