***
Храм после утренней службы был практически безлюден. Звуки шагов королевы, мягкие и приглушенные, отражаясь от массивной каменной кладки стен и потолков, преобразовывались в звучное, гулкое эхо, разрывающее пронзительную тишину. Утренние лучи, пробиваясь сквозь цветные витражи, изображающие сцены из Священной рукописи, расцвечивали целым калейдоскопом красок залы из белого гранита.Воздух был напитан ароматом хвои от подожженных в кадильницах веток сосны. Огромная купель, наполненная до краев святой водой, широким полукругом заполняла почти все пространство апсиды. Величественная статуя Святого Ильфа, защитника всех смертных, целиком отлитая из бронзы, в предостерегающем жесте распростерла руку над купелью. Другая рука святого лежала на рукояти меча, готовясь в любой момент покарать врагов человечества – выходцев из Бездны.Изабелла приблизилась к купели, и, смочив средний и указательный палец в освященной воде, коснулась ими точки над переносицей. Закончив привычный для всех прихожан ритуал, королева уединилась в исповедальне. Ее укромное расположение, простота и лаконичность форм, а так же отсутствие каких-либо излишеств и роскоши обеспечивали неприметность, а дубовые дверцы – конфиденциальность и тайну исповеди. Женщина заняла коленопреклоненную позу и стала ждать. В ожидании Изабелла не заметила, как ее пальцы начали нервно теребить кончики кушака. Она тут же себя одернула: не подобает такое поведение коронованной особе. Тут дверца с другой стороны исповедальни приоткрылась, и в решетчатом оконце показалось лицо того, кому сегодня выпала доля быть посвященным в тайны ее души.Кардиналу Александру в его тридцать шесть лет никто не мог дать и двадцати пяти. Коротко стриженый шатен с небольшой горбинкой на выразительном носу и скошенным подбородком, его лицо выглядело почти юношеским, если бы не мудрый взгляд темно-серых глаз. Его облачение состояло из длинной мантии пурпурного цвета с капюшоном, скрывающем почти половину лица, и накинутой поверх белой туники с расшитым золотой нитью символом ильфианской церкви – сияющим кругом. - Да простит мне Создатель мои прегрешения… - молвила Изабелла. - Да достигнут Отца нашего твои мольбы о прощении, – сказал Александр. От его бархатистого, обволакивающего голоса по спине женщины от копчика до лопаток пробежали мелкие мурашки– В чем провинилась ты, дитя? - Я согрешила в мыслях, отец. - В таком случае, прегрешения твои не так велики, – произнеся это, кардинал сделал выжидающую паузу, даря возможность королеве собраться с мыслями. - Мое сердце гложет ненависть, – продолжила Изабелла после долгой заминки – ненависть к тому, с кем меня обвенчали пред лицом Создателя… Она поведала ему обо всех мыслях и переживаниях, под чьим удушающим гнетом она жила все последние годы. Кардинал выслушивал внимательно, не перебивая, изредка перемежая ее речь со словами утешения, что лились из его уст подобно хрустальному роднику. Как долгожданный дождь дарит успокоение воспаленной плоти земли, испещренной засухой, так и его слова служили бальзамом для страждущего сердца королевы. Должно быть, такое же разливающееся внутри тепло ощущают младенцы, засыпая под материнскую колыбельную… Изабелла чувствовала, что может рассказать этому человеку обо всем на свете. От былого скепсиса не осталось и следа. Она с трудом заставила себя остановиться, когда заметила, что позднее утро склонилось к полудню. Мысленно выругав себя за излишнюю словоохотливость, она перевела дыхание и покорно склонила голову в ожидании последнего слова кардинала. - Через меня твои мольбы достигнут ушей Создателя. Даровать тебе прощение или нет – на все его воля, - произнес Александр стандартную фразу, завершающую исповедь – А теперь ступай, дитя. Да смилуется Создатель над твоей душой.***
Вот уже почти месяц Изабеллу было не узнать. Незримая траурная вуаль, укутывающая ее лицо все эти годы, истаяла, словно истлела, открыв людям ее истинный облик, тот, что, казалось бы, навсегда остался во временах ее отрочества. Давно уже никто не надеялся снова увидеть задорный блеск ее глаз, горящих воодушевлением, ее беззаботную улыбку, юношескую легкость ее движений. Такое отрадное зрелище не могло ускользнуть от взора Авильонского двора, но мало кто догадывался о причинах столь неожиданных перемен.