Пляшущая звезда

Безлюдную полосу пустыни быстро заволокло алым, обращая тусклое золото в раскаленную медь. Солнце не заходило, оно проваливалось за горизонт, будто попав в капкан. Вэш тоже ощущал себя пойманным… Но не из-за тесноты и убогости гостиничного номера и не из-за давящей массы иссушающего пустынного безветрия, всей своей тушей опустившегося на город. Его поймала звезда. Она падала, падала стремительно и неотвратимо прямо в алый пожар заката. Вэш закрыл глаза. Он никогда не мог загадывать желания на падающие звезды… Тихий щелчок за спиной, Вольфвуд привык входить без стука. Как всегда пропыленная куртка, плутоватая улыбка и батарея бутылок подмышкой. В жизнь Вэша он тоже входил без стука, правда, и уходил по-английски… - Не грусти, друг, – Ник бережно переквартировал своих подопечных на стол, по-мальчишески открытая улыбка всегда шла ему. – Сегодня хороший вечер, правда. Вэш встряхнулся и улыбнулся в ответ. Хрипловатый голос Ника казался таким же пряным как и виски в надтреснутом мутном стакане, где-то глубоко внутри он разливался обезоруживающей теплотой. Большая часть их вечеров заканчивалась совместными попойками, если же нет - значит оба до ночи были заняты тем, что подставляли свои горячие головы под пули. Иногда Вольфвуд принимался травить байки, бурно жестикулируя и заразительно хохоча, иногда уютно молчал. Но так бывало не всегда, в последнее время все реже и реже… После третьей бутылки так легко во всем обвинить алкоголь и опять притвориться просто знакомыми. Сегодня слов не нашлось. Вэш был опустошен, Ник чувствовал это… дышал этим… Чужая тоска была глубже ночных небес, и священник не знал лекарства… Только внутренности слипались в неповоротливый ледяной ком, а рот отравляло склизкой горечью, когда он наблюдал за бледной тенью Вэша сидящей напротив. Да, ему оставалось только наблюдать… Третья бутылка. Она была сигналом, ключом от маленькой дверки в огромной стене, тянувшейся в даль насколько хватало взгляда. Стоило золотистой жидкости обнажить дно, Вэш тихо, будто через силу произносил: - Я так пьян. – А потом чуть улыбался. Ник называл эту улыбку лунной, такой призрачной она была. Но иногда Ник как сейчас не дожидался этих слов, просто вставал из-за стола и оказывался у Вэша за спиной, опускался на колени и крепко обнимал это костлявое перекати-поле. Вэш улыбался… Иногда они могли просидеть так долго, что теряли счет времени, расслабившийся опустивший щиты легендарный стрелок и священник с горьким изгибом губ и опасно тлеющими огоньками в глубине глаз. Бывало, Ураган внезапно начинал злиться, ему казалось, что священник жалеет его. Он становился пугающе отчужденным и холодным, и Ник, смиряя гордость, отогревал его в объятиях, в тысячный раз шепча какую-то ласковою чушь. Вэш не верил, изо всех сил старался не верить… И проигрывал раз за разом. Прикосновение - самый древний способ выразить чувство… И потому собравшись, отторгнув сомнения словно яд, и зная что они все равно вернутся Вэш позволял себе прямой откровенный взгляд. Сколько раз он пытался отыскать в глубине глаз терпеливого брюнета ответ? Зачем? Зачем ему это?! Ураган чувствовал, что не может дать спутнику то, чего тот по-настоящему желает, и это терзало его. Но раз за разом обвиняя себя в малодушии, он притягивал Ника, прижимаясь щекой к его виску там, где бешено билась голубоватая жилка. Легендарный стрелок тяжело вздыхал и вновь, чувствуя себя презренным вором, целовал тонкие сухие губы Вольфвуда. От него пахло полынью и когда он отвечал на поцелуй во рту начинало горчить. А ведь здесь не росла полынь, во всей этой проклятой небом пустыне не было ни единого ее стебелька… Ураган знал, Ник пытается усыпить его чувства, заставить забыть… забыться. - Я тоже человек. – с каким-то веселым отчаяньем думал Вэш. – Я ведь могу совсем немного, совсем чуть-чуть побыть одним из вас? Вольфвуд никогда не мог разобрать о чем думает Вэш, почему тонкие брови болезненно изламываются, а пальцы стрелка, запутавшиеся в его волосах, едва ощутимо дрожат. Это бремя прошлого которым мужчина ни с кем не хотел делиться? Или нечто зародившееся в нем только сейчас, только на эту ночь… то, что умрет с рассветом? Быть человеком значит быть слабым. Это мысль от которой Вэш никак не мог избавиться. Он столько раз видел это… люди ломаются словно куклы… когда он рядом… Ник чувствовал смятение любимого. Внутренняя борьба, скорее даже война, шла внутри Вэша всегда, но сейчас, хорошенько прислушавшись, он мог бы уловить ее отзвуки. Священник вздыхал, нежно целовал мужчину между сошедшихся на переносице бровей и ждал. Где-то в глубине скреблась дурацкая мысль, будто он не способен на все эти нежности, будто он притворяется пред Вэшем и перед собой. И все чтобы заглянуть в потаенную глубину голубых глаз и узнать ответ «Почему? Что, черт подери, гонит тебя вперед?!». По правде вопросов было намного больше, но Ник не смог бы облечь в слова большинство из них. …Вэш промолчит, он не станет раскрывать душу, даже не потому что не доверяет, просто не сможет. Все что остается пить едва слышные стоны с полуоткрытых губ и верить что Ураган совладает со своими внутренними демонами. Когда тяжелое, как могильная плита, чувство вины уходило, словно волны отлива, Вэш вновь начинал чувствовать испытующий взгляд Вольфвуда. Священник хотел заглянуть туда, куда сам Вэш давно не рисковал смотреть. Это было больно, только в одиночестве было еще больней. Когда Вэш снимал свой алый плащ, это больше напоминало ритуал, чем обыденное действие. Он не мог сказать о том что его терзало и изыскивал иные способы объяснить. На мгновение алое взвивалось в воздух словно пламя и тут же оседало на полу бесформенной грудой. Вэш принимался за рубашку. Ник наблюдал, кажется даже не дышал, весь обращаясь во взгляд. Шрамы летописью прошлого покрывали бледно золотистую кожу стрелка, Ник мог бы читать по ним если бы захотел, но он продолжал смотреть. Лишь когда Вэш оставался полностью обнаженным и пытался ссутулится, скрыв себя в прозрачных сумерках, Ник отмирал. Он протягивал руку, ласково касаясь истерзанной плоти, вновь доказывая чувства, для которых придумали слишком мало слов. Им каждый раз приходилось ломать что-то внутри себя, просто для того чтобы коснуться, просто для того чтобы почувствовать себя живыми. И возрождение приносило боль… Неловкие, торопливые, они теряли все свое хладнокровие, все свое хваленое мастерство. Происходящее было слишком желанным, слишком важным и абсолютно нереальным. …Когда Вэш выгибался дугой под сильным телом Вольфвуда, когда увлекал его в такой долгий поцелуй что начинали гореть легкие, когда Ник все еще не верящий что он в праве, наконец, решался… Они сплетались, словно танцующие кобры, более не способные остановиться или замедлить ход. А потом замирали иссушенные, выпитые до дна. И только ржавый свет промозглой пустынной ночи ласкал их тела. Наутро они старались вытравить из памяти свою слабость. Вновь становиться живыми было слишком тяжело.