Тот, кто приходит с Запада

Ее храм напоминает дворец, окруженный пышным садом. Он не высок, но просторен, наполненный темными лабиринтами коридоров. Своды храма опираются на стены и колонны. Белоснежная красота в этом мраке отливает золотом от света факелов. Сехмет любит мир людей, но едва ли кто-то рискнет построить свой дом вблизи ее главного святилища. Гордость и ярость заключенные в единое существо вызывают у других божеств тяжелые вздохи и укоризненные взгляды. Потому как даже им не заглушить ее рык в рокоте восстаний и сражений. Ее дыхание слышится в стоне больных и радостном плаче исцелившихся. Своевольное существо — средоточие гордыни и отваги, переплетенные милосердием и нерушимыми клятвами. Грозное око солнечного Ра. Свирепая Сехмет. Сехмет любит, когда верные жри́цы напевают ее любимые песни, расчесывают золотыми гребнями черные, словно сгусток застывшей крови, волосы. Ее манит блеск золота ни чуть не меньше, чем отблеск стали. Ее речи, дарующие знание исцелять, не менее притягательны, чем неуловимый шепот, совращающий на кровавую битву. Богиня не любит божественных гостей. Потому как те зачастую приносят заботы и тяготы. У Сехмет нет времени на них. В ее защите нуждаются воины, ее мудрость необходима врачующим. И богиня с радостью принимает их любовь. Сехмет купается в ней, ощущая каждой частичкой своей сущности веру своих последователей. Изредка она сама приходит к богам, чтобы поведать истории, которые довелось ей слышать среди смертных. И они слушают, как женщина с головой львицы сплетает слова в причудливую вязь. Но когда запад багровеет, а восток поглощает чернота, мир смертных с трепетом замирает. На раскаленные пески ступает Анубис, оставляя молчаливый запад за своей спиной. Черные глаза его отражают звездное небо. Не каждый отважится заглянуть в эту бесконечность, таящую в себе неприкрытую истину. Не каждый сможет удержать свой взгляд дольше пары мгновений. Золото на черной шакальей шерсти в последних лучах солнца отливает бронзой. Этой ночью он пришел только с одной целью. Лев открывает двери своего храма Шакалу, впуская гробовое молчание ночи в свою крепость. Но ни один факел не зажжется. Ни одна жрица не посмеет взглянуть на них. Глаза Сехмет светятся жидким золотом, а от шерсти веет пыльным, тяжелым теплом. Их фигуры исчезают в темных коридорах. Под сводами храма, в одной из комнат, они теряются в тонких шелках, привычно ложась на мягкие подушки. Между Сехмет и Анубисом круглый стол с различными яствами. В чаши разлит душистый напиток. Через открытый балкон, выходящий на запад, проникает тускнеющий свет и горячий ветер. Они не спешат нарушить молчание. Два бога наблюдают, как догорает горизонт. Его горячяя кровь застывает недвижимой коркой, блестящей россыпью мириадов звезд. Анубис переводит взгляд на богиню. Он видит, как напряженно и царственно поднята ее голова. Живая статуя, совершенство линий. Застывшая стихия, неистово увлеченная закатом. Казалось бы, она последняя, кто должен быть приветлив к такому богу. Во всяком случае, так считает Анубис. Он также знает, что когда последний багряный луч спрячется за горизонтом, Сехмет повернет к нему голову, нарушая свое молчание. И он ответит тем же. Но в этот раз львица легким прыжком преодолевает преграду. Она возвышается над упавшим на спину богом. Ее могучие лапы упирается по обе стороны шакальей головы. Золотые глаза смотрят в звездные пропасти напротив. Неотрывно. Не моргая. Черные лапы обращаются руками, забирающимися в густую золотистую шерсть. Запах стали и убиваемых жаром цветов затмевается отзвуком масел. Горечь бальзамов растекается в легких, прорастает цветом бархатцев. Сехмет доверчиво подставляет шею. Нестерпимый жар стихает. Ее сердце бешено бьется о клетку ребер. Львиная морда утыкается в шею божества. Она зажмуривает глаза, рвано ластится к его щеке. Пространство вибрирует в такт кошачьему мурчанию. Шакал улыбается, обнажая хищные зубы и звезды меркнут под его веками. Рядом с ним, источающим мертвенное спокойствие, бьется неудержимая живая сила. Мягкая шкура вспыхивает короткими искрами, когда тонкие пальцы приглаживают ее. Он ловит каждый вдох любимого дитя Ра. Анубис приходит тогда, когда кровь застывает на стали свирепой Сехмет. Анубис отражается в застывших глазах тех, кто проиграл безжалостной болезни. Дело его растет из дел ее. Ветер стихает, но ночной холод сочится по белому каменному полу, холодным потоком накрывая их с головой. Дитя солнца бесконечно стремится в глухую темноту, упираясь лбом в чужую грудь. В ее дыхании слышится шелест стали. Сехмет ложится рядом. Огромная львиная лапа мягко вжимает человекоподобное тело в шелковые подушки. Анубис обращается человеком и только звериная маска украшает его голову, напоминая, кем является ее носитель. Он прерывает молчание шепотом, разносящимся по комнате эхом смерти. И Сехмет открывает глаза, сияющие раскаленной магмой. Он шепчет, что скоро они вновь встретятся, но уже над ложем фараона. Львица поднимает свой взгляд выше, туда, где вздымается сумрак, где бушует первозданная тьма искрами прошедших тысячелетий. И Шакал не видит, как неистово бьётся золото вокруг бездонных зрачков. Сехмет верный страж, но даже такой воин как она не способен встать над природой человека. Нерушимая клятва беречь фараона имеет лишь один изъян. И гордость, закованная в золото шерсти, покорно склоняет голову. «Да будет так», — пылает в её взгляде и мимолётная скорбь обращается ровным, спокойным жаром. Анубис приходит с запада. Сехмет же провожает его с рассветом. Как жизнь сменяет смерть и как смерть порождает новое начало. Но пока холод дожирает душное, сухое тепло, две бездны всматривается в саму суть Ока великого Ра и звёзды в них мертвенно скалятся.