Когда Бёнкван въехал в город, его остановила полицейская машина. Он же, будучи самым что ни наесть законопослушным гражданином, вышел.
— Добрый день, — сказал он тогда, чуть поклонившись. — Я что-то нарушил?
— Утречка-с, — довольным голосом ответствовал полицейский, поклонившись ему в ответ для проформы, и положил руку на живот. — Вы можете не беспокоиться! Никаких правил дорожного движения вы не нарушали. Напротив, такой аккуратной ездой может похвастаться редкий гость нашего города!
Бёнкван, ездивший осторожно по неопытности, а не по законопослушности, зарделся и польщённо махнул рукой:
— Вот спасибо!
— Позвольте-с узнать, уважаемый гость, — полицейский кокетливо покрутил кончик своего уса и, будто собираясь разделить между ними тайну, наклонился поближе, — а красный кабриолет — это ведь ваша машина?
— Моя?.. — неуверенно повторил за ним Бёнкван и на всякий случай обернулся через плечо. Ну да, его.
— Как чудно! — восхитился полицейский и задорно подмигнул. — Я вынужден вас арестовать, сэр.
Тогда-то и наступил момент, заставивший Бёнквана задуматься, а было ли решение выйти из машины хоть сколько-нибудь разумным.
Офицера звали Господин Олдбэт; как пояснил сам полицейский, Господин было именем, данным ему при рождении, а обращаться к нему надо не иначе как господин Господин. Бёнкван был немного не в настроении, ведь за минуту до этого господин Господин, улыбаясь, поведал, что Бёнкван обвиняется в краже крайне ценного медальона в виде скарабея. Бёнкван не относился к тому числу людей, что не путают между собой скарабеев и любых других жуков; более того, сам для себя он представлял этот медальон в виде доисторического трилобита и ни капельки в этом не сомневался.
Так что, конечно, обвинение не может оказаться истинным, ведь помимо того, что ему даром не сдался никакой медальон, так ещё и в этом городе он бывает впервые! Словом, причина для беспокойства у него была только одна: бесконечно довольный своим уловом господин Господин, ведь, по факту, руки Бёнквана полностью чисты.
Бёнкван рассчитывал на максимально быстрый исход дела; более того, Бёнкван рассчитывал, что ещё в полицейском участке на него посмотрят и скажут «молодой человек с таким честным лицом никогда ничего в своей жизни не крал!», но там он услышал только комментарии в духе «классная куртка» и «рабочие бёдра». И вот тогда ему действительно стало не по себе.
Прежде всего, офицер посоветовал Бёнквану нанять адвоката и на вопрос, кого тот мог бы ему посоветовать, господин Господин ответил очень… своеобразно, оставив на столе кошелёк, полный одних только визиток (бога ради, это называется визитница).
Бёнкван не знал, по какому принципу выбирать себе адвоката, когда у него перед глазами были только их имена, так что он решил выбирать их по тому, какой дизайн больше всего приглянётся (считалочка, думал Бёнкван, это слишком опрометчиво и вообще безответственно). Так как ему не нравился минимализм, половина визиток сразу была отброшена, и даже «Mr. Bass» на прикольной льняной бумаге был исключен, потому что Бёнкван решителен и не делает скидок. Когда на столе остались две визитки (одна — с изображением горного Китайского дракона с длинными усами, бровями и телом, другая — с майнкрафтом), он решил пообщаться с каждым из адвокатов лично.
Первым делом он решил переговорить с Пак Джунхи (забегая вперёд, вторым делом у него не получилось с адвокатом даже встретиться, потому как тот с недавних пор не появлялся в городе). От Джунхи пахло кошачьим кормом, так что ему можно было доверять, решил для себя Бёнкван, и сказал:
— Не имеет значения, как много людей до меня тебе удалось защитить, потому что моё дело кристально чисто и на твоей профессиональной репутации скажется только положительно: я не виновен и всё.
Пак Джунхи не впечатлённо ответствовал:
— Все знают, что ты не виновен. Но без меня тебя просто посадят.
Тогда-то Бёнкван и узнал о городе чуть больше.
Оказывается, несмотря на небольшую численность населения, процент адвокатов и адвокатесс в городе невероятно высок, особенно в сравнении с любым другим городом. Так, если ты подойдёшь здесь на улице к любому человеку в костюме, то это почти наверняка окажется адвокат. Бёнкван недоверчиво улыбнулся вниз, разглядывая свои пальцы в белых пластырях, и спросил, кто же тогда здесь работает на любых других профессиях, и получил ответ, который в последнюю очередь хотел и ожидал услышать: обжалованные, отрабатывающие адвокатские услуги.
Денег в кошельке Бёнквана было недостаточно много, чтобы поддерживать почасовой тариф оплаты Джунхи, поэтому он закономерно предположил, что в будущем ему тоже придётся деньги отрабатывать.
— А почему обвинили именно меня? — задумчиво почесал бровь Бёнкван, когда вопросы про город были исчерпаны.
— Потому что ты первый, кто с момента существования заявления ездил на красном кабриолете. Обвинили не конкретно тебя, а любого владельца гипотетической красной машины.
— Дико, — вздохнул Бёнкван и, не успев устало закрыть лицо руками, получил от Джунхи предупреждение о штрафе за оскорбление законодательства города. Позже он пояснил, что приезжие так часто ругали законы, что для их усмирения пришлось ввести отдельный.
Бёнкван любопытный, а ещё опасливый, поэтому ему интересно, какие ещё «эм, необычные» законы здесь есть, на что Джунхи странно на него посмотрел и промолчал, ведь для него, местного жителя, ни один закон «эм, необычным» не казался.
Бегать вприпрыжку запрещено; блинчики с кленовым сиропом запрещены; смотреть вверх, сидя на унитазе, запрещено; наливать ванну выше десяти сантиметров запрещено; вилки с тремя зубчиками запрещены; пословицы и поговорки тоже запрещены. Следующий закон прилетел в огород Бёнквана: также было запрещено свистеть.