Кроме разве что кормилицы, но та сочла благоразумным помалкивать. Несмотря на то, что в отсутствие короля кардинал исполнял обязанности Главного юстициария Авеллона и не был обделен проблемами, он каждую неделю выкраивал время на то, чтобы исповедовать королеву. Изабелла не уставала поражаться тому, сколько недоверия вызвала у нее персона Александра, когда он только появился при дворе. Практически сразу же после назначения, кардинал заслужил такое расположение короля, которым до этого монарх не одаривал никого. В свете его последних приступов паранойи, подобная внезапная симпатия не могла не вызвать у придворных вопросов. Однако же все вопросы истаивали подобно маслу на солнцепеке, по мере того, как кардинал делом доказывал заслуженность занимаемого им места. В конце концов, он стал вторым человеком в государстве после короля Меррика. Может ли быть так, что эта приближенность к королю поначалу оттолкнула Изабеллу? Что она невольно отгораживала себя от всего, что имело отношение к ее супругу? Как бы то ни было, теперь она не видела своей жизни без их еженедельных задушевных разговоров. Каждой исповеди она ждала с таким предвкушением, какое испытывает благородный рыцарь, томящийся под окном, в надежде узреть хотя бы на мгновение силуэт его прекрасной дамы. Ее сердце ликовало, когда он представал перед ней в узком окошке исповедальни, а щеки загорались румянцем. Женщину одолевали чувства, которых она доселе не знала. И единственные, которыми она пока еще не решилась поделиться с ним… Но радость не может длиться вечно. В один из вечеров, в которые королева, как обычно, была занята вышивкой в окружении своих фрейлин и кормилицы, ее покой нарушил внезапно ворвавшийся гонец. Он принес весть: военный поход короля увенчался успехом и тот быстрым ходом направляется к Авильону, чтобы торжественно войти в столицу. И темная вуаль, о существовании которой все уже успели позабыть, снова обрушилась на лицо Изабеллы. В тот вечер она больше не произнесла ни слова.***
Заряд кристаллов люксита в канделябрах и светильниках к вечеру истощился, и их заменили восковыми свечами, чей тусклый свет придавал таинственности белокаменному храму, столь яркому и красочному днем. В это время у храма был лишь один посетитель – королева Изабелла.Оставив слугу снаружи, она занимала себя тем, что меряла шагами центральный неф церкви. Женщина явно была чем-то взбудоражена, хоть и старалась ни лицом, ни жестом не выдавать своего смятенного состояния.Но кто бы знал, каких усилий ей стоило удерживать себя от того, чтобы сорвавшись с места, не начать метаться из стороны в сторону, подобно собачонке на короткой привязи! И все же, иногда нахлынувшее волнение брало верх над сдержанностью, и она нервно сцепляла пальцы, сжимала тугим хватом запястья, заламывала руки. А ожидание не добавляло спокойствия. - Чем обязан в такой поздний час, государыня? – раздался за спиной знакомый голос – Должно быть, у вас веские причины… Договорить кардинал не успел. Изабелла неожиданно рухнула на колени и крепко вцепилась пальцами в подол его мантии. По ее щеками градом покатились слезы. Александр так опешил от неожиданности, что у него не нашлось слов. - Почему радость так скоротечна? – с трудом выговаривала женщина, давясь слезами – Зачем Создатель дарит счастье…чтобы затем так жестоко отобрать? Так, должно быть, ощущают себя…приговоренные к казни, когда на эшафоте им объявляют о помиловании…лишь затем, чтобы сообщить, что все это было злой шуткой? Нет, пусть катятся в Бездну с такими шутками! – заговорила она уже исступленно, гневно – Пусть хоть сам Создатель сразит меня молнией, на этом самом месте! Я не желаю так больше жить… - Изабелла… - впервые он обратился к королеве по имени. Вместо укора и упреков в богохульственных словах, слетевших с ее уст в этом святом месте, кардинал опустился на колено рядом с ней, и заключил в объятия, нашептывая кое-что, предназначавшееся только для ее ушей. А вот что именно – одному богу известно. Как бы то ни было, от каждого сокровенного слова Изабелла расцветала в улыбке, а вспыхнувшие румянцем щеки придавали ее облику необыкновенно очаровательный вид.Александр помог ей подняться с колен, все еще удерживая за руку. Изабелла не противилась, когда мужчина увлекал ее за собой, в укромный уголок, который до сих пор служил им местом встреч. «Я, так или иначе, проклята, что мне теперь терять?» - утешала она себя в мыслях. Женщине казалось, что ее поочередно окунают то в кипящий котел, то в ледяную прорубь, от осознания того, какое святотатство она задумала совершить. Но теперь это уже не имело никакого значения. Она была околдована, очарована, опьянена. Когда за ними закрылась дверца исповедальни, он нетерпеливо притянул ее к себе и пылко поцеловал. В ответ Изабелла прильнула к его груди, стремясь как можно сильнее ощутить тепло другого тела. Ловкие пальцы ослабили завязки котты быстрее, чем в затуманенном разуме женщины пронеслась мысль, и платье медленно сползло к ее ногам. Если бы только в тот момент она заметила, какая торжествующая мина исказило его лицо…***
