всегда рядом

март приходит неожиданно незаметно — ветвями цветущей сливы бьет в окно, легким ветром щекочет лицо и царапает под ребрами скорым выпускным. юность — лучшее время нашей жизни — проходит бесследно. ойкава смотрит в окно — яркое солнце ослепляет глаза, как это делает настольная лампа в три часа ночи. редкие облака проплывают на лазурном небе, а ойкаве хочется кричать. кричать от боли немного левее центра груди, кричать от невозможности избавиться от демонов в своей голове. кричать от того, что скоро все закончится. юность уже не вернуть. тоору смотрит на мир в окне размыленно, расфокусировано, сквозь слезы в уголках глаз. март приходит неожиданно незаметно. ласкает кожу яркими лучами, нагревает воздух на пару градусов больше, но дышится, почему-то, тяжелее. ойкава вспоминает недавний разговор с родителями. — тори, ты уже выбрала, куда будешь поступать? ойкаве хочется сказать, что вообще поступать не будет. но вместо этого она говорит: — хочу в токийский. отец гордо поднимает голову, треплет по карамельным волосам и говорит: — моя девочка, такая амбициозная! мать тепло улыбается, морщинки на ее лице собираются в уголках губ. она тихо шепчет: — я горжусь тобой. ойкава улыбается своим родителям и притворяется, что слезы в ее глазах — от счастья. тори словно соткана из кружев, пышных платьев, соткана из сахарной ваты и мягких подушек. соткана из сладких духов и нежной улыбки. но лишь ива-чан знает, что тори не соткана, а разбита. // — смотри, ива-чан, там котенок! — ойкава тыкает пальцем в шевелящиеся кусты, из которых доносится мяуканье. они вместе идут со школы самым длинным путем, чтобы подольше остаться одним в мире цветущей сливы, яркого солнца и облаков в форме сердца. иваизуми решительно раздвигает кусты и тянет руку к котенку — тот испуганным комком отползает назад, шипит в обиде на весь мир за то, что оказался брошенным. хаджиме снимает с себя курточку, а после и школьный пиджак, укутывает в него котенка и прижимает к груди. — заберем его домой, — утвердительно говорит ива-чан, подходит к ойкаве и осторожно передает котенка ей. ива-чан сейчас такая смелая, такая правильная — настоящая. тори чуть-чуть задыхается от крутости хаджиме, прижимает котенка как самый ценный подарок и спешит за ива-чан. по дороге они решают, как назвать котенка (это было давно предопределено — персиковый цвет шерсти решает все за них). ойкава притворяется, что дилемма, какой корм купить персику — это единственная проблема в ее жизни. (она тактично забывает, что ее чувства к ива-чан — та еще проблема). март искрится лучами сквозь ветви деревьев, залетает холодным ветром за шиворот и заставляет ежится — не то от холода, не то от осознания собственных чувств. // с утра ойкава ненавидит весь мир — холодный дождь барабанит по окнам, небо прогибается стальным серым, словно вот-вот лопнет и затопит водой весь этот мир. тори думает, что не так уж и плохо — вот так вот умереть. не нужно волноваться о будущем, думать, что бы соврать сегодня, не нужно притворяться. но потом ойкава словно приходит в себя — а как же ива-чан без нее-то. поэтому тори поднимается с кровати, позволяет себе сегодня не застилать кровать, и идет умываться. смартфон вибрирует оповещением и ойкава читает с экрана смс от хаджиме: «я зайду за тобой». неожиданно весь мир словно расцветает, как улыбка на лице хмурой тори. она легко усмехается, пока чистит зубы и думает, что дождь — не так уж и плохо. в конце концов — повод пойти под одним зонтиком и если умирать, то только вместе. «только реще, я ждать не буду» — пишет ива-чан, а тори в ответ присылает сердечко. хаджиме заходит в комнату, когда ойкава натягивает рубашку. — ива-чан, стучись! — ойкава совсем недавно осознала, что немного стесняется вот так перед хаджиме — в нижнем белье и с рубашкой на голове. — пф, что я там не видела, — ива-чан проходит вглубь комнаты и плюхается на кровать. — как там персик? одеяло двузначно шебуршит возле головы хаджиме, и она со вскриком вскакивает. — еб твою мать! ойкава смеется, натягивает наконец-то рубашку и идет потискать персика — тот ластится к рукам, мурчит довольно и жмурит сонные глаза. — какой он лапушка, — тихо говорит ива-чан, забывая, что только что испугалась из-за него. она гладит его по мягкой шерстке, чешет за ушком и берет на руки. персик прижимается к ее груди, трется мордочкой, а ойкава завистливо вздыхает. — я тоже так хочу, ива-чан! и то ли котенок так действует на хаджиме, то ли дождь за окном, но она отпускает персика, встает с кровати и рукой обнимает ойкаву за шею, прижимая к себе. мир не рушится, небо не расползается на куски облаков, проливая тонны воды, но тори почему-то тонет. (в своих мыслях, в хаджиме, в воде затапливаемого мира). ива-чан — мягкая и теплая, и поэтому — по-домашнему уютная. — ива-чан, что ты делаешь? хаджиме отскакивает от ойкавы, вся краснеет и сразу же скрывает неловкость за грубостью. — слепая, что ли? передаю тебе энергию, ты же во время дождя всегда вялая. тори изумленно ахает и теперь сама обнимает ива-чан, тыкаясь ей лицом в волосы и щеки. — ива-чан, — хнычет она, пока хаджиме пытается отлепить ее от себя. — если не будешь собрана через десять минут — уйду без тебя. ойкава застывает и в следующее мгновение вихрем носится по комнате — то ищет школьную юбку, то красит ресницы, то замазывает консиллером синяки под глазами. тори словно и правда набралась энергии от ива-чан и теперь любит весь мир, но хаджиме — чуть-чуть больше. // — ты проиграла. макки лезет палочками для еды в бенто ойкавы, крадет оттуда сосискового осьминога и сразу же пихает в рот. ойкава возмущенно пыхтит, но говорит: — еще раз! они играют в камень-ножницы-бумагу на еду, и тори проигрывает уже третий раз. — камень, ножницы, бумага! — я победила! я победила! — ойкава вскакивает, танцует победный танец и нацеливается палочками в бенто матсукавы — та оказалась единственной, кто выбросил ножницы. тори хватает палочками мини-онигири в виде пингвина и радостно улыбается. ива-чан смотрит на нее и тоже улыбается — видеть расстроенную ойкаву ей совсем не нравится. перемена заканчивается неожиданно быстро, и они идут на урок современной литературы, хором ноя о том, как же задолбала эта школа. тори весь урок валяет дурака — корчит рожицы макки, держит ручку над верхней губой, стараясь сохранить баланс, строит глазки ива-чан. после звонка хаджиме вытаскивает ее из класса в коридор и там обнимает — порывисто, крепко. — ива-чан, что ты делаешь? — забираю свою энергию обратно, больно уж ты резвая, — бурчит хаджиме, прячет лицо в карамельных волосах ойкавы и прижимается сильнее. тори смеется, обнимает в ответ и выглядит самой счастливой. (ива-чан замечает слезы в уголках ее глаз. она знает, что это не от счастья). // — ива-чан, давай устроим девичник? — ты глупая или где? я и так у тебя почти живу. — ну ива-чан! мы купим вредной еды, персиковую газировку, кексы и чупа-чупсы. обвешаем все гирляндой и будем смотреть мультики студии гибли. давай, а? хаджиме хмурится, но через пару секунд сдается — если ойкава что-то вбила себе в голову, она от этого так просто не откажется. и поэтому ива-чан согласно кивает и в следующее мгновение оказывается стиснутая в крепких объятиях. вечер настает как-то быстро — они едва успевают поучить уроки и сбегать в магазин, как сумерки уже накрывают город чернильным полотном. весна пахнет прохладой, едва сошедшим снегом и совсем немного любовью. после похода в магазин они разбежались по домам — захватить пижаму и зубную щетку, а еще учебники на завтра. пока ива-чан