***
4 сентября, 1956 год. Не прошло и двух суток, как «моя дорогая» начала ходить. У «неё» очень плавная походка. Потому что я выбрал «ей» самые прекрасные ножки. Конечно, «она» и спотыкается с непривычки, но очень быстро подниматься. Пока что всё идёт гладко. 6 сентября, 1956 год. «Она» с каждым днём всё активнее. Сегодня показывал моей дорогой Хим..... …у «неё» не так плохо выходит, несмотря на то что это первый раз. Просто фантастически, я бы сказал. Ещё никогда мне не было так хорошо. 8 сентября, 1956 год. «Она» уже бегает и прыгает. У «неё» отменный аппетит, от чего «она» ест все, чтобы я «ей» не дал. «Она» всё чаще уделяет мне внимание интимного плана. Приятно осознавать, что «ей» так нравится делать это со мной. Со мной и не с кем более. Всё же те записи о создании единого и идеального существа из множества других были правдивы! Я создал «ту», что не бросит меня из-за отсутствия работы. Создал идеал! Последние листы дневника Уильяма Хилла были то вырваны, то запятнаны красной и выцветшей субстанцией, от чего дальнейшие записи было очень трудно не только разобрать, но и разглядеть. Но судя по последним записям, господин Хилл промышлял чем-то запретным. Эти данные ввели общественность в такой же ужас, как и когда-то статьи газет о «Сумрачном убийце», что погубила множество жизней, а после просто пропала.Июль, 1940 год.
Моё имя — Уильям Хилл. Сейчас мне тридцать лет и я работаю ассистентом в центральной библиотеке. Говоря проще… просто стою на попечении главного библиотекаря и изо дня в день изучаю этот тонкий и кропотливый труд. Господин Скотт, будучи мужчиной твёрдым и своенравным, зачастую вступался за меня, когда я мог попутать расположение книг или же карточек читателей. Будучи главным библиотекарем с железными убеждениями, он никогда не пытался отчитать меня за просто так, а только указывал на ошибки, давая мне очередной и очень дельный совет. — Уильям… поди сюда! — голос господина Кристиана доносился из-за стеллажей с новопоступившей литературой, как эхом разносясь по пустому читальному залу. Сей зал был украшен множественной работой мастера по дереву, творения которого были во всем, что только попадалось на глаза. Прекрасные колонны, что украшали книжные стеллажи, были увешаны прекрасным орнаментом, что был так мастерски получен из древесины, а в результате и блестел, будучи покрытым лаком. На полках так же виднелась резьба, образовывающая единый рисунок. Не прошёл мастер и мимо обычной мебели, такой как столы и стулья во всём зале. И даже место основного пребывания библиотекаря было украшено столь мастерской работой. Находясь в стенах этой библиотеки можно было почувствовать себя изысканным ценителем искусства. В такой атмосфере было просто приятно проводить время за прочтением чудесного творения какого-то известного писателя. — У меня для тебя работка, дружище, — чуть вымотано проговорил господин Скотт, стоило мне подойти к нему. До сие пустой стеллаж был едва заставлен новыми книгами, что на вид были довольно-таки стары, но при том выглядели как очень дорогостоящие. Было трудно оторвать взор от тех что стояли на полках, как и от тех что всё ещё были в коробках. — Я вас понял, господин Скотт, — коротко и чётко ответил я, погружаясь в работу с головой. В тот день я очень долгое время провёл за стеллажом. Так или иначе иных забот у меня почти что не было. Буквально на днях я расстался с девушкой, с которой встречался почти три месяца. Так что утопить горе я мог лишь в работе, теряясь среди множества книг. Но одна из них, после того как я её увидел, всё не давала мне покоя. Такая необычная, она всё не выходила из моей головы. И с каждым днём я всё чаще уходил за тот стеллаж, с упоением перелистывая страницу за страницей, погружаясь в порочные познания. — Уильям, нам очень жаль, — голоса господина Скотта и Джонса прогремели как гром, посреди чистого неба. Главный библиотекарь и владелец библиотеки были серьёзно настроены, что насторожило меня с самого начала. Я не мог поверить своим ушам. Не мог поверить от чего и начал задавать множественные вопросы, как: «почему» да «за что». Ответом же мне было лишь одно и то же — «Уволен, по жалобе одной из посетительниц». В тот день я потерял свою работу. Потерял всякий смысл жить дальше, покуда не был хоть кем-то любим и уже почти без гроша в кармане. Я стал частью той серой массы, что влачит своё существование как мусор, который никто и не замечает, даже проходя мимо. И в тот день я не удержался от соблазна забрать, очаровавшую меня, книгу с собой. Мне уже было нечего терять, но я был уверен, что смогу хоть что-то изменить, покуда у меня будет эта книга, листья которой скованы кожаной обложкой и жёстким переплётом. С того самого дня, который отобразился в дневнике последней датой 1940-го года, Уильям Хилл уже не был прежним. Тот тихий человек перестал существовать как для окружающих, так и для самого себя.Август, 1956 год.
