***
Всё теперь делается для Элдии, Парадиза и Хистории. Вместо того, чтобы хоть как-то помочь Легиону, Ханджи, Леви и всему 104-му, корона снова нагружает их работой. Хистория просит о личном одолжении, просит помочь в приюте в очередной раз. Она больше не задаёт капитану этот глупый вопрос. Однако после той опрометчивой случайности пару месяцев назад, заставшей её врасплох своей откровенностью и силой желания, Хистория не может не думать, что могла бы сделать для Леви кое-что очень конкретное. Даже не так: она бы хотела это сделать для него. Повторить всё, как было в ту неуютную весеннюю ночь в тесном спальнике. Или с вариациями — не важно. Но об этом она тоже не спрашивает. И, хотя не избегает компании капитана немеренно, пересечься с ним выходит редко. Леви, к тому же, не выглядит как человек, который жаждет с ней пересекаться. Возможно, вынужденная теснотой и обстановкой связь даже не оставляет в нём следа, хотя Хистория знает бывшего командира достаточно, чтобы верить, что он не совершает глупостей и уж точно ничего не делает против собственной воли. У неё достаточно информации, чтобы быть уверенной: обстоятельства или нет, но тогда в разваливающимся доме он тоже её хотел. Впрочем, это знание ей никак не помогает. В общении королевы с капитаном ничего не меняется. И это вовсе не из-за её умения держать лицо и краткости этого общения — Леви не ведёт себя как человек, решивший изменить статус-Кво. Взгляд его при обращении к ней не делается мягче, он не пытается коснуться её тайком и совершенно никакого намёка на произошедшее в нем не заметно. Хистория, ввиду всех этих обстоятельств, даже рада, что им не нужно много общаться: для неё-то последствия той внезапной ночи существуют. Она заметно дуреет, оказываясь рядом с бывшим командиром. Ей приходится с этим жить. Чтобы не проколоться, не выдать собственную слабость, Хистория окружает себя свидетелями. И без того немногократные пересечения королевы и капитана теперь случаются только при толпе народа. Хистория не уверена, что это то, чего она хочет, но знает, что так будет правильно. Она избегает соблазна, не уверенная, что желание обоюдно. К счастью, в приюте, со всем 104-м в сборе, затеряться в толпе несложно: тут людно, шумно, суетно. И все чем-то заняты, кто детьми, кто строительной работой, кто помощью по дому. Время друг на друга у взрослых обитателей приюта находится только после отбоя, за чашкой вечернего чая. И тогда Хистория намеренно садится как можно дальше от Леви, по другую сторону стола. Даже когда дети отдыхают в середине дня, сморённые жарой и впечатлениями, гости Хистории продолжают работу. Королева, замученная бесконечным детским лепетом, присаживается на ступеньки неподалёку от Микасы, жадно глотающей воду из фляги, и окидывает пространство взглядом. Саша и Конни умудряются корчить рожи, даже будучи занятыми, и бдительный Жан якобы случайно прикладывает их балкой по наглым жопам. Микаса, разделившая с Хисторией этот момент, хмыкает в горлышко фляги, едва не давится глотком. Эрена и Армина нигде не видно, а капитан Леви спрыгивает на землю с недостроенного амбара. Может, он тоже углядел халявщиков и сейчас обрушит на Блаус и Спрингера кару. Хистория пытается не смотреть на него, откидывается на локти, прикрывает глаза. Ещё несколько минут проходят в благодатной тишине. Под её аккомпанемент Райсс, отвыкшая от военной формы, думает, что армейские штаны на Леви сидят так тесно, что это почти преступление. На других они сидят точно так же, но на другие задницы королева не пялится. Или пялится, но не так долго. Этой преступной мыслью очень хочется поделиться. Хочется, чтобы кто-то либо поддакнул и рассеял все её сомнения, либо убедил, что она рехнулась. — Капитан Леви, — медленно выговаривает Хистория, и Микаса реагирует стремительно, как всегда. — Что с ним? — резковато уточняет она. Хистория знает, что никакого негатива в Микасе нет, она просто такая, резкая, холодная и собранная. Обыкновенно её резкость отрезвляет окружающих, но королева так глубоко в собственных мечтах, что даже холодному тону Микасы её не достать. — Ты не находишь его, я не знаю, привлекательным? — спрашивает Хистория с явным любопытством, и Микаса даже своё обычное хладнокровие теряет. Судя по