Последнее предательство

      Лань Сичень не смотрит на него, когда наносит удар.       Он не хочет видеть это лицо - чужое, жестокое, полубезумное. Сильные эмоции сделали его некрасивым.       Он помнит его милым, скромным юношей, как в тот солнечный день в Гусу, когда они впервые встретились.       Он еще тогда во время церемонии поклонения при всех назвал его благовоспитанным, вежливым и весьма неординарным и лично принял из его рук преподнесенный подарок от Ордена Не, таким образом выделив его из числа всех остальных. И встретил его признательный и непозволительно долгий взгляд. «Он смотрит на меня как на божество, спустившееся с Небес», - подумал Лань Сичень и лишний раз убедился в этом, когда Мэн Яо нашел его, чтобы попрощаться перед отъездом и еще раз поблагодарить за все.       Но Лань Сичень не считал, что сделал для него что-то особенное. Он лишь хотел показать всем, что даже незаслуженно несущий на себе печать грехов обоих своих родителей Мэн Яо ничем не отличается от остальных, чем заслужил его восхищение и бесконечную благодарность.       С тех пор, сколько бы лет ни прошло и какова бы ни была ситуация, Лань Сичень видел его именно таким - виновато улыбающимся за собственную неловкость, за шлейф грязных слухов, тянущихся за ним, словно тень.       Даже когда старший брат Не ругал его последними словами и обвинял в каких-то недостойных деяниях.       Он видел его таким - смущенным оказанной ему высокой честью со стороны Лань Сиченя, просившего его не быть излишне церемонным, ведь они с ним одного возраста, словно не видел разницы между ними, между главой великого Ордена и сыном шлюхи, выросшим в публичном доме.       Даже когда молодой господин Вэй и Ванцзи еще только предположили, кто, возможно, стоит за всеми последними событиями. Даже когда они все вместе нашли, казалось бы, «неоспоримые доказательства» его вины.       Он продолжал видеть его таким - испуганно прячущимся за его спину, в отчаянье стискивающим руками его ханьфу, а потом смиренно опускающимся на колени в ожидании расплаты в Знойном дворце.       Даже когда Цзинь Гуанъяо обманом запечатал его силы и привез в Юньпин.       Он видел его таким всегда. И верил ему, делясь с ним самым сокровенным. Во всей Поднебесной не было второго человека, который был бы так же хорошо осведомлен обо всех делах Ордена Лань и имел беспрепятственный доступ на его территорию в любое время дня и ночи!       Если до него и доходили какие-то слухи на его счет, Лань Сичень им не верил. Его младшему брату достаточно было улыбнуться своей очаровательной улыбкой с ямочками, делающей его похожим на беззащитного ребенка, и сказать несколько слов в свою защиту, чтобы все сомнения на его счет отпали сами собой, начиная казаться вздорными сплетнями со стороны завистников. А их у него всегда было немало.       Нет, Лань Сичень не верил сплетням.       Но, оказалось, он совсем не знал своего маленького названного брата.       Слушая его исповедь, Лань Сичень не понимает, как… Как мог он не заметить? И дать зернам ненависти и гнева в груди своего А-Яо прорасти? Как позволил оплести его сердце своими тенетами и задушить в нем все хорошее, что, несомненно, было в нем? Или его сердце уже было отравлено, а он не увидел? Не мог же он, считавший себя умеющим разбираться в людях, так ошибиться?!       Зачем он так на него смотрит? В чем пытается его убедить? Зачем продолжает звать его братом? Какой во всем этом смысл теперь, когда он знает всю правду?!       Ах, как тщательно он оберегал Лань Сиченя от нее! Он делал все, чтобы старший брат как можно дольше оставался в неведении, не желая лишиться поддержки и защиты в его лице!       Но он знает его слишком хорошо и не может не понимать, что судить его Лань Сичень будет разумом, а сердцем… В сердце своем он ищет оправдание для всех его ужасных поступков, даже сейчас.       «Я просто верил, что для каждого из них у тебя есть причина».       Глаза, как и сердце, видят только то, что хотят видеть. Они предают своего хозяина.       Поэтому сейчас он не смотрит на него. Он не хочет знать, откуда и что достал его младший брат, чтобы ударить его исподтишка.       А почему бы и нет? Загнанная в угол крыса чрезвычайно опасна. Говорят, она даже может подпрыгнуть на высоту человеческого роста, чтобы вцепиться ему шею.       Цзинь Гуанъяо уже доказал, что способен на все, когда взял в заложники Цзинь Лина. Он всю свою жизнь перешагивал через всех, кто стоял на его пути.       Чем же лучше какой-то там Лань Сичень, слепо верящий в силу слов?!       Ведь их братская клятва, данная перед Небом, Землей и всей Поднебесной, это только красивые слова!       «В случае вероломства, тысячи людей презрительно ткнут пальцем, Небеса и смертные обрушат свой гнев».       Цзинь Гуанъяо она не остановила. Не Минцзюэ не спасла.       