Старинный дом был погружён в мрак своих мыслей, словно оживляя тени, что таились в нём. Даже попытаться посмотреть в окно было тщетной затеей, ведь его не мыли на протяжении долгих лет. Даже снаружи здание было заброшено, что было видно издалека. А небольшая лужайка, перед домом, была захламлена мусором, который никто не выносил. Изо дня в день в хлипкую дверь так и норовил постучать сосед, чуть не снося несчастную с петель, все грозясь вызвать полицию, но наряда было всё не видать. Ужасная вонь разносилась по улице, а эпицентром был тот злосчастный дом, хозяин которого не так-то и часто показывался на людях. Но даже когда появлялся, один его внешний вид отталкивал от него народ. Мужчина, уже средних лет, был одет во что-то старое, явно давно не стираное. Да и сам он, похоже, не мылся достаточно долго, покуда волосы его более походили на еловые ветки, свисающие с головы. Отвратительность образа подчёркивал тот самый запах, который как дорогие духи, с невероятной скоростью разносился вокруг, удушая окружающих. Увидеть этого мужчину можно было раз в месяц, максимум неделю. Он совершал совершенно одинаковые действия. Сначала выбирался на рынок, покупая скудные продукты, которым от силы оставалось пару дней, затем заходил в аптеку, покупая какие-то медикаменты по уже давно зашарпанной бумажке и растворялся в толпе, оставляя от себя лишь этот противный запах. Люди не жаловали соседства с таким человеком, но и переехать удавалось далёко не всем. Все, кто мог, бежали уже как пару лет, отмываясь от этого несносного запаха. Казалось бы, как может так пахнуть от одного только дома. Это ведь было просто нереально, чтобы закупоренный со всех сторон объект продолжал так пахнуть. — Сие не выносимо, отец, — молодая девушка, на вид лет семнадцати, всё не прекращала жаловаться. Отец мог её понять, но и поделать ничего не мог, в такой ситуации у него были связаны руки. От чего ему оставалось только усерднее работать. — Я знаю, моя дорогая, но не могу же я просто из-за вони вызывать служителей правопорядка, — в этом мужчина был прав и дочь это понимала, но всё равно дулась, как маленький ребёнок. — Как только денег будет достаточно мы переедем, как семья Джонсонов. Потерпи ещё немного, Эми. Спустя пару дней молодая Эми Харрис была объявлена пропавшей без вести. В один вечер девушка не вернулась домой, хотя всегда была пунктуальна и не задерживалась дольше, чем за восемь вечера. Такие случаи проявлялись один за другим и их пик пришёлся на август 1956 года. Статьи о пропавших дамах стояли в первых полосах газет, запугивая народ чуть ли не до безумия, подобно скоту, загоняя в дома. Отцы боялись отпускать дочерей за пределы своего обзора, так же, как и жён. Обстановка в городе ухудшалась и весь конец августа держал народ в страхе за жизнь самых близких. В один момент всё стихло, словно ничего и не было, но на сердцах людей так и остался тот шрам от потери дочери, жены, а может и обеих сразу. Кто-то, оставаясь один, топил своё горе в алкоголе, а кто-то неустанно искал виновника пропажи своих дам. Так или иначе город был погружён в пещерный страх, боясь и думать, что будет дальше.Сентябрь, 1956 год.