— Так, и… кто же был тем человеком, который заявил о пропаже этого жука?
— Скарабея, — сказал Джунхи, надев очки. Бёнкван заметил, что в оправе нет стёкол, но промолчал. — Ли Донхун, адвокат. Мне сообщили, что три дня назад он подал заявление, в котором указал, что похититель скрылся на красном кабриолете. Тебя задержали как единственного подозреваемого по этому делу.
— Хочешь сказать, во всём городе не сыщется ни одного красного кабриолета?
— Недавно у нас проходила выставка старых автомобилей и там не было ни единого красного кабриолета, так что.
Бёнкван нахмурился.
— Моей машине там в принципе не место, она не старая, она раритетная.
— Конечно, если тебя это утешит.
В конце концов, им ничего не оставалось, кроме как доказать, что в это время Бёнквана даже не было в городе. Он был заключён под стражу и не имел возможности выйти никуда, кроме как на встречу с адвокатом, и это были самые долгожданные и одновременно с этим самые мучительные два часа и пятнадцать минут, потому что, ну, Джунхи просто невыносим. В одну из таких встреч в офисе Джунхи появился Сэюн.
Это случилось, когда они обсуждали возможность получения по факсу документов с трудовой биржи. Это бы обеспечило ему отличное алиби, ведь в день кражи ему надо было отметиться на бирже, но так получилось, что именно тогда он и не явился. Бёнкван пришёл на следующий день и надеялся получить факс хотя бы за него, ведь преодолеть расстояние от одного города до другого за такой промежуток времени всё ещё весьма проблематично.
И тогда на пороге конторки Джунхи появился Ким Сэюн, держатель местной фермы и мясник по совместительству, сосед Ли Донхуна, и больше Бёнкван ничего о нём сказать то ли не мог, то ли не знал, что.
— Здравствуй, Джунхи, — сказал Сэюн, со звоном ветряного колокольчика открывая дверь.
— Сэюн, — оторвался от компьютера Джунхи и резко поднялся со своего места, так что из его кармана выпала пара подушечек кошачьего корма; он смёл их ногой под стол, но Бёнкван и так всё видел.
— Я от Донхуна, — сказал Сэюн и, не церемонясь, оседлал стул. — Он просил узнать, на какое число назначен суд.
— Разве у меня отключен телефон? Если этот паршивец собирается глумиться над моим клиентом, то девятого.
— А если этот паршивец собирается получить обратно свой медальон, а телефон у тебя действительно отключен? — почесал нос Сэюн.
Джунхи чертыхнулся и попытался разблокировать телефон, но тот, со всей очевидностью, не работал. Мигом поставив его заряжаться, Джунхи продолжил:
— Хочешь сказать, этот медальон реально существует и его реально украли?
Сэюн скучающе подпёр щёку рукой и кивнул.
— Суд восьмого, слушанье в шесть вечера.
— Отлично, — пожал плечами Сэюн. Поднимаясь, он заметил Бёнквана, указал на него пальцем: — классная куртка, — и ушёл, не прощаясь.
— Спасибо, — ответил Бёнкван, когда Сэюн точно не мог его слышать и на всякий случай посмотрел на себя в зеркало. Ну да, классная.
Сэюн, как уже было сказано, мясник. Он, типа, ходил в резиновых сапогах, носил джинсовую куртку и всегда имел чистые руки. Нередко у него в карманах лежали пуговицы; ему приходилось часто пришивать их, но, несмотря на опыт, выходило весьма не надёжно. Джунхи говорил, что в последнее время у Сэюна наконец дела в гору пошли, так что он почти безвылазно сидел у себя на ферме и занимался расширением производства.
— Бёнкван, — Джунхи задумчиво почесал карандашом висок. — Боюсь, нам не хватит тебе состряпанного алиби. Дело осложнилось, с тех пор как я понял, что оно не на пустом месте. Я никогда раньше не решал реальных дел.
Медленно подняв на него глаза, Бёнкван опасливо произнёс:
— То есть я… могу загреметь за решётку только потому, что ты никогда не работал с чем-то серьёзнее клеветы?
— В общих чертах, — утешительно поджал губы Джунхи и добил: — сорьки.
Бёнкван стребовал с него скидку, потому что почасовая оплата неопытному адвокату, из-за которого ты с высокой вероятностью сядешь, — это слишком. Джунхи обиделся, но не отказал. Позже Бёнкван обнаружит, что ему повезло наткнуться на кого-то сговорчивого; любой другой на месте Джунхи уже успел бы его в чём-нибудь обвинить.
— Я принёс тебе несколько детективов почитать, пока ты здесь сидишь, — вломился в его камеру временного заключения, как к себе домой, Джунхи.
— Спасибо, — неискренне выдавил из себя Бёнкван. — Ты работаешь над делом? Выяснил что-нибудь о самом скарабее, поговорил с тем Донхуном?
— Я был занят, — нехотя ответил Джунхи. — Чтобы научиться делать выводы из информации, которой я располагаю, мне необходимо изучить метод дедукции, чем я и занимаюсь.
— О, — прищурился Бёнкван, облокотившись спиной на голую тюремную стену. — И как же?
— Просто прекрасно, я начал писать роман.
Нельзя винить Бёнквана за то, что произошло дальше: он запустил в Джунхи одну из принесённых им книг. Джунхи стал угрожать, что засудит его за рукоприкладство или, того хуже, повысит тариф, в ответ на что Бёнкван запустил ещё одну книгу. Этот будущий памятник литературы назывался «Ноги и черти» и содержал в себе целых четыре страницы, а Бёнкван в ближайшие несколько месяцев — не ценитель, так что своим грандиозным романом Джунхи «может подтереться».
Дело зашевелилось, когда Сэюн стал навещать их почаще.