тому, как вытягивается её обычно невыразительное лицо, Хистории удаётся её удивить. Нарушить душевное равновесие, в каком-то смысле. — В смысле, красивым? — с сомнением переспрашивает Аккерман. — Нет, в смысле… Господи, не знаю, как ещё это сказать, поэтому скажу, как есть: возбуждающим, — на секунду Хистория пугается, что собеседница рухнет в обморок. Такого лица у Микасы она никогда не видела. И вряд ли видел хоть кто-то. В нём всё: сомнение, осуждение, удивление, раздумье и бесконечный вопрос «что?!» Королеве внезапно удаётся то, что не у каждого противника получается: одной фразой она застаёт Микасу врасплох. — Со мной что-то не так, да? — подытоживает Хистория. Если она единственная, кто так думает, то это точно какое-то отклонение. Какой-нибудь синдром дворцового застенья. — Понятия не имею, если честно, — после долгой паузы медленно признаётся Микаса. И тяжело вздыхает. — Может, тебе с кем-нибудь другим поговорить? Я в таком… ничего не смыслю, — она пожимает плечами чуть напряжённо и присаживается рядом. Микаса хороша в большинстве тех вещей, что нужны им в жизни. В армейской жизни защитников человечества. Но если слегка отклониться от коронной темы, она и правда не лучший советчик. Её жизнь состоит из другого, и сколько бы Хистория ни восхищалась силой этой девушки, сочувствует она ей гораздо больше. Внезапное признание кажется ей тоскливым, поэтому она решается на следующий вопрос. — Почему же ничего? Тебе ведь нравится Эрен? Микаса смотрит на неё так, будто Хистория полнейшую глупость сказала, чуть мотает головой. — Это другое. Не такие чувства, — коротко поясняет она, и растерянность приобретает в ней черты её обыкновенной строгости. — Странно. Эрен же красивый, — беззаботно делится Хистория наблюдениями, не имея в виду совсем ничего. — Даже не верится, что из этого плаксы такое выросло. От того взгляда, который Микаса в неё посылает, Хисторию передёргивает. Королеву не пугают Аккерманы, ни один из них, но с Микасой по доброй воле она связываться не станет. Лучше ещё раз пересечётся с Кенни Потрошителем. Поэтому Райсс поднимает руки в защитном жесте, рассеянно улыбается. — Ой, ничего-ничего. Я хотела сказать, что если мне даже Эрен кажется красивым… — пытается отшутиться она. Микаса хмыкает, но выглядит не особо задобренной. Этот короткий разговор совсем не помогает Хистории с её проблемой. Она решает оставить всё, как есть. — В любом случае, я думаю, это просто такой период. Пройдёт. Попробую поменьше пересекаться с капитаном. — Отчего же? — они обе подпрыгивают на ноги от раздавшегося за спиной голоса. Леви перемещается так бесшумно, что даже Микаса не чувствует его присутствия. Его тихое появление застаёт их врасплох. — Вы давно здесь? — нервно спрашивает Хистория. Её недавняя собеседница сохраняет спокойное выражение лица. — Только что пришёл, — отзывается Леви и переводит взгляд на подчинённую. — Напоминаю, что у нас всё ещё куча дел, и пока вы тут прохлаждаетесь, другие работают. Королева-то понятно, но ты какого чёрта отлыниваешь, Аккерман? — Хистория хочет возмутиться на явное пренебрежение со стороны капитана, но ей стыдно открыть рот. — За работу, — мрачно кидает Леви и разворачивается. Когда он оказывается на достаточном расстоянии, Хистория толкает Микасу в бок локтём и продолжает настаивать. — Вот, вот сейчас смотри. Шаг этот уверенный, спина, голос, — Микаса провожает капитана растерянным взглядом, затем смотрит на королеву как на умалишённую. Хистория страдальчески прячет лицо в ладонях. — Надо показаться Ханджи. — Однозначно, — поддерживает Аккерман. Хистория думает, что, может, просто не к тому человеку обращается за поддержкой. В конце концов, Леви способен заставить Микасу дрожать разве что от гнева. Микаса — крепкий орешек, не то что Хистория, которую по земле каждый раз размазывает под его взглядом. Жалко, в Легионе теперь так мало женщин, близко знакомых с Леви, всё сплошь новобранцы, которые от одного его имени трясутся. Сашу не спросишь — ей точно нет дела, пока Аккерман не картошка; Ханджи не спросишь просто потому, что страшно — заберёт на опыты. Кого еще спросить, Хистория не знает. Не подойдёшь ведь к Армину, Жану или Эрену, не осведомишься в дружеской беседе «ребят, у вас не стоит на