Воздух в просторной зале, казалось, можно было разрезать ножом, настолько пиршественный зал был наполнен людьми. Три вытянутых прямоугольных стола, расставленных перпендикулярно друг другу, могли уместить, по меньшей мере, около сотни гостей. Во главе среднего стола, на троне с высокой спинкой восседал король Меррик. По левую руку от монарха примостился его телохранитель, внушительного вида мордоворот, сэр Конрад. Плотно сбитый толстощекий детина ценился королем отнюдь не за остроту ума и умение задаваться вопросами, прежде чем обнажить меч. А этот невероятно тяжелый для обычного человека меч имел неприятное свойство выскакивать из ножен при малейшем намеке на угрозу жизни правителя.Стул по правую руку от монарха пока пустовал. Оставшиеся места за столом были отданы многочисленным членам королевской семьи, герцогам и разномастным приближенным феодалам с их женами. Спинку каждого стулавенчал фамильный герб, как видимое подтверждение статуса гостя, на нем восседающего. Королевский герб каплевидной формы был украшен золотыми цветками ириса на рубиново-красном фоне. В ожидании подачи блюд благородные господа и дамы занимали себя оживленными беседами.Это создавало в зале такой гул, что барды и музыканты нещадно терзали глотки и инструменты, силясь перекричать и переиграть несмолкаемый гомон. Но тщетно. Чтобы гости раньше времени не заскучали, в качестве разогрева было подано вино со специями.Монарх поднес к губам кубок с пряным напитком, наполненный сразу же после того, как предыдущий опустел. Для него предназначалось особенное вино, взятое из личных запасов королевских погребов. И тут он замер. Что-то в новой порции вина смутило его, но что именно, он не мог понять. - Господа! - обратился государь к сидящим за столом. Разговоры тут же смолкли, словно их проглотила жаба – Какое же все-таки чудесное вино изготавливает королевская винодельня! Какой букет… право же, несправедливо, что наслаждаться этим ни с чем не сравнимым вкусом и ароматом могу только я! Предлагаю исправить эту несправедливость. Любой желающий сможет отведать напиток прямо из моих рук. Господа, я оказываю вам великую честь! И намерен сделать это нашей доброй традицией. Гости нервно переглянулись. Один желающий быть удостоенным такой «чести» все же нашелся: мелкий согбенный феодал в летах.К моменту, когда кубок достиг его места за столом, двери в залу распахнулись, впуская слуг, несущих над головой тяжелые блюда с жемчужинами любого пиршества – жареной дичью. Запеченные целиком олени и косули, лебеди,поросята фаршированные перепелами, вереницей проплыли вдоль столов, словно девицы, водящие хоровод. Радостный шепот предвкушения трапезы вскоре сменился чавкающими и булькающими звуками поглощения еды и напитков. Развязность разговоров возрастала пропорционально убыванию вина, а песни бардов становились все более фривольными. И вдруг тот самый пожилой феодал, осушив свой кубок до дна, медленно осел, с глухим стуком уронив свою голову на скатерть. Серебряный кубок, выпущенный из его рук, коротко звякнув, укатился под стол.Это было замечено всеми гостями, несмотря на количество выпитого алкоголя. - О, а вот и первая пташка! – радостно прокомментировал король, растянувшись в широкой улыбке – Господа, право же, на что вы так уставились? Перепил старик, только и всего! Немудрено, в его-то годы!Отоспится, умоется, и на утро его будет не узнать, - с этими словами он отдал распоряжение слугам, и тело несчастного старика вынесли из пиршественного зала. «Значит, теперь подкупили и виночерпия?»– размышлял Меррик, зыркая по сторонам как сыч в поисках добычи – «Или же кто-то из слуг подмешал яд в кубок в последний момент. Если они думают, что это им сойдет с рук…» Следующий кубок он пил уже без опасения: один и тот же козырь не сработает дважды. - Дамы и господа, - провозгласил герольд – Королева Изабелла Валлийская. Сопровождаемая кастеляном, королева неспешно вплыла в залу и заняла пустовавшее место рядом с супругом. - Ваше Величество, - воскликнул распаленный выпивкой лорд Арн – вы осчастливили нас своим присутствием! Воистину, вы прекрасный бриллиант в короне Авеллона! Я готов поставить свой золотой перстень против дырявых башмаков, что ваш супруг – счастливейший мужчина на свете! Изабелла отреагировала на комплимент сдержанно и с достоинством. Дождавшись возможности спокойно поговорить с женой, король наклонился к ней и произнес: - Дорогая моя супруга, не обманывают ли меня мои глаза? - И что же видят ваши глаза? – уклончиво ответила она. - Весь прошедший день вы отказывались присутствовать на пиру, ссылаясь на плохое самочувствие. А теперь вы заявляетесь почти в разгар пиршества, да вдобавок без того великолепного украшенного пояса, что я подарил вам в день нашей свадьбы. Он так чудесно подчеркивал вашу тонкую талию, что я ни за что не поверю, будто вы забыли его надеть совершенно случайно. Так развейте же мои сомнения и скажите, не мудрствуя лукаво: вы ждете ребенка? - Вы поразительно наблюдательны, – подтвердила Изабелла, мысленно молясь, чтобы бледность лица не выдала ее. «Только бы не догадался. Только бы не догадался…» - Так зачем же скрывать от меня эту радостную весть? Дамы и господа! – огласил Меррик на весь зал, поднимая кубок – Тост! За будущего наследника престола! Множество кубков стремительно столкнулись друг с другом, словно лбы дерущихся быков. Когда поздравления и тосты иссякли, король снова заговорил с женой: - Скажите-ка, милая супруга, правда ли это, что в вашей семье было девять