Лань Сичень не смотрит на него, даже когда Цзинь Гуанъяо вскрикивает от неожиданности. Он заставляет себя забыть о жалости. Того бесстрашного юноши с робкой улыбкой, что спас его однажды, больше нет! А, может быть, его и не было никогда! Возможно, что все его трогательные взгляды и улыбки были только притворством! Такой уж он человек! Ему, значит, можно лгать, предавать, использовать, а сам он рассчитывает исключительно на хорошее к себе отношение! Хватит искать для него оправдание! Он пожинает горькие плоды собственных подлых деяний!       Как и Лань Сичень, в душе которого сейчас поднимается что-то черное. Незнакомое доселе, всепоглощающее чувство, ослепляющее и пугающее своей мощью.       Он хочет его убить?!       Весь его мир рушится со стремительной скоростью. Кто-то должен ответить за это? Так пусть он и отвечает! Тот, кто виноват во всем! Лицемер! Предатель! Убийца! Он сам не оставил ему выбора!       И пусть он будет проклят за это! Пусть Небеса покарают его точно так же, как сейчас его рукою они карают Цзинь Гуанъяо, лишившего жизни их старшего брата! Первого человека, который обратил внимание на его таланты, а не на происхождение, который поверил в него и дал шанс проявить себя! Его, Лань Сиченя, руками! Руками, научившими его «Песне очищения сердца», которую он извратил и превратил в смертельное оружие против Не Минцзюэ!       Когда вокруг начинают суетиться остальные, не понимая, что произошло, он открывает глаза и, в гневе повысив голос, напоминает:       - Глава Ордена Цзинь, я предупреждал. Еще одно действие, - и жалости вы от меня не увидите, вы не услышали?       И слышит в ответ:       - Да! Ты так и сказал. Но разве я что-то сделал?!       В смертельно бледном лице напротив обида и разочарование: он не ожидал этого. От кого угодно он был готов принять смертельный удар, но не от руки Лань Сиченя!       Его следующие слова такие же острые, как Шоюэ, они лоскут за лоскутом срезают плоть с сердца доброго праведного главы Ордена Лань. «Какой же ты дурак, брат! - так и слышно между строк. - Какой же я дурак!»       Когда Лань Сиченя накрывает осознание, что он не орудие небесного правосудия, а одного конкретного человека…       - Не двигайся! - почти в ужасе кричит он.       Зачем? Разве сейчас это что-то изменит?       Но Цзинь Гуанъяо его не слышит. Обманутый в лучших своих чувствах, ослепленный неподдельной ненавистью, он идет ему навстречу прямо по лезвию Шоюэ. С каждым шагом оно входит в его грудь все глубже и глубже, и Лань Сичень чувствует его боль как свою собственную.       Но сильнее физической - другая. Это боль от предательства близкого ему, как он полагал, человека, предательства незаслуженного, ничем не оправданного.       Они оба разделили ее только что, разрушив друг друга до основания: один своей постоянной ложью, другой своей слепой верой.       Именно боль толкает Цзинь Гуанъяо вперед, придает ему силы разбрасываться обвинениями и плеваться ядом напоследок. Повинуясь ей, он не щадит чувств своего старшего брата, взывая к его совести, надеясь сделать ему еще больнее.       Хотя после его слов:       - Я никогда даже не думал причинить вред тебе.       Хуже, чем сейчас, Лань Сиченю, кажется, уже не будет никогда.       С тем же успехом Цзинь Гуанъяо мог вонзить ему в грудь кинжал Вень Жоханя. Наверно, было бы не так больно.       Он ведь никогда не желал ему смерти? На какой-то момент он даже поверил, что для него еще есть надежда, что ему удастся сохранить жизнь. Лань Сичень верил, что сможет добиться для него снисхождения… Боги! О чем он думал?! Ему нет прощения за все его преступления, а публичная казнь - достоянная за них плата! Но увидеть его в петле на городской стене - это было бы выше его сил. А теперь и не придется. Он все сделал сам.       Когда Цзинь Гуанъяо тащит его к запечатанному гробу, он так оглушен, что даже не сопротивляется. Краем сознания он понимает, что тот делает, чего добивается, и помнит, что надлежит делать ему самому в данной ситуации. Но…       - Брат, умри вместе со мной.       Оттолкнуть его, ударить нет сил. Его слова жгут сердце адским пламенем, и рука сжимается в кулак и безвольно опадает. Он смиряется и закрывает глаза.       Пусть так! Пусть возмездие настигнет их обоих здесь и сейчас! Отвечать за свои поступки, какими бы они ни были - хорошими или плохими, - обязаны все! Никто не выше покаяния, даже император Поднебесной!       Это решение дается Лань Сиченю на удивление легко. Как легко и естественно было отвечать улыбкой на улыбку всякий раз, когда их взгляды находили друг друга. Или не позволять А-Яо отвешивать низкие поклоны при каждой их встрече. Сколько раз Лань Сичень ловил его за рукава, останавливая?       Сильный толчок в грудь заставляет его распахнуть глаза. Цзинь Гуанъяо, вложивший все оставшиеся у него силы, чтобы оттолкнуть его, отдаляется от него все дальше и дальше, а на его окровавленных губах играет горькая улыбка.       И, вспоминая ее впоследствии, Лань Сиченю остается только гадать, что было правдой, что было ложью? И чего хотел добиться А-Яо?       Воистину, кто может сказать: «Я знаю того человека», - тот или бог, или глупец.