Ревнивый Бунтарь

      Что может быть лучше долгожданного двухнедельного отпуска? Наверное, только отпуск со своей второй половинкой на берегу моря. Вам никто не мешает, никто не требует от вас выполнения своих рабочих обязанностей и соблюдения регламента. Вы просто отдыхаете и наслаждаетесь друг другом. Вот и Киришима хотел просто отдыхать и просто быть рядом с Бакуго… Но в итоге, всё пошло по одному месту, а причина — фанатки. Да, да, фанатки, неугомонные, постоянно визжащие и пристающие на каждом углу фанатки. Нет, вы не подумайте, что Красный Бунтарь, парень, входящий в топ десять самых популярных героев, ненавидит фанаток. Он их любит…когда они не трогают ЕГО Бакуго! Каждый раз, когда очередная девчонка с поросячим визгом вклинивается между парнями и просит у Кацуки автограф или фотку, попутно раздевая его взглядом и наровясь нет-нет, да коснуться поджарого тела, у Киришимы кровь в венах закипает, и просыпается мелкий засранец, называющийся Ревность. Что самое забавное и одновременно ужасное, так это то, что Ревность не просто просыпается, он рвёт и мечет, вызывает в голове разного рода неприятные мысли (а-ля «Эта девчонка ему нравится больше, чем ты») и попутно распыляет ещё одного засранца — Собственника. Тут уж ни для кого не секрет, что несёт за собой эта парочка — медленное, но верное разрушение отношений изнутри. Киришима прекрасно понимал, что его ревность беспочвенна, и на протяжении целой недели пытался не обращать внимания на то, как нежно разговаривает Бакуго с фанатками и как краснеют его уши при этом деле. К слову, со времён UA прошло уже пять лет, за которые Кацуки очень сильно изменился: он стал спокойнее, уравновешеннее, взрослее, — однако, на поле боя он был всё таким же вспыльчивым мальчишкой, жаждущим разнести всё и вся к чёртовой матери. И Киришиме это нравилось. Нравилось видеть все стороны Кацуки начиная от томного спокойствия заканчивая сладким возбуждением… — Стоп! Что?! Возбуждением?! — в голове у Бунтаря мгновенно появилась картинка прошлой бурной ночи: растрепанные светлые волосы, красные глаза, ставшие гранатовыми от обилия желания и страсти, хриплые сдавленные стоны над ухом и такие тихие, редкие, но безумно желанные слова: «Я люблю тебя». Киришима мельком взглянул на героя, стоявшего в кругу очередных фанаток. — Когда же ты скажешь им? — цыкнул Эйджиро, отойдя подальше от Бакуго. Уж больно сильно парню не хотелось смотреть на то, как девчонки кричали, трясли руками и прыгали на месте, словно собачки в цирке, желающие получить свою награду за ловко выполненный трюк, а Бакуго… А что Бакуго? Он просто стоял и любезно отвечал каждой из этих малолеток, хотя раньше он уже давно бы отправил их в далёкий полёт на Венеру. Нет, конечно, красноволосый понимал, что это часть работы топового героя, что надо сохранять репутацию, чтобы оставаться для общества тем человеком, на которого можно положиться… Но это не значит, что можно пренебрегать отношениями и позволять левым бабам облизывать себя с головы до пят! Даже герой имеет право на отношения, хоть и не «стандартные». Вот только, всё ли так просто, как кажется? Сможет ли общество, наполненное стереотипами, предвзятостью и гомофибией принять двух горе героев? Нет, на такой риск Киришима пойти не мог, хотя бы только потому, что он любит Бакуго и знает, насколько ему важна его работа, ставшая смыслом его жизни чуть ли не с детства. Со стороны Эйджиро это было бы слишком низко: пожертвовать смыслом жизни любимого человека ради избавления от внимания каких-то там левых девок, которых Кацуки может больше никогда и не увидит. — И всё же, — пробубнил парень, — их СЛИШКОМ много! Был бы способ мягко намекнуть…