дочерей? - Все в точности так, Ваше Величество, - ответила Изабелла смущенно, не понимая, к чему он завел подобную беседу. - Ученые мужи болтают, что все, имеющее отношение к «женской сфере», в том числе плодовитость, дочери наследует от своей матери. - Я не понимаю, к чему вы клоните… Меррик наклонился к ней еще ближе, так, чтобы его слова достигли только ее ушей. - Если родится дочь – утопишь ее сама. Последним высказыванием она была ошарашена так, что поначалу подумала, что ее поводит слух. Или рассудок. Но нет, похоже, король не шутил. Всю свою силу воли она бросила на то, чтобы не потерять самообладание и не ударить лицом в грязь при почетных гостях. Когда над столом склонился слуга для того, чтобы разделать лежащего на блюде поросенка, первым ее порывом было выхватить у него из рук нож и вогнать его в шею супругу по самую рукоятку. Однако же острие ножа было предусмотрительно затуплено. Да и сколько бы понадобилось времени хрупкой женщине на то, чтобы занести руку для удара, прежде чем этот амбал сэр Конрад, цепной пес короля, рассечет ей голову мечом? Она больше не могла так рисковать. Не могла рисковать жизнью своего будущего ребенка. Вдруг в пиршественный зал, протаранив двери с такой силой, что они распахнулись настежь, как церковные ворота в день Вознесения, ворвался человек. По накидке с капюшоном, щедро припорошенной дорожной пылью, в нем легко можно было узнать гонца. Появление незваного гостя вызвало замешательство среди присутствующих. Дыша словно столетний старик, только что осиливший подъем в гору, гонец выпалил: - Ваше Величество! Государь! Случилась беда! – запыхавшийся, раскрасневшийся, он все же не совладал с дыханием и рухнул на одно колено. «Кто-нибудь, дайте ему воды!» - послышалось откуда-то из зала. Дождавшись, когда гонец переведет дух, король спросил нетерпеливо: - Какую весть ты принес? И почему эта весть не могла подождать хотя бы окончания пира? - Весть… о его Высокопреосвященстве… - О кардинале? Несколько месяцев назад я отправил его с дипломатической миссией. Что произошло? Он провалил переговоры? - Убит… жестоко убит, мой государь! - Убит? – переспросил огорошенный монарх – Как? Кто?! - Мне не ведомо, государь. Нашли их ранним утром, купцы, проезжающие по тракту… лежали тела вповалку… кардинала, да эскорта его. Сожгли, почти сжарили тела, изверги, словно они еретикам каким-то принадлежали… Видать, следы заметали… Только по повозке кардинальской недогоревшей и узнали, на кого нападение было совершено. А нападавших к тому времени и след простыл… Ропот изумления пробежал по залу. Лицо монарха все больше мрачнело, а взгляд тяжелел, как набитая монетами мошна казнокрада. Повисла гнетущая тишина. - Покушение… на жизнь служителя церкви. Да вдобавок такое дерзкое! Покушение на церковь равносильно покушению на власть. Это заговор!!! – внезапно воскликнул король с безумным блеском в глазах. Он подскочил со своего места и обвел взглядом зал, словно прожигая насквозь каждого из присутствующих. - Вот какую благодарность я получаю за то, что денно и нощно думаю о своем королевстве и его поданных! Нож в спину! Псы паскудные, не хватает смелости сразиться со мной лицом к лицу, так они меня за пятки кусают! Кто удержит наш Авеллон от падения в Бездну, если не я?! Ты? – неистово выпалил Меррик, нацелив указательный палец на одного из сидящих за столом - А быть может, ты?! Наверное, спите и видите, как бы водрузить свой пышный зад на мой трон? Вы! Вы все… Те, на кого указывал король, в ужасе втягивали шеи. Они уже были не понаслышке знакомы с приступами паранойи монарха и предпочитали не провоцировать его на новые вспышки гнева. Весь королевский двор вмиг уподобился мышам под метлой.Но постепенно пунцовая краска начала сходить с лица короля, поток его параноидального бреда иссяк и он, тяжело опустившись в кресло, проговорил, словно отчеканивая слова: - Это не должно остаться безнаказанным. Я вышлю поисковые отряды. С сегодняшнего дня объявляется траур. Праздник закончен, вы можете расходиться. Никому и в голову не пришло ослушаться столь конкретного предложения «пойти с глаз долой». Во всеобщей сумятице никто не заметил, что кое-кто покинул зал еще до того, как у правителя случился очередной приступ. Стул, принадлежащий его супруге, пустовал уже давно.***
