маленькие божки

На улице смешиваются запахи, люди, цвета, кружат голову, доводя не до тошноты, но до опьянения, вбрызгивают в кровь веселье и заставляют немного распускать руки. На улице толкаются, целуются, капают чем-то красным на новые футболки, обжигаются, и неизменно стекаются куда-то в центр, где каждый день льется, разбиваясь звонкими брызгами на порогах, музыка. Здесь обитают боги – как сами они про себя думают, но никогда не говорят это вслух, или же потомки богов, как будет правильнее их называть. По их венам уже давно не течет ихор⁰, хотя кожа все равно отливает золотом. Лица их не фарфоровые, но сохранившие в себе какую-то неземную красоту, что смертные всегда пытались поймать в мраморные статуи. Сегодня они любят красные пиджаки, золотые вышивки, свободные рубашки, чтобы еле заметным движением оголять плечо, и кольца на пальцах. Сегодня они обитают здесь – на шумной улице, где по вечерам гремит музыка, и тела извиваются в танце. Богов сложно отличить от других, но иногда, словив их взгляд, тягуче-глубокий и тёмный, что не перекроют ни одни линзы, ты видишь, что их движения нечеловечески плавные, в каждом шаге их нечто древнее, притягательное, кричащее об удовольствии и поклонении. Через секунду ты забудешь об этом, – никто не может увидеть бога в истинном обличии – и останется только морок, восхищение и любовь. Ты вернёшься сюда снова – потому что, однажды увидев бога, его уже нельзя забыть.

***

- Вам весело? – кричит Техён, зажимая в руках пластиковый стакан, где непонятно, чего больше – льда или воды. Под его ногами стоит мини-холодильник, доверху забитый энергетиками. – Я спрашиваю: вам весело?! Когда толпа одобрительно гудит, на его губах расплывается улыбка – широкая и довольная, и он удовлетворённо обводит глазами толпящихся. Ему нравится, когда людей собирается столько, что со стороны и не поймёшь, что там происходит. Ему нравится, когда толпу не надо подзывать руками, чтобы она робко-нерешительными шажками подбиралась ближе – а когда она сама жмётся рядом, сверкая глазами, снимая, сводя до минимума клочок земли, на котором они танцуют. Их коробка для донатовⁱ уже наполовину полная, хотя начали они всего ничего – от силы десять минут назад. Техён гипнотизирует её взглядом пару секунд, и сквозь шум и музыку слышит лёгкий перезвон систраⁱⁱ и мягкие, настойчивые удары барабанов. Сегодня это место превратится в их храм, а у алтаря следует ожидать самых щедрых подношений. Техён хватает за руку Чонгука и вытягивает его в центр – места так мало, что вся команда не помещается, и приходится танцевать, попеременно сменяя друг друга. Он кидает быстрый, весёлый, опасный взгляд на остальных участников, и каждый понимает, что сейчас они танцуют вдвоём. Это их жатва. Рука мягко задерживается на чужом плече, слегка касаясь оголённого участка кожи рядом с шеей, и первые звуки песни, тихие, низкие, нарастающие, тонут в криках вокруг. У Техёна голова пустая, движения выходят легко: и, сжимая в руках ремень, делая острое движение правым коленом, он мимолётом отмечает, как Чонгук оттягивает ворот свободной рубашки, оголяя ключицу, а после сосредотачивается на танце, отдается жадным взглядам публики и с готовностью растворяется в них. Стоя спинами друг к другу, они плавно двигают бёдрами, после, прикрывая глаза, разлетаются в разные стороны, пропускают через руки волну, собирая энергию в центр ладони, и поочередно небрежно проводят по плечам руками – сначала по левому, отводя его немного назад, а затем по правому. Они ловят чужие восхищённо-смущённые взгляды, чувствуют, как энергия вливается через пальцы, плечи, ступни ног, и их охватывает легкое головокружение – как после хорошего греческого вина. Они со стороны наблюдают свои смелые шаги совсем рядом со зрителями, как, глядя прямо в испуганно-жадные глаза, медленно и дразняще проводят рукой от бедра до груди, извиваясь, мимолетно касаясь губ. Впиваются друг в друга взглядами, выпивают друг друга, иссушают до дна, доводят публику до умопомешательства. Ласкают колени незнакомых