— Я бы на вашем месте, — задрал он голову к потолку, — разузнал, что это вообще за медальон и откуда он взялся у Донхуна. Или послушал, что об этом говорят в городе.
— А у кого лучше спрашивать? — нахмурился Бёнкван, отковыривая болячку на пальце.
— У меня, конечно, — любезно кивнул Сэюн и чинно сложил руки на коленях. Бёнкван быстро сообразил, что сейчас они будут сплетничать, нетерпеливо пихнул локтем Джунхи («Запоминай!») и приготовился слушать.
Не секрет, что Ли Донхун больше всего на свете любил Древний Египет. Это проявлялось в его хобби (он занимался коллекционированием различных реликвий; говорят, их уже так много, что в пору организовывать музей), его внешности (некоторые ошибочно полагали, что он подводит глаза в дань эмо-культуре), его жестах и движениях (он передвигался боком, будто был вырезан на каменной стене
— Подожди, — моргнул Бёнкван. — Мне кажется, ты преувеличиваешь.
— Мне тоже иногда кажется, что я преувеличиваю, — ответил Сэюн и, не исправляясь, продолжил.)
Так или иначе, Древний Египет Донхун любил. Когда Сэюн с ним только познакомился, тот предложил ему поиграть в «гробницу»: иначе говоря, прятки в канализации. Дети, они разбрелись по разным сторонам и до темноты успешно друг друга находили. Однако в один момент что-то изменилось.
Сэюн был легко одет — лето ведь — и оттого быстро начал мёрзнуть. Холод, в свою очередь, лёгким не был. В один момент Сэюну показалось, что у него на колене, будто сырое яйцо, начал расползаться синяк, — но ведь это было никак не возможно: Сэюн за всё время ни во что не врезался. Из света — фонарь на улице, который просачивался сквозь водослив, и больше ничего.
Однако запах, хоть и был паршивый, не стал чем-то, к чему не удалось бы привыкнуть; в конце концов, он ежедневно вставал рано утром кормить свиней, а после чистил загоны, — дурным запахом его оттолкнуть сложно. Поэтому он и друг Джунхи.
(— ЭЙ! — подскочил тот на своём месте и пригрозил: — хочешь занюхать горную свежесть моего кулака?
— Чего там нюхать, — закатил глаза Сэюн. — Понятно же, что ничего, кроме кошачьего корма, я и не учую.)
Помятуя о том, что во время пряток они не должны издавать ни звука, Сэюн на удачу позвал:
— Донхун! Донхун, где ты! — но ответа предсказуемо не последовало.
Сэюн обошёл несколько коридоров, никого в них не обнаружив, а потом вернулся в начало, потому что боялся потеряться. Несмотря на то, что в общей сложности в течение игры он оббегал, наверное, с десяток кварталов, усталости он не чувствовал; адреналин загорелся в нём, стоило допустить мысль, что с Донхуном что-то случилось, и не давал ему осознать, что лёгкие вот-вот вспыхнут следом, но уже от недостатка воздуха.
Где-то он успел зацепиться и порвать совсем новенькую адидасовскую олимпийку, наверняка дома влетит. Обувь испачкана до неузнаваемости — по ней и не скажешь, что когда-то была красной. Конфета — «последняя на ближайшую сотню лет», как сказала мама ночью того же дня — упала на грязный пол, но Сэюн слишком хотел её, поэтому съел прямо так. Он не осознавал свою усталость, пока не зашёл в тупик и не услышал первые за всё это время звуки.
Плакал Донхун, а с ним за компанию чуть не разревелся и Сэюн, но уже от облегчения. Оказалось, тот самым бездарным образом заблудился, а потом просто не стал уходить далеко от этого места, чтобы не заблудиться ещё больше. Выходить наружу он не хотел, ведь получалось бы, что он без предупреждения бросил Сэюна посреди игры и никак иначе.
— К тому же, — шмыгнул носом Донхун, но выглядел при этом чрезвычайно довольным, — я нашёл это.
В руках Донхуна был блестящий скарабей с ярко-синими крыльями. Он был большой, в сантиметров десять, но совсем не устрашал; его крылья даже в темноте переливались как глянцевые, а рожки-усики загибались так, что через них можно было продеть цепочку и носить на шее. Помимо прочего, он издавал странные щёлкающие звуки.
— Он что, живой? — неуверенно посмотрел на Донхуна Сэюн.
— Нет, — ответил тот, и с улыбкой стёр рукавом слёзы, отчего лицо резко стало грязным. — Но мы всё равно как в настоящей гробнице, скажи.
— А потом он замариновал в свой несчастный кулон жука? — скривился Бёнкван.
— Нет, — вздохнул Сэюн. — Нам пришлось его оставить. Но я видел медальон, он выглядит точно как тот скарабей, но только из кучи драгоценных камней. Донхуну сделали его на заказ совсем недавно.
— А недавно, — наклонился Джунхи, почувствовав, что находится на верном пути, — это когда?
— Примерно месяц назад.
Когда Бёнквана привели в его офис за день до слушанья, Джунхи расклеивал стикеры на карту города во всю стену и соединял их красной нитью. Бёнкван под впечатлением спросил:
— Ты успел так много сделать за один день?
— А? — повернулся Джунхи и рассредоточенным взглядом посмотрел на него. Поняв, что тот не спал всю ночь, Бёнкван почувствовал необъятный прилив благодарности и не сумел удержать улыбку. Не заметив его реакции, Джунхи продолжил: — Я просто видео для тиктока снимаю, не мог бы ты выйти на минуту?
Дважды просить не пришлось; более того, стоило Джунхи закрыть рот, Бёнкван пулей вылетел из его офиса и вышел на улицу в поисках нового адвоката.
Так или иначе, Джунхи ничего не сделал, так что Бёнкван понял: не возьми он инициативу расследования в свои руки сейчас, то будет гнить за решёткой ближайшие пять лет или сколько там за кражу дают.