капитана, нет? Жаль». А если и стоит, в её случае это ничем не поможет. Разве что найдётся, с кем горе разделить. Королева вздыхает и понуро бредёт домой, заниматься ужином. Микаса кивает ей на прощание, немного неодобрительно, но вроде бы даже с сочувствием. Хистория в таком безвыходном положении, что мысленно готова расстаться с жизнью, лишь бы избавиться от мучений. И особо не сопротивляется, когда чья-то рука хватает её под локоток, затаскивает в кладовую — хлопает дверь, и тьма помещения без окон Хисторию нисколько не расстраивает. Так ли важно, кто тебя убьёт? Но убийства не следует, только долгий, тягучий, проникновенный поцелуй, и Хистория безошибочно определяет Леви. По привычкам, запаху, дыханию, а, может, по крепости плеч или уверенной хватке. Керосиновая лампа на полке загорается пару секунд спустя, и её догадка подтверждается. — Вы что делаете? — изумляется Хистория, вмиг осипшая, румяная, задохнувшаяся неожиданностью, возмущением и восторгом. Капитан тушит спичку, кладёт руку ей на плечо, насмешливо и по-деловому. — Забочусь о вашем душевном спокойствии, Ваше Величество, пока действительно к Ханджи не обратились, — доверительно делится он, насмехаясь слишком нагло. Хистория возмущённо пинает его в ногу. — Вы всё слышали! — то, что Леви соврал, тревожит её не так сильно, как то, что он всё слышал. В конце концов, это просто стыдно. То, что она там наболтала — ни в какие рамки. Это было, конечно, про него, но не для его ушей. — Разумеется, — спокойно отзывается он. — Вы чересчур болтливы для политика. К тому же, раз уж вы решили добровольно идти к Ханджи, есть причины заподозрить вас в слабоумии. Не могу не переживать за судьбу нации в руках такого монарха, — это не первый раз на её памяти, когда капитан отпускает саркастические комментарии, но первый, когда он делает это так игриво, в качестве флирта даже. Правда, с совершенно нечитаемым лицом, как обычно. — Вы ужасный! — оскорблённо цокает Хистория. — Да? Уже не привлекательный? Вы определитесь, Ваше Величество, а то я не успеваю подстраиваться под ваши запросы. — Да замолчите уже, сколько можно! — Хистория подносит руки к горящим от стыда щекам. То, что Леви не стесняется напоминать ей о её недавних словах, заставляет её теряться в эмоциях. Раздражение на его уверенную наглость и негалантную прямолинейность смешивается с приятным волнением от того, что он вообще уделяет этому так много внимания. И недавний поцелуй, конечно, всё ещё ощущается на губах терпким послевкусием. Несвоевременность и неожиданность его выходки только придают остроты. Кажется, в их пересечениях начинает появляться закономерность. — У такого взбалмошного монарха только один способ меня заткнуть, — отзывается Аккерман своим низким голосом и складывает руки на груди. Хистория взволнована. Не только произошедшим, но и тем, что совершенно не понимает, как ей реагировать. После обоюдного молчания внезапно получить вот такое… Стремительность Леви ей знакома, как и его умение разгореться за секунду. Но Хистория не знает, как ей быть, когда это всё вдруг оказывается направленным на неё: нормально ли, что они ведут себя так? Это её дурной каприз или его минутная прихоть? Два месяца ни намёка, никаких знаков внимания, никаких поблажек, никаких ритуальных ухаживаний. Ещё двадцать минут назад Хистория могла бы утверждать, что та ночь ей привиделась в лихорадочном бреду, а тут такое! Разумеется, она растеряна. В ней бурлит лёгкая обида, неистовство и негодование, сдобренные почти нечеловеческим желанием. Потому ли, что после той ночи в тесном спальнике она питалась только фантазиями, или потому, что не знает, что ей делать с собственными чувствами? В конце концов, капитан ей правда нравится. Со всеми его странностями, замкнутостью и безумными трюками, со всей напористостью и негалантностью. Со всеми этими его неожиданными прихотями и ответной, кажется, симпатией. Впрочем, Хистория не может быть уверена, что она это себе не придумала. Пойди разберись, когда имеешь дело с кем-то вроде капитана. Сплошное внешнее, иллюзия да и только. Хистория делает шаг вперёд, не вполне зная, что собирается предпринять. Но как только руки её касаются его плеч, стремительный, дерзкий, будоражащий поцелуй повторяется. Это тоже происходит