парней, выговаривая шёпотом слова песни, летают по клочку земли, который из пары метров разрастается в ритуальное поле, и с удовольствием внимают крикам и улюлюканьям – толпы и участников группы. И продолжают двигаться – ритмично, соблазнительно, уверенно, и, несмотря на разный стиль, словно единая стихия, ни капли не расходясь, объединяясь в единый поток. Тогда, когда движения Техёна плавные, с ленцой, томные, когда на лице горит совершенно шальной взгляд, когда движения Чонгука более мощные, резкие, сильные, они идеально подходят друг к другу. Толпа ревёт, и новые боги замирают, дразня, и мелодия резко прерывается, как будто кто-то перекрыл кран. Гул нарастает, и Тэ вприпрыжку отправляется к холодильнику, окружённому бутылками, озорно подмигивает и убирает назад растрепавшиеся выбеленные волосы с кое-где встречающимися жёлтыми прядями. Это делает его образ неидеально очаровательным – он кажется почти земным, стоя в своей синей шелковой рубашке, отделанной золотым узором, с тонко повязанным платком на шее и небрежно обхватывающими шею украшениями. Тэ на мгновение прикрывает глаза, и чувствует, как течёт мимо них людская река, как по каплям прибивается к их маленькому острову, как крепнет мостик, соединяющий его земное начало с божественным. Движения – то, чем надо уметь управлять, чтобы они обрели силу. Сейчас они, невыпущенные на свободу, копятся в его теле, просятся наружу, и внутри скручивается комок напряжения, горячий, почти причиняющий боль, желанный. Распахнув глаза, он с бахвальством закидывает руку на плечо Чонгука, надевающего красный пиджак, на спине которого взрывается серебряными нитями фейерверк. Толпа захлёбывается, а тот доверительно громким шёпотом, так, чтобы точно все слышали, произносит, смотря обязательно пронзительно и в глаза: - Мне кажется, или мы не закончили? – на губах играет ухмылка. - Мне кажется, или они ждут продолжения? – Чонгук перенимает игру, слегка улыбается кончиками губ – немного устало и застенчиво, но имея совершенно счастливый вид. Техён тянет его ближе к народу, крепко держа за руку, и кожа на щеках Чонгука начинает отливать медью. А тот как будто и не замечает этого и наклоняется совсем близко к незнакомому девичьему лицу, чья обладательница крепко зажимает в руках телефон, забыв включить запись. - Ну что, красавица, мы правы? – он улыбается, чувствуя себя на своём месте, сжимает чонгукову руку, смотрит глаза в глаза, от чего все вокруг замирают в восхищении и ждут. Они любят, когда боги подходят очень-очень близко, и у них хватает сил только покорённо молчать. Они ждут шоу. - Естественно, а потому танцуйте, засранцы! – сзади раздается низкий, красивый голос Намджуна, и, даже сидя в пластмассовом сером кресле, он сохраняет почти царственную осанку и кошачью грацию. - Ну, если вы хорошо попросите, - как будто задумчиво тянет Тэ, - как ты думаешь, Гук? Чонгук откидывает отросшие пряди назад и немного выгибает бровь, окидывая взглядом участников группы, как будто говоря – ну что же, мы ждем. Мы тоже любим шоу. - А просить будем не мы, - влезает Чимин – в розовых волосах его блестит золото, а глаза сияют так радостно, как будто здесь лучшее место на земле – и поворачивается к толпящимся вокруг людям. – Ну что, ребята, покричим? Кажется, наши младшенькие стесняются. Или, может быть, уже устали? Он откровенно их дразнит, толпа разражается криками и почти визжит, а Техён с Чонгуком снова выходят в центр, сверкая глазами и показательно разминаясь. Когда начинает играть песня, словно и не обрывалась на полуслове пять минут назад, они вживаются в её ритм, делают пару пробных движений руками, приручая себе танец, а потом с лёгкостью роняют себя на землю, изгибаются в спине, переворачиваясь, толкаются бедрами вверх, дерзко, издевательски плавно их опуская. И, поднявшись, продолжают танцевать как ни в чём не бывало – как будто и не доводили сейчас стоящих вокруг зрителей до восхищённо-поражённых хрипов и не заставляли обмахиваться веерами в этой душной вечерней жаре. Вновь позволяют рукам скользить по телу, крепко