собирает свои вещи в доме напротив, ойкава сидит возле зеркала, расчесывает вьющуюся карамель длинных волос и думает, чтобы ей надеть. что-то нежное, красивое, летящее. но в итоге надевает свою пижаму с инопланетянами и все равно остается самой красивой. она включает на ноутбуке «ведьмину службу доставки» и вздрагивает, когда ива-чан заваливается в ее комнату. в спортивном костюме адидас, с сумкой на шее, с волосами в небрежном пучке. — а где твоя пижама? — на мне? — этот спортивный костюм? — ойкава скептично хмыкает. — ты дурочка или да? — вздыхает хаджиме и стаскивает с себя спортивную кофту — под ней оказывается голубая майка на тонких лямках из шелка. ива-чан стаскивает штаны и остается в шортах такого же цвета. ойкава восторженно пищит и срывается с кровати — потрогать, пощупать, помять пижаму. — никогда у тебя ее не видела! — это мне мама купила недавно, — чуть смущенно бурчит иваизуми, немного сжимается вся и обхватывает себя руками. — блин, ива-чан, тебе так идет! ты такая лапушка! — дурочка, — хмыкает хаджиме и чувствует себя чуть-чуть увереннее. они залезают на широкую кровать, укрываются большим теплым пледом и чувствуют себя расслабленно-уютно. все еще немного зимний ветер порывами бьет в окно, заставляя поежится, но довольно укутаться в тепло по самый нос. — ива-чан, а если бы мы были ведьмами? — насылали проклятия на тупых людей. — а персик был бы черным, и мы бы звали его уголек. — а еще собирали поганки в лесу. — носили длинные черные платья и жили вдвоем в каком-нибудь большом доме. — варили бы зелья и подкармливали ворон. — делали амулеты и подвески. — и общались с призраками. — блин, крутые из нас ведьмы! ойкава почти задыхается от того, что этого никогда не произойдет, жмурит глаза и глубоко вдыхает. — я бы не хотела без тебя быть ведьмой, — шепчет ива-чан и с головой закрывается пледом. тори ахает и кричит: — ива-чан! ты такая невозможная! ойкаву немного отпускает чувство невозможного, того, что никогда не случится, и они дурачатся на кровати под голоса из ноутбука. — я тоже без тебя никем не хочу быть, — ласково шепчет ойкава глубокой ночью, когда ива-чан проваливается в сон. нежно-щемящее чувство бьется ласточкой под ребрами, лепестками сливы впутывается в длинные волосы и мешает дышать. // ойкава пальцами пробегается по щеке, представляя, что это пальцы хаджиме. лицо горит, но куда сильнее — места прикосновения. ладонь скользит по шее, ойкава отворачивает голову в сторону. пальцы скользят по ключицам, проходятся ниже — по кромке белья. тори вздыхает, кусает губу и жалеет, что это не пальцы ива-чан. ладонь по дуге огибает вздымающуюся грудь, нежно проходится по ней и сжимает. ойкава почти стонет, сейчас она — оголенный комок нервов, отзывается на каждое малейшее движение собственной руки. правая ладонь скользит по животу, не скрытому тканью топа. опускается ниже, ведет по шву нижнего белья. пальцы скользят под ткань, останавливаются. левая рука сжимает сосок, губы приоткрываются в едва слышном стоне. пальцы едва проникают под нижнее белье. тело прошивает волна тока, тори вздрагивает и стонет. ива-чан перед ней — почти как живая, ласкает ее тело своими руками, целует шею и прихватывает губами нежную кожу. ойкава хнычет, сжимается и почти плачет от того, что ива-чан — лишь плод ее воображения. она себя так ненавидит в этот момент. и так любит хаджиме. // сигаретный дым тонкой струйкой вздымается вверх, ойкава пустым взглядом смотрит на стальное небо. март грустный, сложный, непонятный — и такая же ойкава. неправильная. мысли съедают ее изнутри, скребутся когтями под черепной коробкой и тори почти физически больно. — какого блядского хрена? — звучит грозное сбоку. ойкава поворачивает голову — перед ней ива-чан, живая и настоящая. — прости. хаджиме