Кафедральный собор святого Григора с самого утра огласил весь Авильон торжественной многоголосной песнью: гулким басом Великого колокола, мелодичным перепевом средних и звонкой трелью самых маленьких колоколов. Им аккомпанировали высокие голоса церковного хора. Поводом для торжества в этот день стало значимое событие в жизни королевской семьи – церемония Очищения. Минуло ровно три месяца со дня появления на свет королевского наследника, и теперь ему предстояло пройти через ритуал, обязательный для всех рожденных под опекой ильфианской церкви. Многочисленные приглашенные свидетели из королевской семьи и сам король уже расселись по своим местам. Лицо монарха излучало необыкновенное благодушие, доселе невиданное.В зал лебедем вплыла Изабелла, а за ней – слуги, несущие длинную полупрозрачную вуаль. Лучащаяся счастьем, с младенцем на руках, она была подобна святой Мелассе. Мальчик, несмотря на то, что появился на свет раньше положенного срока, был необычайно крупным и тяжелым. Для него даже пришлось шить отдельную белую шелковую рубашку, поскольку фамильная рубашка для ритуала Очищения, пришлась ему не в пору. Достигнув купели у алтарной части собора, королева остановилась и развернула укутанного в пеленки крепыша. Епископ, облаченный в красную мантию, плавным взмахом руки окропил мерцающими капельками святой воды мать и ребенка. Но тут произошло то, чего не мог ожидать никто.Едва достигнув лица мальчика, капли зашипели, словно вода, испаряющаяся с нагретых в огне камней, и избороздили глубокими ожогами нежную младенческую кожу, что моментально покрылась волдырями. От боли ребенок разразился визгливым плачем. Епископ в ужасе попятился, беззвучно хватая ртом воздух, словно рыба, выброшенная на берег. Когда дар речи к нему вернулся, священник истошно завопил: - Демон! Исчадье Бездны! Дьявольское отродье! Всеобщее замешательство длилось недолго: опомнившись от изумления, король Меррик звучно скомандовал: - Сэр Конрад, схватить их! Не дать им уйти! Стража! Стража, сюда! Подскочившие со своих мест гости начали окружать королеву плотным кольцом, стараясь оттеснить ее к стене. Крепко вцепившись в сверток с младенцем, Изабелла злобно ощерилась, подобно дикому зверю, блуждая горящим взглядом по залу. Толпа расступилась, чтобы пропустить сэра Конрада, и он угрожающе двинулся на женщину. Телохранитель короля выглядел свирепо даже будучи без оружия. В два шага сократив расстояние между собой и королевой, он сделал попытку вырвать у нее из рук сверток… Позже люди рассказывали, что в тот момент сил королеве придал Дьявол, чье расположение она заслужила, разделив с ним ложе. В действительности же, отчаяние затуманенного любовью к ребенку разума матери, придало ее телу такой мощи, о существовании которой хрупкая женщина доселе и не подозревала. Издав душераздирающий яростный вопль, Изабелла с такой силой саданула сэра Конрада, что тот от неожиданности выпустил из рук мальчика. Затем, вцепившись мертвой хваткой в одну из дубовых скамей, она, уподобившись дискоболу, раскрутила тяжелую лавку, словно она ничего не весила, и запустила в обступивших ее людей и подоспевших к тому времени королевских гвардейцев. Не дожидаясь, пока они придут в себя, Изабелла с прытью лани перемахнула через лежащих вповалку людей и устремилась к выходу. Прежде чем считавшие ворон люди на улице успели опомниться, она вскочила на козлы повозки, и, нещадно стеганув лошадей, ускакала прочь.Очнувшиеся к тому времени гвардейцы высыпали на мостовую, и, оседлав коней, пустились за ней в погоню.***
Капитан королевских гвардейцев, полагаясь на нюх своих гончих, выслеживал беглую королеву уже не один день. Угнанную ей повозку поисковый отряд нашел сброшенной в овраг. На исходе первого дня, казалось, гончие напали на след женщины, но привели отряд только к ее платью, оставленному на ветвях кустарника возле ручья. Далее гвардейцы разделились для обыска вдоль ручья. Поиски продолжались несколько суток, пока, наконец, гончие не уловили новый след. Они нагнали беглянку на лесной опушке, где она была видна как на ладони, и ей больше некуда было скрыться. Когда отряд преследователей окружил ее, королева обессилено рухнула на колени. Тогда капитан смог рассмотреть ее как следует. Вся изгвазданная в земле, в одной нижней рубахе, превратившейся в изорванные лохмотья, с кожей, исчерченной множественными царапинами от цепких древесных когтей, она выглядела отрешенной и подавленной. Ребенка у нее на руках не было. Не сумев добиться от королевы разъяснений о дальнейшей судьбе ее сына, гвардейцы доставили ее назад в Авильон, для «допроса с пристрастием».***
В кабинете короля Меррика в тот вечер было невероятно оживленно. Если бы не грозная мина сэра Конрада, непреходящего счастливого талисмана короля, министры одолели бы правителя своими прошениями. На столе перед королем были взгромождены горы документов, ожидающих его подписи. Лорд Родерик, королевский советник, чья должность после смерти кардинала стала скорее формальностью, зачитывал правителю документы вслух. - Нет, лорд Мервин, вы, очевидно, рехнулись, если решили, что я приму такое постановление! – раздраженно протянул король – Без торговли с Эвиллом разориться половина наших домов! - Мера временная, - возразил лорд – до тех пор, пока… - Пока вы не перехватите все торговые договоры? – резко прервал монарх – Вы меня за слепого держите, или за дурака? Лорду Мервину не нашлось, что ответить. - Та-а-а-к, что у нас дальше? Двадцать дени запрашивает Отец церкви на новую молитвенную подушку? Думаю, интересоваться, чем его не устроила старая, не стоит? Ох, сущее разорение… Выделите