карусель

      - Я не, - Он сглатывает, стараясь скрыть заминку, но получается откровенно плохо. - Не умею плавать.       "Только не говори Куроо", после этого звучит как "Только попробуй сказать", но Акинори не обижается. Он кивает, и протягивает ему длинную и все еще бледную ладонь.       Его жизнь вращается как сказочная карусель - еще сегодня утром Коноха понятия не имел, что уже к вечеру окажется здесь. Он проснулся рано, поэтому мог позволить себе понежиться в постели, медленно вдыхая запах лета - пыли, приторный аромат полевых цветов, и неуловимый легкий утренний ветерок. Словно кто-то дунул на лицо - и пелена сонливости медленно стекла с кожи. В голове было пусто, еще несформировавшиеся до конца обрывки мыслей барахтались в сознании, как куски масла в топленом молоке, и таяли-таяли-таяли. Коноха приходил в себя медленно, все еще ощущая призрачное прикосновение сна, ускользающего сквозь пальцы. Он улыбнулся, и тишина вдруг лопнула, словно пузырь от жвачки - с тихим хлопком.       Трель телефона развеяла последние крупицы блаженной сонливости - звонил Бокуто. Коноха перевернулся на бок, закрыл голову подушкой, словно ребенок и зажмурился, надеясь, что оно само пройдет, но оно не прошло - Котаро на том конце не смущали продолжающиеся гудки и он все ждал, не сбрасывая звонок. Акинори ждал вместе с ним. На краю сознания задребезжала первая мысль, словно луч света, настойчиво скользящий по лицу прямо в глаза - из них двоих, Котаро не сдастся первым. Поэтому Коноха с тяжелым вздохом, как делал это всегда - устало, почти нехотя, уступил, и потянулся к телефону.       Затем он моргнул - а когда открыл глаза, обнаружил себя на заднем сидении машины Куроо. Тихая незатейливая мелодия вливалась в уши, под головой была заботливо подложена старая подушка, а из едва приоткрытого окна слабо дул ветер - хлестал по замерзшей щеке. Голубые стекла небоскребов, по левой стороне дороги просвеченные солнцем, еще не успевшим подняться достаточно высоко, казались ему похожими на тающие ледники. Коноха все ждал, когда они начнут стекать вниз громадными каплями, и улицу затопит холодной водой, подхватит их машину, и понесет вперед, как упавший с дерева лист. Может быть, хотя бы тогда у этих двоих поубавится энтузиазма. Какого...       - ...черта, - Хрипит, и Бокуто протягивает ему бутылку воды. Коноха кивает ему в знак благодарности, и делает первый глоток. Жидкость холодная, Акинори чувствует, как она комочком прокатывается у него по горлу вниз, до самого живота. - Какого черта тут происходит?       - Мы едем на пляж, - Сообщает Куроо и ухмыляется ему в зеркало заднего вида. Вместе с ним ухмыляется и черный кот с мятой светлой панамы у него на голове - хоть как-то старается прикрыть то недоразумение, которое он называет своей причёской. - Твои вещи мы уже собрали. Пора просыпаться.       «Карусель», - думает он с мрачным весельем. – «Ну точно карусель».       Бокуто и Куроо вращают ее, вращают, им весело, а Акнори старается не упасть, не слететь с сиденья. С такими оставалось только смириться - за ними было не угнаться, от них было не убежать, это замкнутый круг, постоянное движение, которое никогда не прекратиться. В него много чего можно было уместить - солнце, колеса их машины, волейбольный мяч, усталый едва приоткрытый правый глаз Акинори, значки у Бокуто на рюкзаке, алое, как форма Некомы, яблоко в руках Куроо. Единственное, что в круг уместить - стеночка к стеночке - нельзя будет никогда - это квадрат.       - Я не умею плавать, - Этим квадратом и оказывается Сугуру. Сложный, нескладный, в темно-зеленых плавках и свободной белой рубашке из хлопка. Куроо натыкается на него как на острый камень среди мягкого белого песка, как на твердую монетку-сюрприз среди начинки в шоколадом пироге, и они несколько минут не могут отлипнуть друг от друга - препираются, как дети, обмениваются любезностями. Даром что идти продолжают уже вчетвером, друг за другом, по двое. Акинори смотрит ему в спину - Дайшо здесь уже вторую неделю, загар ползет полоской под линию воротника, и на контрасте с белой тканью кажется каким-то совсем темным. Когда они с Сугуру встают лицом к лицу, и Акнори видит этот же загар на крыльях тонкого носа, скулах и вокруг прищуренных глаз - то понимает, что действительно только "кажется". Дайшо отсюда все такой же бледный, каким он запомнил его в начале июля.       - Только не говори, - Только попробуй сказать. - Куроо. Понял?       - Ага, - Акинори кивает ему, и улыбается. Небо над головой уже розовое, сладкое, как клубничное мороженое. От утренней неги и раздражения не остается и следа. Карусель продолжает крутиться, и все краски вокруг превращаются в пестрые размытые пятна, танутся полосами вокруг гудящей головы, точно ленты на ветру. Так и ощущается лето - жаром солнца на коже, пропитавшим каждую косточку, мокрым песком, облепившим пальцы ног и непреодолимым чувством уверенности, что результат каждого беспечного шага будет положительным.       Положительный - это когда Дайшо принимает его руку, а не косится на нее, продолжая недовольно щуриться. Надежды не оправдываются, квадрат все еще остается квадратом, а солнце словно на половину тонет в теплой воде, оставляя за собой длинную лимонно-белую дорожку.       - Пойдем, - Настаивает Акинори, проглатывая щекочущее под ребрами чувство неловкости, и хватает его за руку. Сугуру не сопротивляется ему. Конохе бы хотелось сказать, что на контакт с ним Дайшо идет как-то удивительно легко, но это будет печальной ложью. Он только злится меньше, и сдается быстрее. Позволяет увидеть свои слабости - Тецуро или Бокуто Дайшо бы никогда не признался в том, что он чего-то не умеет, но с Акинори это дается проще. - Пойдем, говорю.       - Я за тобой хожу со старшей школы, - Ворчит Дайшо, но с пледа все-таки встает. Акинори провожает Куроо и Бокуто взглядом, они не спеша идут вперед. В груди шелестит озорное веселье, и Коноха с трудом сдерживает почти хулиганскую улыбку на лице. Ноги проваливаются в песок, он не дает как следует разогнаться, и ему в какой-то момент кажется, что тот и вовсе затянет их двоих в свою зыбучую теплую пасть. Так работает передвижение по квадрату - нужно замедляться на поворотах, никогда не знаешь, что ждет тебя за следующим углом. Квадрат - это не круг, и уж точно не сияющая карусель.       «Ну, ничего», - Акинори упрямо продолжает шагать, пока людей вокруг них не становится чуточку меньше. – «Тише едешь - дальше будешь...». А затем и вовсе замирает на месте.       Море уже успело слизать следы за их спинами. Песок под ногами мокрый и холодный, вода - светло-голубая, мягкая, запах соли скребется в нос. Еще один облик лета - сотканный из пены и воды, обнесенный золотым песком и острыми прибрежными скалами с зелеными шапками мха. Коноха только однажды был у моря - в далеком-далеком детстве, и запомнил его лишь отголосками бирюзы и свистящим ветром. Он пониже натягивает украденную у Куроо панамку, и, наконец, поворачивается к Сугуру лицом.       - Я научу тебя плавать.       - Не-а, нет. Я туда не пойду, - Дайшо качает головой, и уже было порывается развернуться и уйти, но Акинори оказывается быстрее - он сдергивает темные очки с его загорелого носа, и делает один широкий шаг в воду. - Акинори!       В этом возгласе все - и возмущение, и раздражение, и нотки ошеломленного удивления. Дайшо делает шаг навстречу, Акинори два шага назад, и вот их уже снова разделяет какое-то расстояние. Совсем как ты - хочется почти без обиды поддеть Акинори, но он молчит, только улыбается. Он не знает точно, что именно заставляет Дайшо продолжать идти, а не бросить это дело и послать Коноху куда подальше, как он сделал бы, окажись на его месте Куроо. Акинори пока только догадывается, но не решает опрометчиво произносить вслух.       Лицо Дайшо перед ним - яркий мазок упрямства с тонкой каймой недовольства по контуру, темные всполохи серо-зеленых глаз. Он не замечает или не хочет замечать, что уже по колено в воде, и Акинори улыбается еще шире, старается - честно изо всех сил - не разронять искристые смешинки. Так или иначе, в воду он его заманил, а что будет потом... Какая разница? В нем до сих пор живет вера в положительный результат - Сугуру ему еще потом спасибо скажет. И не важно, что с такими волнами как следует учиться плавать, вряд ли получится.       В какой-то момент - они оба не успевают его заметить - ровное дно под ногами заканчивается, и пятка Конохи соскальзывает вниз. Он вскрикивает и заваливается назад - вот так, неловко и почти испуганно. Дайшо забывает о негласных правилах их игры, шаг вперед, два шага назад, и преодолевает расстояние между ними за несколько коротких мгновений, хватает Коноху за руку, но скользит вслед за ним, и вот, они летят в воду уже вдвоем.       Мир перед глазами делает стремительный поворот, и они вдвоем на какое-то время теряются - перед глазами располосованная замыленная реальность, ощущение рук вдоль голых боков, как опора, отрезвляюще-холодная вода со всех сторон, почти до подбородка, и контрастно горячее дыхание в перекат между шеей и плечом. Акинори жмурится, встряхивает головой, как мокрая птица, и щурится сквозь влажные ресницы на нависшего над ним Дайшо.       - Вот так мы, - Он поднимает голову, глубоко вздыхает и выдыхает, сдувает темную челку с левого глаза. Получается плохо. - Теперь учимся плавать, да, Коноха-кун?       - Ничего не знаю, ты уже в воде, - Акинори не выдерживает - смеется - искренне, тихо, до искр перед глазами. Когда успокаивается, поднимает руку, и сам убирает волосы у него с лица кончиками мокрых пальцев. Он вглядывается Дайшо в лицо - все такое же острое, едва загоревшее, с легким налетом недовольства, и затаенным весельем в глубине глаз. Вглядывается, и улыбка медленно стекает с его губ.       Мягкий перезвон накрывающих друг друга волн, шелест ветра где-то над их головами, тонкими пальцами проникающий Дайшо под ткань намокшей рубашки - все проходит мимо ушей. Поэтому волну, которая накрывает их в следующую секунду, никто не замечает заранее.       Как итог - плавать Дайшо так и не научился, очки треснули у Конохи под ладонью, а панамку Куроо унесло в море, и он еще долго дулся на них обоих, отказываясь разговаривать с Дайшо до самого вечера. Зато Акинори понял, что квадрат вовсе не обязательно умещать в круг. И лето в его коллекции воспоминаний обрело еще одно лицо - лицо Дайшо, который смеялся, впервые на его памяти так громко, мокрый до нитки и довольный.