моментально, не давая ей времени на раздумья. Но ведь Леви весь такой: нацеленный на момент, не распыляющийся по мелочам. Если у него есть задача, Аккерман работает над её решением; решил — двигается к другой. Это так в его привычках, так по-армейски. Тем удивительнее для Хистории, что к задаче «взбалмошная королева» он решает вернуться. Так неожиданно, так не по требованию, так самостоятельно — без принуждения, как в прошлый раз. Будто ему это нравится. Хистория не знает, что вообще может нравиться Леви — даже после совместной ночи сложно думать о нём так по-человечески. Полубессознательные мысли мелькают в её голове, пока она целует его рот. Старательно, изобретательно, долго, а когда не может придумать ничего нового, ничего, что, как ей кажется, могло бы удержать его внимание и заставить хранить молчание ещё хоть пару секунд, переключается на подбородок, линию челюсти, шею. Пробирается пальцами за воротник, отодвигает надоевший платок и оставляет влажные следы на всей поверхности кожи, не скрытой одеждой. Когда она добирается до уха, капитан нарушает молчание. — Вы не знаете меры, Ваше Величество. Хистория не знает, он ругает, хвалит или гордится, но на всякий случай кивает. Ей нравится чувствовать его кожу под губами. Она жадная девчонка с претензией на королевские гены. Конечно она не знает меры! И не хочет знать — хочет Леви. В капризной попытке добраться до него поскорее, Хистория сшибает консервы с одной из полок, и от неизбежного грохота спасает только реакция капитана. — Не бейте банки, Ваше Величество. Вам же нравится всё делать в тайне. Так что не шумите. Хистория теряется от его замечания и, наконец, уделяет внимание локации. Они там, где их вряд ли застукают, но всё же такая опасность существует, и после его комментария Хистория впервые задумывается, почему из всех мест именно здесь. Кажется, Леви всерьёз предполагает, что её заводит только ощущение куртуазности момента, что ей просто нравится сама ситуация, острота и опасность. Хистория открывает рот, чтобы возразить: дело не в этом. Ей хочется объяснить, что ей на самом деле не очень важно где, если она может получить его. Её удивляет, что Леви этого не видит, не понимает. «Мой бывший капитан — идиот». Но что-то мелькает в глазах Аккермана — что-то, заставляющее Хисторию захлопнуть рот и тряхнуть головой в изумлении. Он издевается. «Ах, ну да. Кто тут не умный?» Хистория в очередной раз получает напоминание, что она всего лишь восемнадцатилетняя идиотка, посаженная на трон чужими усилиями и для чужих целей. «Так он отыгрывается!» С опозданием Хистория добирается до самых человеческих мотивов бесчеловечного капитана. Он совершенно точно в курсе того, что с ней творится, и прекрасно понимает, что и кто тому причиной. Конечно, он всё знает куда лучше неё, поэтому насмехается над ней, словно она какая-то наивная девчонка, ничего не соображающая в людях и не знающая толком о мире. Вот и потешается с высоты своего опыта, разница в котором у них грандиозна. Хотя бы в силу прожитых лет. И, хотя Хистория чувствует себя ничтожной по сравнению с Леви, ей кажется, что у неё всё же есть неоспоримый козырь. Её сияющая молодость, её жажда жизни. Ей кажется, что в некотором смысле её возраст ему льстит. Юная, прелестная девочка позволяет вольности человеку почти вдвое старше, сама на эти вольности напрашивается — не может не льстить. Даже если ему не привыкать, даже если у него найдётся схожий опыт с какой-нибудь такой же юной, очаровывающейся барышней. Раньше она думала почему-то, что никто из её бывшего начальства не нарушал дисциплину и субординацию, но теперь понимает, что, вероятно, она просто мало знает о тяжёлой армейской жизни. Ей, к тому же, сложно представить, кто бы мог отказать пугающему капитану, изобретательной Ханджи или, например, заботливой Нанабе. Хистории становится смешно, стоит только представить, что кто-то из её безупречных кумиров использовал служебное положение и высокий ранг таким способом. Даже в шутку она не может поверить, что кто-то из них мог принуждать подчинённых к чему-то подобному. Если она не первая, кто тешит самолюбие Леви существенной разницей в возрасте, она уверена, что в прошлом это тоже было не из-за ранга или превосходства. Просто она