Бёнкван, зная, что ему нельзя покидать офис Джунхи, пока проводится расследование, избрал альтернативный прогулке по городу путь и пошёл вниз, по канализации. У него было два часа и пятнадцать минут; времени достаточно, чтобы дойти от одного конца города до другого, сделать все дела, вернуться обратно, да ещё и на булочную времени хватит.
Когда он слушал рассказ Сэюна о том, как тот ребёнком потерял Донхуна в канализации, он воображал, что система путей будет как минимум запутанной, но то ли детское сознание всё приукрасило, то ли за эти годы что-то капитально изменилось, но, как факт: дорожки почти не делились, освещение хорошее, ничто, кроме характерного запаха, и не беспокоит. Если бы ещё здесь внизу подписывали, какая улица находиться сверху…
— Моти, двигай сюда, — раздался зычный голос откуда-то вдалеке. Бёнкван поспешил нырнуть в ближайший тупик и переждать, пока уйдут люди.
— Моя имя Матиас. Ма-ти-ас, понятно тебе? — раздражённым тоном ответил ему другой голос. — Что там?
— Ты посмотри, тут это, кажись, дезинсекция нужна.
Бёнкван слышал голоса совсем рядом, будто за стенкой, в чём секундой позже убедился, когда по краю кирпича пробежал свет фонарика. Сам того не осознавая, Бёнкван задержал дыхание, стараясь не выдать своё присутствие.
— Фу, ты права! — последовал немедленный ответ. — Это откуда их столько?
— Известное дело, откуда! Мы сейчас примерно под старым музеем естествознания. Когда-то это место неплохо обеспечивали, и среди нас, должниц, считалось большой удачей попасть сюда, но потом началася какая-то чертовщина! — женщина хорошенько выругалась и для большего эффекта пнула стену, за которой подслушивал Бёнкван. — А всё ведь из-за этого профессора Ли!
— Ли? Ли Донхун, мой адвокат? — так кстати спросил Мати, живи он триста лет.
— А у тебя много Ли на примете, да, — хмыкнула женщина и продолжила. — Он, чёрт, кто ж ещё!
— Я слышал о его… увлечениях, но разве музей естествознания не закрыли?
— Закрыли, Мати, уже полгода как. Сейчас там что-то производственное, уж и не знаю, а по старой памяти зову это место музеем, отвыкнуть никак не могу.
— Да ты и имя моё никак не запомнишь, — злобно хмыкнул Матиас и тут же устало выдохнул. — Не могу я. Устал, хуже собаки. Мне ещё неизвестно сколько долг этому Донхуну отрабатывать. Ещё месяц и мои родные решат, что я успел помереть, да так всем и объявят.
— Мы здесь навсегда, дружок. Так что не очень-то твои родные и ошибутся.
Они говорили ещё какое-то время, Бёнкван же старался в их разговоры не вслушиваться, чтобы не портить самому себе настроение. Лишь убедившись, что не получит фонариком в лицо, как только заглянет за стену, он решился выйти из своего укрытия. В тупике, где на какое-то время задержались двое рабочих, лежала куча скарабеев. Приглядевшись к ним повнимательней, Бёнкван понял, что те живыми не были, и положил одного себе в карман. Ну, просто.
Так или иначе, плутал Бёнкван по канализации недолго: в нём взыграло нетерпение и он решил посмотреть, где находится и поднялся по ближайшему канализационному люку. Плохая новость: люк находился посреди дороги. Хорошая: , но Бёнквану повезло открыть его, когда горел красный свет. Важное дополнение: сейчас он снова внизу.
Ходить вслепую по незнакомому городу — не самая разумная мысль, особенно когда на твоей ноге без пяти минут кандалы, но Бёнкван отчаянный, а Джунхи снимал тиктоки на фоне карты города, где отметил звёздочкой дом Сэюна, так что, как итог, Бёнкван стоял там, где ему и хотелось стоять — у дома Сэюна. Соседний же дом принадлежал Ли Донхуну, а Бёнкван не вампир, так что заглянуть на чяй без приглашения для него — ерунда.
Хоромы Ли Донхун себе отгрохал роскошные, хоть те и выглядели как саркофаг: все такие белые, а потом такие золотые, да ещё и чёрный цвет вписался хорошо, жесть, смотреть тошно. У Бёнквана руки чисты, а карманы пусты, а ещё он без зазрения совести считает чужие деньги, например, этот ковёр совершенно не годится для того, чтобы об него вытирали ноги; будь у Бёнквана меньше достоинства, он бы вызвался вытирать ковёр об себя. Про газон вообще стоило бы промолчать: настолько всё аккуратно, а потом ещё и посыпано белым камнем, а ещё эти вонючие искусственные пальмы — слов нет.
— Эй, — приоткрылась входная дверь так, будто человек за ней ждал гостей, — ты зачем пришёл?
— Я, — выпрямился Бёнкван, силясь вспомнить какие-нибудь слова, кроме местоимений, — я, эм, по поводу музея естествознания.
Фактически, он не соврал; помимо прочего, у него на повестке стояли и вопросы по поводу того импровизированного захоронения для жуков. Неожиданно, дверь широко распахнулась и Бёнквана за плечо втянули внутрь дома.
Сначала могло показаться, что свет приглушён, но на самом деле он и не мог быть ярче, потому что люстра под потолком работала не на электричестве, а с помощью свеч. Воздух внутри был тяжёлый, будто дом давно не проветривали. На ближайшей же полке слой пыли был достаточно толстый, чтобы на нём можно было написать какое-нибудь неприличное слово.
Хозяин дома (а это не мог быть никто иной) носил белых шёлковый халат, снизу украшенный крупными геометрическими узорами, поверх чёрной футболки и каких-то растянутых домашних штанов. Приглядевшись получше, Бёнкван заметил, что халат был полон тёмных разводов, будто его пытались застирать вручную, когда уместнее было отнести в химчистку. В зубах он держал сигарету и совсем не курил, просто жевал. А ещё у него красивые руки.