меняется в ту же секунду. она сколько угодно может кричать на ойкаву, вправлять ей мозги на место и читать нотации, но никогда так не поступит, когда тори такая — открытая, словно забыла надеть свою броню. ива-чан уже давно знает ойкаву — из нее ничего не выбьешь расспросами, нужно только ждать, когда прорвет. хаджиме совсем не против оказаться во время катастрофы рядом с тори. она знает, что катастрофа не затронет ее. ойкава курит за школой, прячется от всего мира, но не от ива-чан. потому что привыкла быть открытой только с ней. стальное небо проседает, почти черкает верхушки высоких зданий и наконец-то разламывается. только дождь случается не с целым миром, а только с ойкавой. слезы текут по горячему лицу, попадают на подрагивающие губы и мочат фильтр сигареты. тори всхлипывает, приседает на пол и плачет. ива-чан всегда рядом во время катастрофы, обнимает ласково и ждет, когда отпустит. — я… ужасная. ива-чан, я такая ужасная! никчемная, неправильная. я больше не могу так, ива-чан! я не могу… я совсем не сильная, я совсем не такая, какой меня видят другие. я ужасная! не способна даже справиться со своими чувствами… хаджиме словно обливает кипятком. -…чувствами? тебе кто-то нравится? — да, и это девочка! — ойкава сейчас — заплаканная до правды, отчаянная и смелая. она сжимается и ждет, когда хаджиме оттолкнет ее и убежит. но ива-чан только обнимает ее, прижимается щекой к мокрой щеке ойкавы и плачет вместе с ней. потому что быть настоящими они могут только друг с другом, ведь с остальными — очень страшно. март проседает серостью неба, накрывает волнами отчаяния и пахнет мечтами. март просит искренности, чувств, в ответ обещает дарить тепло и любовь. — ива-чан, почему ты… еще не убежала? я же… отвратительная… сквозь рыдания проносятся слова, складываются в изломленные фразы и убивают изнутри. — тори, я никогда не сбегу от тебя, — хаджиме обхватывает руками лицо ойкавы, смотрит в глаза и пытается там отыскать что-то, кроме надломленности. — почему, ива-чан, почему?.. — ойкава тихо воет, закрывает карамельные глаза и кривит красивое лицо. — я ведь в тебя влюблена, дурочка. ива-чан всматривается в лицо ойкавы, ищет подтверждение слов. слезы все катятся по лицу, падают на белую школьную блузку. небо тоже плачет, выпускает тонны воды, топит мир и совсем не жалеет. катастрофа в этот раз не обходит хаджиме. — тори, посмотри на меня. ойкава открывает красные заплаканные глаза, смотрит расфокусировано и пару раз моргает. — я тоже влюблена в тебя. дурочка. ива-чан прижимает тори к себе, почти душит объятиями и ойкава не смеет даже думать, что ее слова — ложь. она только сильнее хнычет, прижимается в ответ и хватается руками за спину. — мы обе такие дурочки, — шепчет ива-чан на ухо ойкаве, неуверенно улыбается и прижимается губами к губам тори. // — ива-чан, давай… сделаем это? хаджиме хмурит брови. они сидят в комнате ойкавы и делают домашнее задание. — сделаем что? — ну… это, — тори смущается, неуверенно сжимает пальцы на своей футболке и смотрит большими глазами на хаджиме. — что «это»? говори яснее! — черт, ива-чан, ты действительно такая дурочка? давай займемся сексом! — что за… ойкава, ты с ума сошла? тори отрицательно машет головой, краснеет почти вся и жмурит глаза. хаджиме наблюдает за ней — такой смущенной, живой, и не может сдержаться: встает с легкой улыбкой и откидывает учебник на пол. — я только приготовлюсь. и мы будем заниматься не сексом, а любовью. она уходит в ванную, оставляя смущенную ойкаву в комнате. уже за дверями ванной ива-чан опускается на пол, закрывает ладонями лицо и тихонько визжит. это что сейчас было? она сейчас… что сделала? заниматься любовью?! хаджиме ругает себя, но не жалеет — ойкава ведь этого хочет. да и к тому же они встречаются — ведь