не первая, кому капитан нравится — это очевидно. Но её заботит не его прошлое, а то, что он так и будет всегда ухмыляться с высоты собственного опыта, оставаться недосягаемой вершиной. Впрочем, чего она, собственно, хочет? Быть особенной, не получать от него этого покровительственного тона? Чтобы с ней считались? С той, кого всю жизнь кто-то оберегал? С ней до сих пор носятся как с драгоценной, и Леви в этом выгодно отличается от остальных. Он предоставляет ей право выбора, намёк на самостоятельные решения. Например, сейчас, втягивая её в эту взрослую ситуацию и ни капли не терзаясь, что им вообще-то не положено. Кто-нибудь другой, наверное, поберёг бы королеву, у кого-нибудь другого были принципы и строгая мораль. Леви делает то, в чём так хорош: использует сложившуюся ситуацию себе на пользу, ни мгновения не опекая её, не заботясь. «Сделай выбор и живи с этим, а потом не говори, что кто-то решил за тебя», — отдаётся эхом в её голове. Хистория не чувствует разочарования — она удивительно благодарна ему за эту реальность. И за то, что он относится к ней, как ко взрослой. Насмешливо и снисходительно, но Господи Боже, он же планирует её трахать, разве нет? Эта мысль заставляет её хихикнуть, крепче прижаться к мужчине в немой благодарности. Его улыбку она ощущает на своих губах. — Вы что, улыбаетесь? — поддевает Хистория, надеясь хоть немного вывести его из солидного равновесия, хоть чуть-чуть сравняться с его неподражаемой непрошибаемостью. «Давай, ещё божество из него сделай. Герой Леви тебе не угодил, а Леви, зажавший тебя в чулане между полкой и собственным стояком — в самый раз, значит? Покажись Ханджи, Хистория. Сейчас!» — У вас, Ваше Величество, ноги дрожат? Страшно? Хистория, недовольная ответной остротой, поджимает губы, но мотает головой. «Глупости какие, бояться Леви». — Прекрасно. Теперь можно закончить эту милую прелюдию? Или ещё поговорим? Хистория хмыкает и сверкает одной из своих королевских улыбок. Мягкой, но заносчивой. Его нетерпение ей льстит. Приятно знать, что тебя хотят так же сильно. Приятно знать, что все твои фантазии не идут ни в какое сравнение с реальностью. Леви берёт её за плечо, и Хистория повинуется интуитивно, когда капитан легонько толкает её, разворачивая лицом к полке. Из-за того, что она теперь не видит его, но чувствует его присутствие, предвкушение только усиливается. Она соврала, когда сделала вид, что ей совсем не страшно, — он ходячее определение опасности, — но это хорошее опасение. Поэтому когда он вытягивает руку, опираясь на полку чуть сбоку от её головы, приближается, обдавая затылок горячим дыханием, Хистория подскакивает. По спине пробегает волна мурашек. Хистория, в попытке успокоиться, кладет свою небольшую ладонь поверх руки Леви, и тут же в противовес её невесомому касанию натренированное тело вменяется в неё с такой силой, что приходится сделать ещё несколько шагов, чтобы совладать с давлением. Рука опоясывает её талию, дёргает назад, прижимая ближе, и Хистория думает, когда бедра их грубовато сталкиваются, что ей отчаянно не хватает тех десяти сантиметром разницы их роста. Хистория кипит. Ей буквально кажется, что от неё валит дым, как от горячего тела на морозе; ей душно, жарко, ужасно горячо в местах соприкосновения его рта и рук с её открытой кожей, и она пытается поёрзать, инициировать контакт там, где надо больше всего, чтобы убрать томительную болезненность. Ожидание сказывается на ней не лучшим образом — королева не особо терпеливое существо. Если бы ей удалось развернуться, они бы оказались в той же ситуации, что и в мешке, она бы смогла навязать темп; но капитан держит крепко, ограничивает её движения пущенной поперёк её корпуса рукой и собственным телом, предусмотрительно плотно зажавшим её. Он не делает ничего особенного, ничего такого, о чём бы Хистория не имела представления или не испытывала раньше, он вообще ничего не делает, если честно, просто растравливает непоследовательными поцелуями, короткими прикосновениями и горячим дыханием, но у неё ощущение, будто ей к голове приставили дуло винтовки и вынесли мозг подчистую. Стоит ей подумать, что это Леви, а запаху мыла и хвои ударить в нос — на место безмятежной королевы Хистории приходит изнывающая, томная девочка, лишённая