Сегодня был поистине важный день. Важный не только для меня, но и для неё. Я точно знал, что у меня все получится, ведь оставалась только самая малость. Но мне хотелось выглядеть подобающе, достойно предстать её взору. — Для начала запишу в дневник, — я радовался, занося счастливую запись в уже потасканную книжку. Даже напевал что-то ненавязчивое, уже планируя свои следующие действия. Как ни странно, но горячей воды в моём доме не было, так что ванну мне пришлось заполнять холодной водой. Но даже это не разочаровывало меня, я больше думал о том, что взбодрюсь и совсем скоро буду с ней. Именно с такой мыслью я погружался в ледяную, для не привыкшего тела, воду. По спине пробегали мурашки, когда я касался её намыленной мочалкой. По коже стекала уже не белоснежная пена, спадая в далеко не чистую воду. Я не мог сказать, как долго не мылся или не чистил голову. Так же долго я не менял свой наряд, но ему уже было место на помойке. Все полотенца были покрыты слоем пыли, но не были грязными, вплоть до того момента как я вытер ими своё недавно мытое тело. В какой-то момент мне показалось, что я снял некоторый слой кожи со спины, но я не мог сказать точно ли это было. Напоследок оставалось только подобрать наряд. Я точно помнил, что у меня оставался дорогой костюм отца и я хранил его для лучшего времени. Теперь же я знал, что это время как раз наступало. Так что я с силой распахнул дверцы шкафа, от чего старенькие заскрипели, но благо не обвалились. Все остальные вещи, как и полотенца, были покрыты слоем пыли, в отличие от отцовского костюма. Тот был сбережен и упакован в специальном переносном пакете, если так его можно было назвать. — Вот и замечательно, — приговаривал я, рассматривая себя в зеркало, предварительно очистив его от старинной мути. Уж теперь я точно был похож на прилежного человека, но мне чего-то не хватало. Может быть цветов для дамы? Конечно, девушки же любят цветы. Так же стоило проветрить дом, открывая старые окна на распашку и выпуская застоявшийся запах наружу, а самому отправиться на рынок да прикупить цветов и чего-нибудь вкусненького. Да, натура романтика во мне не умерла за столько лет. Как долго я не проходился по рынку так беззаботно? Уже и сам не помнил, когда на меня стали все так палиться, а дети и вовсе показывать пальцем. Но сейчас я не чувствовал этих взглядов, а видел лишь спокойное безразличие, что было как нельзя кстати. Я вновь почувствовал себя тем тридцатилетним и очаровательным мужчиной, который так хорошо вписывался в общество. Теперь я точно знал, что с тех времён толком и не изменился. Сегодня я был слишком затратным. Купил довольно-таки прекрасный букет да хорошую выпивку, с не очень-то дорогими закусками. Мне стоило получше распоряжаться своими сбережениями, ведь их осталось не так-то и много. Но сегодня был особенный день, так что я не пожалел денег. Все для неё. Последнее, что мне стоило привести в порядок — постель. На самом деле спальня была самой убранной комнатой во всём доме. Я не терпел спать в беспорядке. А по сему, умостив купленное на столик, что стоял в паре шагов от кровати, я с силой потянул на себя старое и местами драное постельное бельё. Затем и вовсе заменил его на не такое белоснежное как раньше, но зато чистое и аккуратное, с мягкими изображениями нежно-голубых цветов, у самых краёв простыни. — Идеально, — с ноткой уважения, к самому себе, проговорил я и отправился в подвал. На встречу к своей судьбе. Там, в глубине мрака, в свете единственной свечи, меня ждала она. Моя дорогая, моя ненаглядная. Я стольким пожертвовал и был вознагражден за старания. Моей наградой была девушка, что уже смотрела на меня, своими прекрасными голубыми, как небо, глазами. — О боже, ты очнулась, моя дорогая, — нежным шёпотом огласил я, покуда на глаза навернулись слёзы счастья. Её взор, спокойно и без лишней паники или хоть какой-то тревоги, окинул полумрак подвального помещения, а позже остановился на мне. В этих огнях читалось более любопытство, нежели что-то ещё. Она всё ещё была прикована к той машине, которую я собрал более чем десять лет назад, когда только начал все