обхватывать ремень. Синхронно делая полный неги и наслаждения круг головой, Техён с Чонгуком разрываются яркими, быстрыми движениями, скользят по сцене неуловимыми, сияющими тенями и, заканчивая оборот вокруг себя в прыжке, чувствуют себя необычайно наполненными – энергией пробуждённой, исцеляющей. Чувствуют единение с движениями вселенной, планет и атомов, галактик и электронов, а на губах – привкус амброзииⁱⁱⁱ. Они больше не слышат мелодии, что так любят приходящие сюда изо дня в день зрители – в их уши опять вливается ритмичный звон систра, замысловатая, становящаяся громче с каждой секундой игра барабанов, переливы флейт – музыка чудесным образом не превращается в какофонию, закручиваясь вихрями, кружа голову и доводя до счастливого безумия. Не слыша ничего, помимо этого ритуального звона в ушах, Техён с Чонгуком по памяти воспроизводят движения, смотрят хитро, а их лица сияют золотом, они – несториды⁴, доверху наполненные энергией, и ступни их лижет дружественное пламя, растопленные луна и солнце. Они танцуют на горячей земле – счастливые, забывшиеся, одухотворённые, боги, в которых смешались много начал, много энергий, перетекающие из одной в другую в течение тысячелетий. Энергии, меняющие лицо, но почти не менявшие суть – Бастет⁵ и Хатхор⁶, Аилурия⁷ и Артемида⁸, Афродита⁹ и Венераⁱ⁰. Нашедшие, спустя столько лет, своё новое воплощение. Воздух раскалённый, рыжий с серыми подпалинами, душный, их кружит стихия, и в танце уже непонятно, кто кем управляет. Техён сейчас чувствует себя как каждый из этой толпы – восхищённым, покорённым, ему жарко и весело, и он готов совершить любую глупость, любое безумство. Когда песня тягуче разливается рекой, а рука Чонгука неспешно крадётся по груди Тэхёна, тот перехватывает её у своего горла и, приблизившись к чужому уху, быстро шепчет: - Если восхищение толпы – это вино, давай выпьем его по-скифскиⁱ⁴. Чонгук прерывисто втягивает воздух носом, и в этот момент Тэхён затягивает бога в поцелуй – влажно мажет своими губами по чужим, трётся носом о золотую щёку, позволяет себе мимолётно провести по мягкой розовой губе кончиком языка, выпивая вздох, и умирает от счастья и переполняющей энергии. Ритуальный огонь, обволакивающий их голени, окрашивается из тепло-красного в алый, ползёт по земле, расширяя алтарь, и устремляется в небо. Торжественно поют барабаны, и одна картина накладывается на другую – величественные колонны храма, под которыми лежат пышные венки цветов, корзины с фруктами и копчёным мясом, где рядом – не смеющие приблизиться люди, и маленький пятачок сцены, где заигравшиеся танцоры окружены захлёбывающейся в криках толпой, снимающей, прикрывающей руками глаза, хлопающей в ладоши. Когда Тэхён отрывается от Чонгука, у него в глазах двоится, и в голове крутятся картинки чужого божественного прошлого. Чонгук шало улыбается, прикладывая руки к губам, пока на щеках опять разливается медный румянец, а Техён низко кланяется, отчего-то стесняясь смотреть Чонгуку в глаза, – возможно, от того, что сегодня их привычное шоу немного затянулось, или же вдруг стало намного более искренним – и приближается к толпе, пожимая чужие тянущиеся руки. Принимает веер от совсем молоденькой девчонки, вгоняя её в краску, и обмахивается им, параллельно вытирая кончиками пальцев струящийся пот. Его улыбка озорная, и кажется, что он, они, готовы протанцевать здесь и час, и два – сияя, покоряя, боги, озарённые и благословлённые человеческим признанием. Тэхён не спешит присоединяться к команде, уже выкрикивающей что-то в микрофоны, вспоминая чужую, необычайно мягкую сегодня кожу. Поджав губы и слегка усмехнувшись, он машет прямо в камеру снимающей его девушки и с горящим взглядом всё же направляется обратно к своим ребятам, уже нарочито медленно выбирающим следующий трек и кто с ним выступит. Сегодня боги живут здесь – на улице, где вечно играет музыка и смешиваются цвета и запахи. Сегодня они – танцуют, переплетая свои энергии с земными, горят, живут, наслаждаются и умирают от счастья, когда случаются такие ночи, как сегодня.