Отцу все необходимое. Что там дальше? - Палач подает прошение об увеличении жалования, – произнес советник. - Весьма охотно утверждаю. На подобного рода расходы я никогда не скуплюсь. Что еще? Король не сразу заметил, как в кабинет вошел мальчишка-посланник. Юнец служил подмастерьем у королевского душегуба. - А, Джон, верно? Подойди – Меррик жестом подозвал парнишку, – Какие вести ты принес от заплечных дел мастера? - Господин велел передать только одно сообщение: «Она не сознается» Услышав весть, король нахмурился и жестом отпустил посланника. Затем поднялся из кресла, обошел кабинет и остановился у окна, задумчиво устремив взор вдаль. - Сколько месяцев уже продолжается допрос? – произнес он после долгого молчания – Два? Три? Шесть? Я всецело доверяю королевскому палачу, он знает свое дело как никто другой. Еще не было предателей, заговорщиков или изменников, которым он не смог развязать язык. Всем бы быть столь же трудолюбивыми! И я спрошу вас, господа, как же это называется? Его вопрос остался без ответа. - А ты, Родерик? – обратился король к советнику – Что ты скажешь о тех, кто живет, несмотря на такие муки? «А что вы скажете, государь, о тех, кто обрекает людей на такие муки?» - подумал советник, но счел благоразумным не высказывать это правителю. - То, что она до сих пор дышит, - продолжил государь, не получив ответа – заслуга отнюдь не ее сильного духа. Это происки Дьявола, вот что я вам скажу. А это означает, что дальнейший допрос не имеет смысла. Разве может человек тягаться с потусторонними силами? Вернувшись в свое кресло, король отдал короткий приказ писцу: - Записывай приговор. Обмакнув кончик пера в чернильницу, писарь начал резво выводить на пергамент слова обвинительного приговора, но когда дошло до записи способа казни, его перо резко споткнулось. Ропот недовольства и негодования промчался среди министров. - Ваше Величество, это неслыханно! – первым выпалил королевский советник, но поймав прожигающий взгляд правителя, проглотил свои слова. - Говори, Родерик, – приказал король тоном, не терпящим возражений. - Я хотел сказать, - нерешительно продолжил советник, тщательно, с точностью аптекаря, рассчитывающего дозу лекарства, подбирая слова – Что нашим летописцам еще не известны… прецеденты, чтобы подобные виды умерщвления когда-либо применялись к особам столь… знатного происхождения. Не будет ли это нарушением действующих законов? - А применимы ли законы людские, к той, что презрела законы Создателя? – отрезал Меррик – И не создаст ли слишком милосердный приговор, как ты его назвал, прецедент? Не внушит ли подобным тварям мысль о собственной безнаказанности? Нет, Родерик, подобное милосердие и малодушие недопустимы. Мы должны сохранять твердость ради защиты наших людей. Обозначив конец разговора, монарх принял пергамент из рук писца и закрепил приговор своей подписью. И решив, что на сегодня с него довольно бюрократии, король распустил министров и покинул кабинет в сопровождении своего телохранителя. Советник последовал за ними. На выходе из комнаты, вслед за этой процессией внезапно увязалась какая-то тучная женщина, очевидно из придворных. - Государь! – бормотала женщина ломающимся от рыданий голосом – Государь, смилуйтесь! Она невинна! Она ни в чем не повинна, она просто заблудившееся дитя! Король даже не повернул голову в ее сторону. - Ваше Величество, неужто ничто не заставит вас передумать? Или, по крайней мере, смягчить приговор? – робко спросил советник. - Ты меня удивляешь, Родерик! Мне казалось, мы уже закрыли эту тему… - Государь! – голос женщины звучал все отчаяннее – Неужто в вашем сердце не найдется место жалости? Будьте милосердны, умоляю! - Родерик, ты слышишь это? Что это за назойливая муха неугомонно жужжит у меня над ухом? – язвительно произнес Меррик. - Кажется, это кормилица корол… вашей бывшей супруги. - А, вот оно что! – все так же ехидно продолжал король, по-прежнему не поворачивая головы – А ее что, еще не казнили? Последняя фраза, брошенная королем так буднично, огорошила женщину настолько, что та остановилась как вкопанная, побелев от ужаса, словно мел. Правитель же, не замедляя шага, продолжил свой путь, напоследок озвучив мысли вслух: - Право же, Родерик, я становлюсь таким рассеянным!***