***

— Ты объяснишь мне, куда мы идём или нет? — закипел Бакуго, но не так, как обычно с громом и молниями, а как-то тихо, осторожно. Киришима чувствовал это, даже стоя к парню спиной, который сейчас напоминал скорее дикого кота, ступающего мягко и настороженно, напрягая каждую мышцу своего мощного гибкого тела, нежели бесстрашного и временами отчаянного героя. — Ну, мы вроде как уже на месте, — Эйджиро замялся. Как сказать Бакуго о том, за чем они здесь, как бы без накладок провернуть задуманное, чтобы не получить от Кацуки по морде и не подорвать и так треснувшие отношения? Сложно. Страшно. Но отступать уже поздно. Пути назад нет. Точка невозврата достигнута. Они уже здесь, в самом дальнем и укромном уголочке огромного пляжа, запрятанного где-то среди густой зелени и огромных чёрных камней, омытых соленой водой и жгучими лучами солнца. Здесь нет никого, только они, скрытые от порицающих взглядов общества и неугомонных фанаток. Это заводит. Возбуждает. Желание прикоснуться к Бакуго, увидеть его таким, каким не увидит никто и никогда, медленно сводит с ума. Любовь — наркотик, быстро вызывающий привыкание и не отпускающий до конца твоих дней. А желание — побочный эффект, сопровождающий тебя 24/7. — Всё норм… — застывший на губах вопрос прервался поцелуем, жадным, страстным, с привкусом боли и ревности. Щелчок. — Слышь, чё за херня?! — да, вот он, внутренний зверь Бакуго. Дикий, необузданный, но теперь скованный наручниками. — Знаешь, — сладко протянул Киришима, накидывая парню на шею жесткую верёвку, — я ведь ревную, а ты даже внимания на меня не обращаешь, всё возишься с этими тупыми девками, — закипел, затянул верёвку слишком сильно, сделал больно. Ничего, пусть знает, кто тут чей ебырь. — По хорошему прошу, отвали! — сдержался, не ударил и окончательно попал в ловушку, из которой уже нет выхода. Одно резкое, немного грубое движение, и Бакуго упал на камни, содрав кожу на руках и спине. Если бы он мог, то уже бы набил Киришиме морду. Только наручники, впившиеся в запястья, и плетеная верёвка обматывающая его тело круг за кругом, узел за узлом, сдерживали его. Адреналин сковал здравый смысл Эйджиро, оставив лишь ненормальное для обычного человека желание подчинить, пометить, завладеть, показать, кто тут хозяин. Завязав последний узел Киришима отстранился, удовлетворенно рассматривая труды своей работы: связанный по рукам и ногам Бакуго лежит на камнях, растрепанные, мокрые от жары волосы прилипли к вискам, губы потрескались, а глаза снова стали гранатовыми, такими сочными и бездонными. — Какого хера ты на меня пялишь, а?! — злится, пытается вырваться, не нравится, когда над ним доминируют, — Сука, пусти сказ… — Суками будешь своих блядей звать, — то ли от тяжелого грудного голоса, то ли от длинных пальцев, сжавших лицо, Бакуго сразу же заткнулся, — а я — твой ебырь. Поцелуй. Нет, не мягкий и страстный, а доминантный и жесткий, с укусами и ударами зубов, прошибающий легкой дрожью до мозга костей. Киришима первым разорвал поцелуй, протянув тонкую цепочку слюны, и сразу же впился зубами в шею Кацуки, оставив на ней кроваво-красную рельефную метку. В груди защемило. Это первый раз, когда Эйджиро смог обозначить «свою территорию», показать, что у Бакуго кто-то есть. От этого чувства парня распирало изнутри, ему хотелось пройтись пальцами по каждому миллиметру столь любимого тела, оставить на нём как можно больше знаков, кричащих об их с Бакуго отношениях. -…Засосы, да, засосы, кроваво-красные, синие, фиолетовые, бледно-розовые, нужно оставить их как можно больше, — думал Бунтарь, покрывая все максимально заметные для других людей части тела Кацуки, — Плевать на то, что ты будешь в ярости, плевать, как на это отреагируют фанаты и обычные люди… Сейчас ты только мой! Ещё один укус в шею. Во рту появился железный привкус крови. Бакуго тихо зашипел сквозь зубы, напрягся всем телом, медленно выдохнул и дернул плечом. Ударил по зубам. Больно, но терпимо. Всё ещё пытается сопротивляться, а у самого уже давно стоит. Красноволосый впился глазами в эту картину, надменно рассматривая такого покорного и медленно сгорающего от возбуждения героя. Наверное, любая фанатка захлебнулась бы в собственной крови, увидев своего кумира в таком виде… Фанатка… Как же бесит! Рывок и пляжные шорты Бакуго летят на песок, открывая взору Киришимы стоящий и истекающий смазкой член. — А ты тот ещё развратник, — сладкий голос звучит над ухом Кацуки, заставляя вздрогнуть. Этот голос, этот тон, эта ревность. Заводит. Яркая вспышка боли. Бакуго захлебнулся воздухом. Выгнулся дугой. Больно. Очень больно, будто каменный член Киришимы разрывает изнутри. Толчок. Полустон-полувдох. Ещё раз. Трехэтажный мат. Хочется вырваться, врезать посильнее, прекратить эти пытки, но горячая сталь наручников режет запястья, грубая плетеная веревка, сковывает движения. Без шансов. — Так громко стонет. Наверное, он даже этого не замечает, думает, что держится, — Эйджиро пронзает героя взглядом, сканирует каждую клеточку его тела, в которое он сейчас вдалбливатеся, словно животное во время брачного периода, — Ничего, потерпи ещё немного. Быстрее. Глубже. У Бакуго уже нет сил стонать. Нет сил вырываться. Слишком хорошо. Оргазм. Уже близко. Сейчас, сейчас… Взрыв где-то внизу живота. Снизу вверх по телу пробегает волна дрожи и свинцовой тяжести. Кацуки жмурится, закусывает губу и вместе с Киришимой кончает себе на живот… Два учащенных хриплых дыхания, слившихся в одно целое. Киришима осторожно придерживает Бакуго за поясницу, развязывая веревку и снимая наручники. Щелчок. — АХ ТЫ МРАЗЬ ТУПОРЫЛАЯ! — Кацуки взорвался окончательно, в прямом смысле этого слова, — КАКОГО ХЕРА, А? Молчание. Киришима отвел взгляд. Надо бы что-то сказать, как-то отшутиться, но как? Что он скажет своему парню, которого только что изнасиловал? «Прости, это ради тебя же?» Серьёзно? Да кто на такое купится? — Заебал молчать! — если бы не причуда, Бунтарь бы остался без лица, — Нахер ты это сделал?!.. Почему здесь? — Что? — Если так хотел, мог бы и дома это сделать, — Бакуго отвел взгляд и отвернулся, скрывая покрасневшее до ушей лицо. — Подожди, так тебе понравилось?! — Киришима вскочил на ноги, распираемый от детской радости и какого-то недоумения одновременно, — Да подожди, ты серьёзно? И снова без ответа, только лишь пунцовые уши, торчащие из-под копны светлых волос топового героя, убегающего от докучаний своего любовника.