— Классная куртка, — расположил его в гостиной Донхун и на пробу продолжил: — Чай? Колу, лапшу?
— А есть швепс? — наобум спросил Бёнкван, пытаясь придумать, как с ним заговорить.
— Шнапс? Ты хочешь выпить? — тут же склонил голову к плечу Донхун.
— Нет, я просто. Уф! — Бёнкван закрыл лицо рукой. — Не найдётся конфет?
— Найдётся, — поменялся во взгляде Донхун, но Бёнкван не понял, как. — Сейчас принесу, — и унёсся прежде, чем Бёнкван услышал последнюю фразу.
Было как минимум странно осознавать, что тот, кто с лёгкой руки засудил случайного человека, окажется довольно гостеприимным. Ещё более странно было осознавать окружающую обстановку, потому что если снаружи дом напоминал роскошный саркофаг, то внутри — дремучую гробницу, пропахшую благовоньями. А Сэюн не соврал, когда говорил об увлечённости Донхуна Древним Египтом.
Тот не заставил себя долго ждать: явился аккурат в момент, когда Бёнкван хотел прикоснуться к кинжалам на стене. Донхун предложил расположиться на диване и открыл принесённую коробку конфет. Заглянув внутрь, Бёнкван тут же отпрянул и опасливо спросил:
— Что это?
— Это какао-жучки из Занзибара,* — с лёгкой улыбкой ответил Донхун и, не колеблясь, съел одного.
— А-а, из Занзибара… очень здорово, — сказал Бёнкван, отодвигаясь подальше. Пробовать их, как и спрашивать угощений «попроще», он на всякий случай не стал.
— Как я могу к тебе обращаться? — мягким голосом произнёс Донхун, сложив руки на коленях.
— Джейсон, — бесхитростно ответил Бёнкван. — Я пришёл по поводу музея естествознания. Навестив город с целью вновь зайти туда, я выяснил, что музей закрыт. Но я слышал, ты был там… профессором?
— О, — замер Донхун. Бёнкван некстати обратил внимание, что он подвёл глаза синим цветом. — Да, я консультировал музей по нескольким эпохам. Но в один момент музей заполонили жуки и, сколько бы мы их ни травили, они никак не желали убираться. Музей нёс всё большие убытки и нам ничего не оставалось, кроме как его закрыть.
— Очень жаль, — вздохнул Бёнкван, добавив про себя «что я услышал такой исчерпывающий ответ». — Ты ведь консультировал по эпохе Древнего Египта?
— С чего ты взял? — удивился Донхун, заставив Бёнквана не на шутку растеряться. Неужели он поспешил с выводами и между строк назвал Донхуна предсказуемым?
— Я, — задержал дыхание Бёнкван, лихорадочно придумывая ответ, — не знаю никаких других эпох.
Если раньше казалось, что в комнате просто тихо, то после его слов здесь стало безмолвно тихо, тихо в квадрате, повисла звенящая тишина, тихо как в гробу, а сверх того — ещё и неловко. Донхун медленно, будто сейсмическую бомбу, положил жучка обратно в упаковку, и с непонятным выражением лица дёрнул головой в сторону.
— Что ж, я действительно консультировал по Древнему Египту.
— Круто, — ответил Бёнкван, потому что ему было нечего больше сказать.
Наступил момент, когда уместно было бы услышать вопрос «а чем ты занимаешься», или «что планируешь делать теперь», или «не хотел бы ты послушать одну из моих лекций», но вместо этого прозвучало:
— Это всё?
— Нет, — Бёнкван прокашлялся. — Я хотел бы знать, что сейчас находится в здании музея естествознания.
— Сейчас там цех по обработке и выделке цветных металлов, — Донхун кивнул. — Не хочу показаться невежливым, но я жду визита одного человека и у меня правда нет времени тебя развлекать. Если это всё, пожалуйста, уходи.
— Последний вопрос! — Бёнкван поднял руки в капитулирующем жесте. — Почему именно красный кабриолет?
Донхун нахмурился, пытаясь сообразить, о чём речь, но у него отчаянно ничего не получалось. В тот момент Бёнкван понял, что Донхун, даже не постаравшись запомнить собственные показания, описал его машину, не задумываясь, как его слова повлияют на случайного человека.
— Прости, я не увлекаюсь машинами, — сказал он невпопад и у Бёнквана не было причин сомневаться в искренности его слов.
— Не важно! Кажется, я перепутал тебя с кем-то другим, — улыбнулся Бёнкван, уже стоя в дверях.
Он дружелюбно махнул Донхуну рукой, спустился спиной по лестнице и чувствовал себя так, будто, если он обернётся, Донхун тут же поймёт, кто перед ним, позвонит в полицию, заявит, что Бёнкван сбежал из-под стражи, накатает ещё с десяток обвинений и вот тогда Бёнкван точно останется здесь навсегда: лазать по канализации да чистить свиные загоны.
«Прости, я не увлекаюсь машинами». Он не увлекается. Разумеется, если будешь держать в голове информацию о том, кого и в чём ты незаслуженно обвинил, то так, конечно, и голова может лопнуть! Он ведь правда не понимает. Не «увлекается» и не понимает. Бёнкван, возможно, действительно сядет, а этот Донхун НЕ УВЛЕКАЕТСЯ.
Он пнул аккуратный белый камень на газоне и вцепился в свои волосы. То, с какой непосредственностью Донхун обрёк его на это и даже не удосужился запомнить, просто обескураживает. Бёнкван без сил грохнулся где-то в кустах, всё ещё оставаясь на его территории и, услышав шаги, замер. Мимо прошёл мужчина: медленно и степенно, будто всё время мира принадлежало ему. Он был тучный, держал руку на животе во время ходьбы и задорно стучал в двери дома Донхуна. Бёнкван не сразу узнал в нём господина Господина, но, узнав, выскочил с участка Донхуна и пулей спустился в канализацию. Он не знал, сколько времени успело пройти с момента его ухода, но если вдруг он задержался, то Джунхи не слабо влетит, если не уже. Может статься, что господин Господин зашёл к Донхуну как раз по поводу его, Бёнквана, пропажи!