Скрежет ржавых засовов оповестил узницу о посетителе. Крепко сложенный мужчина, обводя едва чадившим светильником углы камеры, пытался разогнать густой, как патока, мрак. Впрочем, тесное, словно каменный гроб узилище, не оставляло много места для маневра, и вскоре его взору предстало жалкое зрелище. На сыром земляном полу, подобрав под себя охапку гнилой соломы, в согбенной позе сидела женщина. Ничто больше в ее внешнем облике не выдавало в ней знатного происхождения, величественности и стати. Приговоренная к смерти королева Изабелла (хотя какое теперь значение имели титулы в ее положении), казалось, вовсе не замечала нежданного гостя. Даже не удостоила мучителя взглядом. Отрешенная, неподвижная, словно каменное изваяние, она сидела, прислонившись спиной к холодной стене, обхватив руками ступни... Вернее то, что от них осталось. Некогда изящные, тонкие белые ножки, ныне отданные на растерзание королевскому палачу, напоминали пожеванные собакой кости. Икры до колена покрывали пропитавшиеся гноем повязки, вздымавшиеся, словно морские волны от личинок, лакомившихся ее умирающей плотью. На руках отсутствовали ногти. Лицо превратилось в искаженную в пароксизме боли восковую маску, со страшно запавшими глазницами и щеками. Другие ужасы искалеченной плоти скрывали слипшиеся от грязи темные патлы, ниспадающие до самых лопаток, да грубое, бесформенное рубище. Мужчину, впрочем, сие зрелище нисколько не растрогало. Зависнув, словно коршун над ее головой, он звучно скомандовал: -На выход. Живо! Только тогда Изабелла подняла на него взгляд. Казалось, она не верила своему счастью. - Палач по тебе истосковался уже – продолжал он – Не заставляй ждать. Можно подумать, Изабелла хотела ждать! Мгновенно выйдя из оцепенения, она, опираясь на стену, неуклюже поднялась с соломенного лежака. Но все же не удержала равновесия. Подхватив ее на полпути до земли, мужчина тяжко вздохнул, словно на его плечи взвалилась вселенская ноша. Он резким рывком поставил ее на ноги и нетерпеливо потащил к выходу, нисколько не заботясь о том, приличествует ли подобное обращение венценосной особе. Когда женщина оказалась снаружи, она внезапно осознала, как сильно потеряла ощущение времени. Она вступала в эти жуткие застенки еще когда зеленились поля пшеницы и наливались спелостью яблоки. Теперь же бурая, пожухлая растительность говорила о том, что наступила осень. Осень... Как же долго она пробыла в темнице? Узница слишком привыкла отмерять время промежутками между пытками, краткими моментами облегчения, когда лекарь врачевал ее растерзанную плоть, лишь затем, чтобы ее вновь могли истязать. В эти короткие передышки она занимала себя размышлениями и молитвами. Но вовсе не к своей жалкой судьбе были обращены ее мысли, не о спасении своей души молила она денно и нощно, не о своих страданиях она проливала горькие слезы. Все ее молитвы, стремления разума и сострадание были обращены к существу, по вине которого она была осуждена – к ее единственному ребенку. Они говорили, он выродок, чудовище. Демон. Но что они могли знать?! Разве ощущали они всепоглощающую любовь, которая накрыла словно покрывалом их обоих: мать и дитя, когда она целовала его крохотные ручки? Разве они любовались как заколдованные этим светлым личиком и чистыми глазами, в коих не было и следа скверны? И они посмели судить! Нет, больше никто не покусится на жизнь ее дитя. Она спрятала его. Спрятала надежно. И она скорее позволила бы запытать себя до смерти, чем обмолвиться хоть словом. Впрочем, последнее ей не грозило. Узники покидают застенки только для восхождения на эшафот. Изабелла не тешила себя пустопорожними надеждами, она знала, что ее ждет. Неминуемость смерти даже умиротворяла ее: теперь уж она точно унесет свою тайну в могилу!***
Повозка, в которую усадили королеву, продвигалась к главной площади нарочито медленно, даря возможность горожанам, нищим и любопытным ротозеям выразить гнев к осужденной. И этой возможностью народ пользовался сполна. Осыпаемая дождем из ругани, объедков, камней и плевков, приговоренная склонила голову, тщась хоть как-то закрыть лицо ниспадающими на лоб прядями. Что в прочем, нисколько не помогало. Спустя четверть часа повозка наконец-то достигла площади, и Изабелла впервые подняла голову и огляделась. Берега главной площади наводнила толпа горожан, чье любопытство и жажда зрелищ создавали такую волну, что она грозилась выплеснуться за стены города. Лишь паперть храма оставалась свободной от зевак. Особняком стоял наспех сколоченный эшафот, возвышавшийся над людскими головами, словно замшелая, уродливая, горбатая старуха. Неподалеку от лобного места, на подмостках, под навесом, были обустроены места с наилучшим обзором для благородных господ. Среди присутствующих женщина без труда узнала того, кто собственной рукой подписал ей приговор – его Величество король Меррик. Кто бы сомневался. Король никогда не упускал возможности поприсутствовать на публичных «представлениях». С чего бы ему делать исключение сейчас? Когда повозка остановилась, венценосный подал условный знак двум сопровождавшим ее здоровякам и те, сжав ее руки словно тисками, поволокли женщину на эшафот. Только когда толпа расступилась, Изабелла наконец рассмотрела у его подножия добротную охапку дров. Увиденное ошарашило ее. Расставаться с жизнью - это одно, но покидать этот мир таким позорным, унизительным, не соответствующим ее сословию способом?! Королева сделала попытку попятиться. Державшие ее конвоиры, казалось, ощутили эти намерения и ускорили шаг. Былая решимость покинула приговоренную.***