это. — Меня зовут Уильям, моя дорогая. Подожди немного, я помогу тебе спуститься, — аккуратно освобождая свою ненаглядную я радовался как мальчишка, который получил на Рождество то, о чём мечтал весь год. Увы, но моя милая не смогла ходить сама. Скорее всего ей нужно было просто научится этому, так что до спальни из подвала я принёс её на своих руках. Она была лёгкой как пушинка, будучи идеально стройной. Я не мог налюбоваться ею, а она в своё время спокойно оглядывала всё вокруг, за что только успевал ухватиться её цепкий взгляд. — Теперь я не буду тем, кем был ранее. Ведь у меня есть ты, — нежно шептал ей я комплименты, что, кажется, заняли весь наш первый вечер. С этого самого дня я более не был одиноким. Моя дорогая Химера заменила мне весь мир, придавая в жизнь мою новых красок. Ей не было важно сколько у меня денег, есть ли у меня работа. Она не пилила меня за то, что я мог задержаться на рынке. За какую-то неделю она стала моим идеалом, что полностью занимал мои мысли. — …о боже… великолепно, — вырвать с моих уст такие слова, в смесь с рваным дыханием, могла только она. Лишь ей было позволено услышать мой утопленный желанием и похотью голос, когда мы сплетались в единый танец страсти. Было удивительно осознавать, что за чуть больше чем неделю, моя дорогая, смогла стать полноценной женщиной, что могла утолить абсолютно все мои желания и прихоти. Ей было не особо важно где это делать, будь то спальня, кухня, а может и коридор. Она, подобно дикой хищнице, набрасывалась на меня всякий раз, когда была возможность. Усаживалась на мои колени, так невинно ёрзая туда-сюда, а затем очень довольно ухмылялась, ощущая, как бугорок моего возбуждения упирался в её нежное тело. И даже сейчас она сводила меня с ума. А ведь совсем недавно я все лишь приготовил для неё стряпню, которая чуть подгорела. Но для неё это было неважно, ведь она съела все до последнего кусочка, после заваливая меня прямиком на половицы кухонного помещения и срывая с моих губ тихие полу-стоны. — …ещё…ещё глубже, дорогая, — уже почти возносясь к пику я вцепился в её нежные и мягкие бёдра, ускоряя темп её собственных действий. Не сказать, что Химере это не понравилось, а как раз-таки наоборот. Ведь я видел блеск её глаз. Такой ненасытный. Такой голодный, словно ей всего было мало. Как-будто у неё внутри была такая пустота, что она пыталась заполнить её мной, с каждым разом всё яростнее и дольше удерживая меня в плену похоти. А под конец наслаждаясь наполненностью внутри себя, даже как-то довольно рыча, подобно дикому зверю. Я был так счастлив, что ей было так приятно со мной. Было лестно от одной мысли, что я был для неё всем миром, который ей был только нужен. И как я радовался ощущению её губ на своей шее, предвкушая след страсти и любви, но… Ощутил лишь резкую боль, от острых как бритва клыков. Мой немой крик заглушало хлюпанье от продолжающегося движения её бёдер и её же чавканья, а так же смеха, чтобы сдавлен моей шеей. Не знаю, как много было крови, но более я уже ничего не видел.Сентябрь, 1956 год.
Спустя чуть меньше двух недель с момента пропажи юных девушек произошло множество ужасных событий, ничем не уступающих этим пропажам. Господин Харрис, будучи в плену своего горя, а так же подозревая в пропаже дочери своего соседа, решительно направился к чужому жилищу. Однако его насторожило отсутствие хоть какого-то шума, на его гневные выкрики, от чего мужчине пришлось обратиться хотя бы к участковому. Эти двое как раз и обнаружили первую жертву «Сумрачного убийцы». Уильяма Хилла уже было не узнать, покуда тело его было словно обглодано. Это дело мигом поставило на уши весь город, ибо жертвы убийств, на сие раз, были мужчины. Основным сходством трупов была разодранная, словно пастью зверя, шея, а так же наличие полового контакта до момента смерти. Однако места нахождения трупов были абсолютно разными. Будь то тропа в лесу, или кусты у центральной библиотеки. Единственным ключом к разгадке дела, как считал один из расследующих, был дневник господина Хилла, однако он был поставлен под защиту центральной библиотекой и не мог быть передан следствию.