— Ты просто дятел, — стоя к нему спиной, выговаривал Джунхи полчаса спустя. — Тебе повезло, что я не поднял тревогу, стоило тебе исчезнуть. Судя по запаху, ты нашёл способ передвигаться по городу незамеченным, так?
На обратном пути Бёнквану не посчастливилось вступить одной ногой в, собственно, течение, так что сейчас он пах даже хуже Джунхи. Какими путями Бёнкван шёл, догадаться было не сложно.
— Прости, — прижал он уши. — Мне хотелось узнать про этого Донхуна больше.
— Узнать? — резко развернулся к нему Джунхи. — Не помню, чтобы я не умел говорить или отвечать на вопросы, Бёнкван. Зачем было сбегать из-под стражи?
— Я просто хотел знать…
— Ну конечно, он просто хотел ЗНАТЬ! — рявкнул Джунхи и будто бы сдулся. — Сейчас это в любом случае не важно. Донхун отозвал своё заявление против тебя, так что ты можешь быть свободен. Хоть сейчас езжай из города, если за время пути отсюда до полицейского участка на тебя не повесят ещё парочку обвинений.
— В каком смысле отозвал, — еле проговаривая слова, встал со стула Бёнкван. — Почему?
— Нашли и виновного, и медальон. А вместе с ним ещё не остывший, но уже порядком обглоданный свиньями труп одного из обжалованных. За последние полчаса полиция-таки почесалась и арестовала виновного. Я, как выяснилось заодно, не очень хорошо разбираюсь в людях, раз не заметил, что Сэюн способен на кражу, предательство ну и на убийство заодно.
Бёнкван молчал. Он таращился в пол перед собой и силился выдавить из себя хоть что-то.
— Медальон тот?
— Никаких сомнений, — решительно кивнул Джунхи. — В нём не хватает одного камушка, самого крупного. Это кстати объясняет, почему у него вдруг дела в гору пошли. Засранец ищет адвоката, но никто не хочет портить послужной список, берясь его защищать.
— Целый город адвокатов, и ни одного не могут найти? — Бёнкван неверяще закрыл лицо руками. — Я не понимаю. Зачем ему это?
— А у меня-то ты чего спрашиваешь, — Джунхи выдвинул верхний ящик стола, достал оттуда сигареты и какие-то документы. — Мне куда интересней, почему же ты всё ещё здесь, — хохотнул он. — Смотри. Это, — Джунхи закурил и принялся закатывать пирамидкой документы, которые держал в руке, — твоё дело, — и улыбнулся, сбрасывая в них пепел, словно в пепельницу.
— Это документы, Джунхи, не надо их портить, — устало произнёс Бёнкван.
— Новые распечатаю, — огрызнулся он и, зажёвывая сигарету, как это делал Донхун, продолжил: — Я знаю, что ты думаешь обо мне. «Зачем я нанял этого бездаря Джунхи. Никакой пользы от него нет. Да я лучше займусь дайвингом в канализации, чем доверю свое дело ему.» Так ведь, да. Скажи мне. Я что, настолько не вызываю доверия? РАЗВЕ Я НАСТОЛЬКО ПЛОХ, Бёнкван, скажи.
— Джунхи, пожалуйста, — покачал головой Бёнкван. — Суд должен был состояться завтра, а у нас не было практически ничего в мою защиту, я не мог не волноваться.
— Я не волновался. Разве это не показатель? — развёл руки в стороны Джунхи, на его лице была до чёртиков наигранная улыбка.
— Ты сказал, что это твоё первое серьёзное дело, — встал со стула Бёнкван. — Я не видел результатов. Ты заявился ко мне со словами «я начал роман», так и что, по-твоему, я вообще должен был подумать? Заседание должно было состояться завтра, а ты не сделал НИЧЕГО, — Бёнкван резанул рукой воздух, пальцем останавливаясь на груди Джунхи: — и твои обиды не вытащили бы меня из тюрьмы.
— Мои обиды, — вздёрнул брови Джунхи, отталкивая его руку, — за время твоего отсутствия нашли недостающий камушек.
— Где, — невнятно произнёс Бёнкван; он забыл использовать голосовые связки.
— Если ищешь дерево, ищи его в роще, так что я пошарахался по скупщикам драгоценностей и вытряхнул старого друга Ючана, который буквально вчера подцепил из нашего города анонимную коробочку соплей.
Бёнкван замер. Первой его мыслью было: "Но пословицы вне закона...", — и только потом, постояв несколько секунд в тишине, он будто пришёл в себя.
— Вчера? Но если это сделал Сэюн, каким образом его дела наладились раньше, чем он продал камень?
Джунхи замер тоже.
— Я… — Бёнкван не был уверен, что собирается сказать. — Я думаю, у меня есть возможность кое-что сделать, но для этого, — он поднял взгляд на Джунхи, — мне без тебя не обойтись.
***
Бёнкван расположился у выхода из зала суда; отсюда ему были видны все присутствующие, включая людей, охраняющих вход. Сэюн, бледнее смерти и чернее тучи, сидел под дулом дубинок и множества осуждающих взглядов. Этот город не привык к реальным делам, потому что местным всего-то и требовалось, что судить приезжих по всякой ерунде и вклячивать их в работу, так что сегодняшний случай собрал больше народу, чем предусмотрено мест в зале; некоторым пришлось стоять, а те, кто даже так не поместились, ожидали оглашения результатов на улице.
На месте адвоката стороны защиты примостился Джунхи. Он выглядел уверенным, хоть и в то же время весьма замученным. Факт того, что он добровольно вызвался защищать Сэюна, вызвал широкое потрясение среди местных; многие пришли сюда из желания насладиться тем, как будет уничтожена его адвокатская карьера. Бёнкван кивнул ему, придавая уверенности, будто они были в спортивном аниме.