какого бы то ни было контроля. «Хватит тянуть, изверг!» Леви сминает подол её простого сарафана, комкает, подтягивает всё выше, и когда пальцы его касаются горячей внешней стороны бедра, реальность совсем размывается. Остаётся только фантазия, в которой королева Элдии жалкая девчонка, запертая в чулане, напрашивающаяся на прикосновения, которые никак не может получить, но жаждет так, что собственной короной расплатится, если понадобится. — Удобно, — одобрительно выдыхает Леви ей в шею, горячо и близко, и имеет в виду, конечно, подол, который можно легко задрать. В интонации этой давно забытая привычка, словно Леви отвык уже от юбок, но ещё помнит, какой полезный и функциональный это предмет одежды. Хистория непроизвольно и остро выдыхает, ощутив его пальцы на голой коже, сглатывает обильную слюну. Леви ведёт от колен вверх по бёдрам особенно медленно, повинуясь этому звуку. Она не чувствует его ладони, только легковесные подушечки пальцев, не такие уж мягкие, шершавые, но восхитительные. Хистория пытается дотянуться до него на ощупь, но Леви неожиданно резко разворачивает её за плечи, прижимает к полке с какими-то консервами. — Стой так, — строго говорит он, и Хистории кажется, что это тоже какая-то тренировка. Наверное, на выносливость и силу воли. «На умение стоять на своих двоих», — понимает королева, когда Леви опускается перед ней на колени. Он пробует её сперва губами, затем языком, а потом пальцами, и Хистория даже не может различить среди потока ощущений, что ей нравится больше. Она просто хватает его одной рукой за плечо, второй за затылок, не пытаясь даже направить, подсказать или помочь, ей всего лишь нужна опора, чтобы не рухнуть. Хистории кажется, что толку от её указаний не будет — едва ли это можно делать лучше, Аккерман справляется. Этот вид, когда она опускает затуманенный взгляд вниз, — доблестный и бесцеремонный капитан на коленях перед ней, — действует ничуть не хуже самих ласк. Кажется, в порыве чувств она слишком сильно дергает его за волосы, потому что Леви что-то недовольно мычит, и звук растекается по ее телу приятной вибрацией. Не отрывая рта, он убирает её руку со своей головы. Чтобы не лишать еле стоящую на ногах Хисторию поддержки, он протягивает ей ладонь. Хистория вкладывает свои пальцы между его пальцев, крепко сжимает, до лёгкой ломоты в суставах. Этот жест кажется ей даже более интимным, чем остальное происходящее. — Больше не могу стоять, — хнычет королева, когда ноги её окончательно подводят. Леви откидывает голову, цыкает, будто собирается её отчитывать, но всего лишь осматривается, критически и придирчиво. — Здесь слишком грязно, — говорит он, и рот его влажно блестит в полумраке. Хистория, мгновенно забыв про неудобство, нагибается к его лицу и целует взахлёб. Ей нет дела, что она слизывает себя с его подбородка и губ, и Леви, кажется, удивляется её напрочь отсутствующим брезгливости и смущению. Выражение в глубине его глаз чем-то схоже с научным интересом Ханджи — Хистория никогда не подозревала в капитане исследователя. Он очень удивится, наверное, если она скажет, что ей и до грязи никакого дела нет. — Это нельзя как-то решить? Я правда больше не могу. «Стоять», — она бы добавила, но по правде она больше ничего не может. Думать и терпеть в особенности. Капитан поднимается, медленно вытягиваясь в полный рост, и в глазах его что-то, для чего у Хистории нет названия. Не просто похоть, но ещё и неподдельный интерес, словно бы к ней. — Можно, — отзывается Леви так низко, что почти урчаще, и приобнимает её за талию. Хистория с облегчением переносит вес с ватных ног на надёжного, стойкого капитана. Ладони его тут же подхватывают её под ягодицы, Хистория инстинктивно обхватывает его талию ногами и Леви держит её одной рукой, второй расправляясь с брюками. Хистория даже подумать боится, сколько у него уже стоит. Если он испытывает хотя бы половину её возбуждения, то Хистория ему не завидует. Но очень завидует себе: Леви с нарочитой медлительностью опускает её на подрагивающий от возбуждения член, и он такой заполняющий, что Хистория согласна вот так и остаться, без дальнейшего движения. Она хорошо помнит ощущения от губ, языка, рук, пальцев Леви в ту ночь, но ощущения от его члена вряд ли