встречаются же? — а у пар такое постоянно. иваизуми стыдно признаваться, что после признания она искала некоторую информацию об отношениях с девушкой, но в итоге решила разбираться сама. а сейчас жалеет, что не прочла все до конца. ива-чан наконец-то выходит з ванной и застает ойкаву в таком же виде, в котором и оставила. — ойкава? — зовет она тихо. тори отнимает руки от красного лица, смотрит почти испугано и поджимает пальцы ног. — ты готова? ойкава словно против воли положительно кивает головой и ждет. — мне выключить свет? — д-да. выключи. ива-чан подходит к выключателю и свет гаснет. лампочка секунду сохраняет едва заметное свечение, а после взгляду открывается вид на звездное небо на потолке комнаты. хаджиме подходит к кровати, заползает на нее, и, стоя на коленях, надвигается на тори. та испугано отползает, сжимается в маленький комок. иваизуми ведет носом по карамельным волосам, вдыхает запах шампуня и чувствует, как ойкава дрожит. потолок комнаты усеян неоновыми звездами, март забивается в легкие запахом цветущей сливы сквозь приоткрытое окно. — ойкава, ты… тебе страшно? тори испугано закрывает глаза и кивает много раз. — ты действительно думаешь, что я сделала бы что-то с тобой, когда ты этого не хочешь? — я хочу! — восклицает тори и смотрит большими глазами на ива-чан. — я хочу, ива-чан! — не ври мне, — шепчет иваизуми и опускается возле ойкавы. — ива-чан, прости меня, — тянет ойкава жалобно и жмется к теплому боку хаджиме. — тебе не за что извиняться, дурашка. давай сделаем это, когда обе будем готовы, хорошо? — иваизуми ласково улыбается, треплет тори по волосам и легко чмокает в щеку. — черт, ива-чан, ты такая классная! иваизуми продолжает улыбаться, смотрит на неоновые звезды и все сейчас такое правильное — все так, как должно быть. — ты ведь не обиделась, да? — спустя пару минут тихо шепчет ойкава, легко касаясь плеча иваизуми. — дурочка, на что мне обижаться? — ну, а вдруг ты хотела, а я… а мне… страшно, — шепчет тори, виновато закрывая глаза. — тори, посмотри на меня, — требовательно говорит хаджиме. — ты не должна заставлять себя что-то делать, если тебе этого не хочется. отношения означают обоюдное согласие, понимаешь? я бы никогда и ни за что не притронулась к тебе без твоего согласия, тори. ойкава смотрит широко раскрытыми глазами, приоткрывает губы и поддается чувствам — целует вспыльчиво, резко. — я верю тебе, хаджиме. верю. но теперь я действительно хочу. если это с тобой. иваизуми немножко задыхается, смотрит ласково и чувствует, как нежность заполняет ее. она целует ойкаву, мажет губами в уголки губ, языком проходится по языку внутри чужого рта. и почти умирает, когда ойкава в ответ тянется к ней. руки сплетаются с чужими руками, волосы разметались по подушке. хаджиме нависает сверху, смотрит изучающе и не находит ни единой крупицы страха в карамельных глазах тори. и поэтому позволяет опустить себе одну руку на нежную кожу бедра, слегка погладить и сжать пальцами. ойкава под ней — нежно-доверчивая, открытая. другая рука ласково сжимает грудь, проходится по соску и перетекает на живот. ойкава стонет, неосознанно раздвигает ноги, когда чувствует руку на внутренней стороне бедра. ойкава отрывается от хаджиме, позволяет стащить с себя топ и уложить обратно. пальцы обводят кромку нижнего белья и лишь на миллиметр проникают под него. иваизуми смотрит вопросительно, ждет реакции-ответа. но тори лишь сильнее двигает бедрами, приоткрывает глаза и тянет руку к шортам хаджиме. — давай сделаем это вместе. одежда теряется в складках пледа, ойкава теряется в хаджиме. прикосновения нежные, мягкие, пропитанные любовью, как и их чувства друг к другу. ойкаву март больше не пугает — ее не пугает ничего, если рядом с ней хаджиме. а она теперь всегда будет рядом.