— Приглашается свидетельница стороны обвинения, — объявила госпожа судья.
Двери за спиной Бёнквана распахнулись и он первым увидел вошедшую женщину: ей было лет сорок, она носила комбинезон с узором подсолнуха на единственном кармане.
— Моё имя Гвенделина Джонстон, — произнесла она и Бёнкван вытаращил глаза — он определённо где-то слышал этот узнаваемый бас! — Я клянусь говорить правду и ничего, кроме правды.
— Где вы были в день смерти Матиаса Хаккстера? — задал вопрос адвокат стороны обвинения. Бёнкван не был уверен, но такой человек, кажется, звался «прокурор».
— Мы с Моти работали вместе на плановой смене. Наш путь кончался у фермы, где мы распрощались. Я была последней, кто видела его живым.
Та самая работница!
— Скажите, Гвенделина, — поднялся со своего места адвокат стороны обвинения. Бёнкван не расслышал, как он представлялся, поэтому решил, что это какая-то узнаваемая шишка в городе, и забил. — Как долго вы знали погибшего?
— Сколько он в городе, столько я его и знаю. Суд над ним закончился, — она мысленно прикинула, — года с пол назад. Так оно поточнее будет.
— Хорошо, — удовлетворённо кивнул Большая Шишка. — Были ли у Матиаса средства, чтобы расплатиться за предоставленные городом ранее адвокатские услуги?
— Точно нет! Моти очень хотел вернуться к семье, а потому много работал. Но долг слишком большой, чтобы так быстро его погасить, — с сожалением сказала она. Бёнкван понимал, что она находится в той же ситуации, что и Матиас. Более того, он сам мог бы запросто оказаться на месте Матиаса, если бы с него не сняли обвинения. Он беспокойно прикусил внутреннюю сторону щеки и поёжился, будто от холода.
— Скажите, Гвен, я ведь могу вас так называть? — обольстительно сказал Большая Шишка и Бёнквану стало за него неловко. — Гвен, каким был сам Матиас? Какие его качества вам запомнились лучше всего?
— Матиас был… — она призадумалась; то ли не могла подобрать подходящих слов, то ли не могла вспомнить чего-то положительного. — Моти очень хорошо умел сходиться с людьми. Куда бы ни пришёл, везде мог обзавестись знакомством. Он очень славный парень, много знает. Справедливый, сообразительный. Исполнительный! Вежливый, всегда ко мне обращался «тётя Гвен», да только какая я ему тётя? — она горько вздохнула и люди в зале под общее настроение принялись скорбно качать головами.
— Благодарю, госпожа Джонстон. У меня к вам вопросов больше нет, — церемонно поклонился Большая Шишка и сел на своё место поправлять документы, чтобы создать видимость деятельности.
Бёнкван толкнулся языком в нижнюю челюсть и скрестил руки на груди. Вопросы звучали очень неестественно, а ответы на них — в той же степени исчерпывающе. Сам Бёнкван бы спросил, как это Матиас оказался на участке Сэюна и откуда у него пропавший медальон. Возможно, решил он, в течение заседания эти вопросы будут рассмотрены в другом контексте, поэтому возмущаться не спешил. Кроме того, этот диалог выглядел очень самоуверенно; факт того, что Большая Шишка не удосужился даже подвести предварительный итог, немало Бёнквана раздражал.
— Сторона защиты, — кивнула госпожа судья.
— Мы хотели бы пригласить в зал свидетеля с нашей стороны, — ровным, каким Бёнкван у него ещё не слышал, голосом ответил Джунхи.
— В зал приглашается свидетель защиты, Кан Ючан.
Всё, что Бёнкван о нём знал, он узнал ночью накануне. Когда он попросил Джунхи описать Ючана одним словом, тот ответил «ушлый». Или «хваткий». Или «шустрый». Увидев его вживую, Бёнквану на ум тоже шло слово «шустрый». Ючан носил много пёстрых тяжёлых слоёв одежды с большими карманами, а сверху всего этого — дутую жилетку, как у Марти МакФлая из «Назад в будущее». Он носил много украшений, по которым сложно было понять их реальную стоимость: то железка на пальце окажется чьим-то фамильным кольцом, то гигантский камень в ухе — всего лишь клипсой из киндер сюрприза. Но носил их Ючан с удовольствием; так, что по нему сразу было видно — дорвался.
Дорвался — хорошее слово, особенно в его отношении. Джунхи говорил, что Ючан рос в совсем бедной семье, а как деньгами обзавёлся, то сразу всех своих баловать начал. С чего весь его чудный заработок начался — поди узнай! Ючан — мастер таинственно строить глазки и уверять других, что своё состояние он выиграл в лотерею. Джунхи, кстати, в своё время от него тоже перепал подарочек: на день рождения Ючан подарил ему попугая.
— Попугай, — сверкнул глазами Бёнкван и огляделся по сторонам, будто, сидя в гостиной Джунхи, он умудрился его проглядеть. — Где?
— У бабули, — вздохнул Джунхи. — Она сказала, что не доверила бы мне и кактус, поэтому попугай был «изъят».
В любом случае, Ючан был человеком, который умело управляется со словами и, при желании, мог бы стать отличным адвокатом, но его самого такая перспектива прельщала мало. И в то время как Джунхи настойчиво продолжал звать Ючана акулой, Бёнкван мог сравнить его разве что с сорокой.
— Свидетель защиты, Кан Ючан. Клянусь говорить правду и ничего, кроме правды.
— Господин Кан, — начал Джунхи, надев свои очки без стёкол; к сегодняшнему дню Бёнкван сообразил, что Джунхи носил их ради солидности, — скажите, поступали ли вам на днях драгоценные камни?
— Два дня назад поступил один, — улыбнулся Ючан. — Мне передали анонимную посылку и номер счёта, по которому я перевёл бы за него деньги.