сравнимы даже с его низким голосом, от ноток которого Хисторию трясёт. В попытке не быть громкой королева вцепляется зубами в плечо Аккермана — Леви коротко матерится, но, кажется, ему нравится это ощущение. Она старается не шуметь, хоть у них нет надобности быть тихими как в прошлый раз. Леви хорошо использует это преимущество. Использовать всё, что судьба выделила — в его привычках. Он выдыхает ей в ухо что-то совсем не милое, очень откровенное, очень развратное, от слов его разит бесцеремонностью и бандитскими привычками Подземного Города, а взгляд, которым он на неё смотрит, красноречиво дополняет его слова. И он совершенно прав в своих нелестных наблюдениях: Хистория не холодная контролирующая ситуацию королева, а влажная, горячая и узкая девочка, которая позвоночником ощущает каждое его движение и непонятно, какой магией ещё не кончила ни разу. Хистория не оскорбляется, потому что это звучит не как укор, а как восхищённый комплимент. От Леви восторга пойди добейся, и она рада редким подачкам судьбы. «Это уже слишком». Леви без предупреждения убирает руки с её талии, и Хистория, лишенная поддержки его рук, обнаруживает, что может соскользнуть глубже. Куда-то в бесконечность. Выражение его глаз меняется с исследовательского на восторженно-жадное, такое дикое и первобытное, что Хистории даже пошевелиться страшно. Либо Леви так тащит, что ему нет больше дела до грязи, либо он находит достаточно чистый предмет — укладывает её на какой-то дряхлый ящик, дёргает к краю и не позволяет спустить ноги по бокам от его торса. Ящик гремит полупустыми внутренностями. Леви прижимает её икры к груди, целует щиколотки, хватает под колени, и движения его в ней становятся короче, отрывистее и жёстче. А затем он тянется к её губам, и Хистория, все ещё не способная убрать ноги с его плеч из-за крепкой хватки, оказывается в совершенно невообразимой для себя позиции. Ей кажется, что Леви каким-то образом удаётся коснуться всего, что в ней есть: если вдруг в ней есть душа, то и её тоже. Она вскрикивает на каждое отдельное движение и совершенно не обращает внимание на его уговоры быть потише. Раз на третий он не уговаривает, но грубовато командует заткнуться, однако не останавливается. Потому что сам не может, или по её выражению лица ясно читает, что с ним сделает раздосадованная королева в случае остановки. Тёмная кладовая плывёт перед глазами, и в нос почему-то ударяет запах залежавшихся апельсинов. Хистория ощущает сумасшедшее биение собственного сердца и чужую пульсацию. Она притягивает Леви ближе, обхватив за шею, и в то же мгновение задыхается расширяющимся, слепяще-ярким миром. Его так много, что Хистория не успевает сосредоточиться на чём-то отдельном, и вопреки этому разнообразию самое яркое ощущение её — Леви. Хлипкий ящик ходит ходуном, и в какой-то момент Аккерман выдыхает сквозь зубы со свистом и низким стоном. Когда Хистория вырывается из-под толщи собранных в одно ощущений и может чувствовать отдельные детали, а не весь мир целиком, левое бедро у неё влажное и горячее. Через силу она вынуждает себя подняться, чтобы дотянуться до его губ, хотя нормального поцелуя все равно не выходит — Хистории не хватает воздуха, а Леви отвечает ей как-то очень лениво, будто из силы выбился. Её всё ещё немножко кроет, поэтому королева крепко скрещивает руки на влажной через рубашку спине, кладёт голову на плечо и чувствует, как Леви медленно гладит её по волосам в ответ. — Когда я в следующий раз спрошу, что могу для вас сделать, не кокетничайте, ответьте честно, — тихо говорит Хистория, расслабленная его умелыми пальцами на затылке. — Для начала прекратите свои манёвры уклонения, Ваше Величество, — спокойно отзывается Леви. Хистория отстраняется и глядит на него с непониманием. — Вы разве что в курятнике от меня не прятались, — верно истолковав её взгляд, поясняет капитан. Ему это кажется забавным, а что она чуть с ума от душевных терзаний не сошла, так это ничего! «Вот же сволочь бездушная!» — Я не пряталась вообще! Я была осторожной. Не хотела доставлять вам проблем. — А это вы как называете? — без раздражения осведомляется он и жестом фокусника протягивает ей чистый платок. Хистория опускает глаза — ей ужасно стыдно, что она такая маленькая и глупая. Но