Лаума

Вышел на́ небо месяц — серебряные рожки. Тонок осенний месяц: не покачаться чёрту. Бродит чёрт по земле злой, грозит месяцу кулаком. Украду твоих дочерей! — говорит. Светлые звёзды со страху за облако спрятались, зовут мать. Мать не слышит: далеко за морем, где небо с землёю сходится, спит она в янтарном дворце — до восхода спит. Месяц зовёт громовника. Летит громовник на золотой колеснице — налилось небо кровью, загромыхало: от зарниц светло, как днём. Испугался грома чёрт, заметался. Забился под камень — только хвост торчит — да от громовой стрелы не спрятаться. Гром! — провалился чёрт в пекло. Отгремело, к полуночи месяц показался. Заворочалась нежить. Встали из могильных курганов печальные вели* — под луной греют кости, сторожат клады, ходят во сны живых. Качают на руках некрещёных детей, поют им мёртвую колыбельную. В тёмной чаще, где крика петушиного не слышно, воет вилкацис.* Расти, месяц! — откусит тебе вилкацис бок железными зубами, снова человеком станет. От месяца до месяца — волк, от месяца до месяца — человек. Улюлюкает нежить, хохочет — раздолье ей по осени: ночь длинна, день короток. На неубранном поле ведьмы пляшут: крутят вихорь. Вышла из леса лаума. Хлопнула в ладоши: потянулся лес к месяцу, утащил в чащу — вилкацису зубы точить. Потемнело, только хрустальные звёзды мерцают. Смотрит лаума: на востоке заря занимается, конец нежичьему часу — поманила рукой, прогнала зарю. Поднялся ветер — холодно в голом поле. По первому холоду ушла лаума к людям. У лаумы совиный глаз и волчий зуб (отведёт глаза — не увидишь). Крадётся лаума перекрёстками, крадётся погостами — встанет у избы. Примкнёт к окошку и смотрит: прядёт ли девица, не прядёт ли. От лучины свету никакого, да совиный глаз остёр. Прядёт! Учнёт лаума стучаться под окнами, выть, вкруг избы ходить. С нами крестная сила! Глянешь в окно — такое примерещится, что и не уснуть. Шипит, скребётся, да только зааминила девица двери: не войти в дом лауме. От злости сглазила лаума кур — топнула ногой, провалилась сквозь землю. У кур наутро змеёныши из яиц вышли. Ходит лаума меж домов, на чёрный лес оглядывается. Краснеет небо за лесом. В избе ребёнок заплакал. Прокралась лаума во двор, сонному петуху голову свернула — не мешай! — и в избу зашла. Плачет ребёнок в зыбке — мать не слышит, усталая. Села лаума, качает зыбку ногой, поёт по-своему, по-лаумовски — утих плач. Смотрит лаума: в зыбке ни ножа, ни топора железного, не закрещена зыбка… Встрепенулся петух у соседей, зарю завидев, закричал. Схватила лаума ребёнка, из избы юркнула, горбатой тенью по пустырю мелькнула — украла. В зыбку голик подбросила. Обернётся голик ребёнком — отцу с матерью на горе, завистникам на радость — а через семь годов к лауме в лес убежит. До третьих петухов ушла лаума в лес, следов по росе не оставила. В чёрной чаще, где бьётся в силках украденный месяц, позвала лаума: «Эй, велинас!* Выходи, встречай крестницу». Расступилась земля — вышел из пекла давешний чёрт, злорадно зыркнул на месяц. «Тащи, велинас, пива! — крикнула лаума. — Поминай крестницу!» Принёс чёрт пива — болотную зелень. Вылезла лесная нежить, заиграли в дудки — пошла пляска! Так и ходят копытца. Щекочут лесовки девочку, чёртову крестницу. Умаялась нежить, спать завалилась. Уложили дочку-лауму в люльку из коряжины. Уселась в головах сова, мягким крылом укрыла — баюкает. Баю-баю! — спи, милая. Матерь-лаума молока принесёт, без христова слова оставленного, вырастит дочь-красавицу… Чёрным делам научит: ветры насылать, скотину портить, заломы заламывать — человеку на погибель!