Металлические оковы опоясали ее стан, пригвоздив к столбу. Не в силах стоять на бесформенных культях, оставшихся от ее ног, женщина бессильно повисла на цепях. Глашатай начал оглашение приговора. Но Изабелла уже не видела и не слышала. В таком виде ее можно было принять за одну из множества скульптур, украшающих внутренности храма. «… за супружескую неверность, государственную измену, сделку с Дьяволом, приведшую в наш мир демона-полукровку, и последующее его сокрытие от властей…» Кольцо окруживших костер факелоносцев стало сужаться. «… Приговаривается к сожжению живьем на костре. Приговор привести в исполнение» Сухие дрова моментально занялись пламенем. Сгусток жара ударил в лицо Изабелле и осушил слизистые, заставив ее выйти из состояния тупого оцепенения. Тщась подобрать под себя ноги, спасая их от жара, она еще сильнее натянула на себя цепи. Осознавая обреченность этих попыток, она стала беспомощно водить головой из стороны в сторону, словно теленок, чья голова свесилась из телеги мясника. Подняла взор к небу, затем к подмосткам, затем оглядела толпу. Был ли это бред впавшего в отчаяние сознания, но среди толпы черни она выхватила до боли знакомое лицо. О, его бы она узнала из тысячи! Ее совратитель, отец ее ребенка, ее погибель. Как ни в чем не бывало, он наблюдал за казнью, надвинув на глаза капюшон. Значит, кардинал выжил? Но почему же тогда он так безразлично наблюдал за ее мучениями, скрыв лицо от чужих взоров? Она хотела было окликнуть его по имени, но в то же мгновение навязчивое видение растворилось в море искаженных злобой и жаждой чужих страданий лиц. Обескураженность от развеянного миража недолго продолжалась. Набрав в легкие последние глотки воздуха, Изабелла огласила площадь яростным воплем: - Будь проклят! Слышишь?! Будь ты проклят!!! Будь ты… Но тут вопль ее перерос в оглушающий фальцет: пламя добралось до ног. После вереницы всевозможных пыточных инструментов: клещей, тисков, игл, крючьев, прессов, шипов, груш, щипцов, женщине казалось, что уже ничего не сможет причинить ей равносильную боль. Как же она ошибалась! Красная, голодная пасть, дышала невыносимым жаром, с жадностью пожирала ее все еще живую плоть, оповещая о сытости потрескиванием обугленной кожи. От дикого крика боли, сосудистая сетка ее глаз разбухла, а затем лопнула, окрасив белки алым. Она извивалась, как пойманная в сети рыба, но только лишь сильнее затягивала оковы. Вспыхнула одежда, моментально истлев. Кожа с живота и груди оплавилась и оплыла, как неудачно заведенное тесто в руках пекаря. Лишь когда пламя подобралось к ее шее, Создатель, кажется, смиловался над несчастной, и она наконец-то потеряла сознание.***
В то утро ветер донес радостный перезвон Авильонского кафедрального собора даже до землянки отшельника Нэда. Трезвонили ли колокола в честь чей-то свадьбы, или рождения, или церковного праздника, отшельника мало заботило. Дела простых смертных давно перестали его волновать, а дела собственные вынудили его искать жилье подальше от людских глаз. Отрадно заниматься любимым делом, не слыша ежедневно трусливых перешептываний «колдун», «чернокнижник», «он навлечет на нас беду» и, особенно «чойта наш знахарь в лес зачастил, уж не блудит ли он там с ведьмами». Прихватив с собой только дорожный посох, огниво и факел, Нэд отправился на уже привычный обход своих территорий. А «своим» для него стал уже весь лес. Его зоркие глаза старались выхватить из окружающего ландшафта любую мелочь, любой знак, способный указать направление поисков. На исходе дня, он, кажется, нашел, что искал. Вдоль глубокого оврага длинным непрерывным рядом, словно девицы на смотринах, выстроились грибы, не решаясь заступить за край, а вокруг ни одно дерево не было увенчано птичьи гнездом. Нэд аккуратно разжег факел и начал обход оврага, стараясь не соскользнуть с его края, затем, не удовлетворившись результатом, осторожно спустился на его дно. Но вопреки его ожиданиям, пламя факела не окрасилось в синий цвет. Разочарованно вздохнув, чернокнижник выкарабкался из расщелины и понурый, направился назад, к хижине: продолжать поиски после наступления ночи бессмысленно. Когда до землянки оставалось всего несколько десятков шагов, лесную тишину внезапно разорвал детский плач. Нэд поначалу не поверил своим ушам: какие дети в такой глуши? Однако же, в отличие от морока, этот звук по мере приближения только усиливался. Мужчина ускорил шаг. И возле двери землянки обнаружил плачущий сверток. Развернув пеленки, он обнаружил под ними крепкого, розовощекого мальчугана, одетого в рубашку из явно не дешевого шелка, предназначенную для ритуала Очищения. На щеках малыша багровели пятна ожогов. Чернокнижнику не понадобилось много времени, чтобы связать воедино эти два факта. О таком подарке судьбы он даже не мог даже мечтать! Неужто столько лет все его попытки призвать демона терпели крах лишь затем, чтобы Владыка Бездны одарил его ребенком-полудемоном? Вне себя от радости, Нэд снова укутал младенца и укрылся вместе с ним в землянке. Колдуну предстояло еще много работы…