не одна же она виновата! Он мог хотя бы намекнуть. Если бы Хистория раньше знала, если бы догадывалась, что ту ночь можно повторить по обоюдному желанию, она бы всех разогнала, чтобы остаться с капитаном наедине и не прятаться по кладовкам. Чувство умиротворения и утомлённости переполняет её, но Хистория не может спустить этот вопрос на тормозах. Ей нужно выяснить сейчас, нужно разобраться в том, что с ними творится. Она не хочет ждать следующие два месяца, не догадываясь о намерениях Леви. У неё банально не хватит терпения и фантазии на ещё один выматывающий круг. — Извините, что не умею читать мысли. У вас, если вы не знали, не самое выразительное выражение лица, капитан. Могли бы хоть намекнуть, — огрызается Хистория, комкая платок не без злости. Леви не моргает. Взгляд его мрачнеет, и ощущение какого-то траура тут же начинает давить на плечи. — Намёки неуместны, Ваше Величество. Капризы скучающих монархов… Вы удивитесь, как далеко человек может зайти от скуки. Сколько ошибок понаделать, — всё тем же бесстрастным тоном отзывается Леви. — Перестаньте! — обрывает Хистория, и в голосе её слышны ужас и сочувствие. — Я не считаю вас ошибкой, а себя настолько скучающей. Есть что-то странно-тоскливое в его словах, настолько грустное, что Хистория моментально забывает и про его монументальную уверенность, и про звание Сильнейшего, и про собственные недавние выкладки про значительный опыт. Что всё это значит, в сущности? Только слова, а на деле всё, что есть у Леви сейчас — горстка боевых шрамов и легион умерших товарищей. И Глупая девчонка, которая вместо того, чтобы сразу прояснить, что их связь не была незначительной прихотью, пряталась от него, как от чумы. Она даже не задумалась, как должны выглядеть её действия со стороны: словно она стыдится своего поступка и не желает сталкиваться с последствиями. Словно это худшее, что она могла совершить в ту ночь. «Глупая эгоистка, взбалмошная идиотка!» Как глупо считать кого-то иллюзией, даже не пытаясь узнать толком. Как глупо судить по чужому мнению. Хистория ведь знает по тому, как он с ней всегда обращался: Леви не похож ни на героя, ни на монстра, ни на бессмертного бога. Он всего лишь человек, который точно так же, как и она, не умеет читать мысли. И он не в ответе за чужие фантазии. Хистория перехватывает его покрепче, держит в объятиях так, словно он вот-вот исчезнет. Судя по тому, как сбивается его дыхание, Леви удивлён такой пылкой реакцией. И… тронут? Во всяком случае, не готов на сто процентов, и хотя бы нежностью она способна застать его врасплох. — Простите, что вела себя так глупо. Леви смотрит на неё внимательно, аккуратно касается её щеки — большой палец его легковесно пробегается по скуле — и выглядит чуть менее строгим, чуть более человечным. Будто живым. Будто хоть на секунду перестаёт жить убийствами, призраками и обещаниями. — Юность не преступление. К тому же, у неё есть одно неоспоримое преимущество: она заканчивается. Леви приближается, втягивает воздух, запах её волос, тела, и Хистория не хочет, чтобы эта близость заканчивалась. — Никогда бы не подумала, что мой капитан увлекается философией. — Я больше не ваш капитан. — Разве? Леви хмыкает, Хистории даже чудится короткая улыбка. Она была права с самого начала: они не совершают ошибок.Часть 1
27 августа 2019 г. в 18:41
— Что я могу сделать для вас, капитан? — спрашивала Хистория, когда Леви изредка появлялся в столице.
Ей действительно хотелось помочь. Ей хотелось снова почувствовать себя причастной к 104-му. Ей хотелось быть полезной, а не просто той, кто каждый день взбирается по ступенькам к холодному трону, чтобы снова играть монарха.
Больше никому этот вопрос Хистория не задавала. Всем, кому требовалось её монаршие благословение, просили сами. Леви был другим случаем: за его участие в истории с приютом она чувствовала себя обязанной, и Хистория хотела вернуть должок.
Леви никогда не отвечал на этот вопрос, видимо, считая его провокацией или бредом заскучавшего монарха. А, может, он просто не верил, что королева действительно может что-то для него сделать. Что она способна что-то для него сделать.
— Спросите у Ханджи, что нужно Легиону, — коротко бросал он, и едва ли это можно было считать вдумчивым ответом.