— Господин Кан, — вмешался Большая Шишка, — а известно ли вам, кому принадлежит этот номер?
— Я выяснил, — вмешался Джунхи, — что предоставленный Ючаном номер счёта принадлежит умершему три года назад в этом городе человеку. Он не был местным и пользовался банком другой страны. Сейчас тех денег на его счету нет, они были переведены. Позвольте, я продолжу, — прокашлялся он, бросив взгляд на Бёнквана.
Когда Джунхи сказал, что это его первое серьёзное дело, Бёнкван ожидал меньшего, но Джунхи проявлял себя довольно неплохо.
— Господин Кан, пожалуйста, ответьте, как выглядел этот камень.
— Он был синим, — не колеблясь, ответил Ючан. — Диаметром сантиметра в два, по форме как капля, турмалин.
— Господин Ли, можете ли вы подтвердить, что господин Кан описал недостающий в медальоне камень?
— Подтверждаю, — кивнул Донхун. Бёнкван обратил внимание, что тот был в весьма подавленном настроении и, судя по цвету лица, захворал. Видимо, ответствовать против своего близкого друга не шло на пользу его здоровью.
— Господин Кан, есть ли вероятность, что вам по совпадению достался схожий потерянному камень, а не тот, что нам требуется?
— Вряд ли, — улыбнулся Ючан. — Мне не часто поступают подобные запросы. Как правило, камни или украшения, подобные скарабею господина Ли, уникальны и, чтобы наткнуться на схожий, надо очень постараться.
— Где сейчас этот камень?
— У меня в кармане, — улыбнулся Ючан в очередной раз и Бёнкван понял, почему Джунхи называл его акулой. Его улыбка, да. Она внушительная.
— Господин Кан, позвольте узнать, — Большая Шишка навис над столом, — помнится, вы известны скупкой и присвоением краденного. Вас самого было бы неплохо привлечь к судебному ответу, но есть ли причина, по которой вы столь вероломно явились в город защищать Ким Сэюна?
— Возражаю, ваша честь, это не имеет никакого отношения к делу, — не повернув в его сторону и глазного яблока, обратился Джунхи к судье.
— Возражения приняты. Пожалуйста, продолжайте.
— Я настаиваю, это имеет прямое отношение к делу, — Большая Шишка вышел из-за стола и обратился непосредственно к Джунхи. Бёнкван хмыкнул — Большой Шишке очень не нравилось отсутствие внимания со стороны своего оппонента. — У меня есть подозрение, что господин Кан был привлечён к делу только в последствии. Скорее всего, ещё до начала судебного заседания камень находился у господина Ли. Эта мысль посетила меня, когда вы заговорили про банковские счета, деньги на которых в данный момент мы отследить не можем. Я считаю, что камень не успели продать и выручить с него деньги, но нас пытаются убедить в том, что какой-то абстрактный злодей это сделать уже успел.
В зале начали шептать. Бёнкван прикусил внутреннюю сторону щеки, ведь со слов Большой Шишки получалось, что Джунхи и его подзащитный пытаются переложить вину за случившееся на кого-то третьего. Они очень близки к беде.
— Тишина в зале, — грозно потребовала судья и кивнула Джунхи.
— Погодите, дойдёт и до этого, — спокойно сказал он и поправил очки на переносице. Сразу после этого Ючан продемонстрировал камень присутствующим, а затем показал его Донхуну. Камень действительно тот, сомнений нет. — Ваша честь, позвольте вызвать следующего свидетеля.
— Вызывайте.
Следующий вызов свидетеля был не согласован с самим свидетелем, но Джунхи не мог не попытаться. Он сказал:
— Ли Донхун, согласны ли вы давать свидетельские показания прямо сейчас?
Донхун моргнул. Очень мало шансов, что Донхун стал бы свидетельствовать для стороны защиты, но Бёнкван предложил пойти на риск и сыграть на его чувстве привязанности к Сэюну.
— Да я… могу, — опасливо сказал он, косясь на своего адвоката. Тот яростно мотал головой из стороны в сторону, но Донхун всё равно встал со своего места.
— Вы клянётесь говорить правду и ничего, кроме правды, господин Ли? У меня не много вопросов, они по большей части уточняющие, — заверил Джунхи.
— Да, клянусь.
— Скажите, пожалуйста, найденный вами в детстве с господином Ким скарабей был мёртвым или неживым?
Если бы скарабей оказался мёртвым, то это значило бы, что он приполз из самого музея естествознания. Но найденные Бёнкваном в канализации жуки были не просто неживыми, а выкованными из цветных металлов, так что, очевидно, они были сделаны в новом цеху, который занял место старого музея.
— Тот скарабей был мёртвым, — нахмурился Донхун.
— Хорошо, — Джунхи кивнул. — Известно, что не больше года назад музей разорился из-за нашествия насекомых. Это были тараканы, может, какие-то другие известные домашние вредители или же нет?
— Это были скарабеи, — ответил Донхун. — К чему вы ведёте?
— Последний вопрос, пожалуйста, — поднял руки Джунхи. — Известно ли вам, были ли люди, что прежде работали в музее, но в последствие стали работать в цеху?
— Да, — терпеливо ответствовал Донхун; казалось, он действительно заинтересован не в том, чтобы выиграть дело, а дознаться до истины. — Там работало немало людей, включая местных жителей, так что лишать стольких работы было нельзя. Большинству просто организовали перевод.
— Благодарю, — чуть поклонился Джунхи.
Сказать честно, Бёнкван наслаждался преображением Джунхи. Беззаботный и необремянённый Джунхи — это круто, но не когда от этого зависит твоя дальнейшая жизнь, поэтому большую часть времени Бёнкван чувствовал только раздражение. Сейчас же, сидя на скамье в зале суда, он,.. он. ОН!
В этот самый момент было в Джунхи что-то такое, что заставляло Бёнквана волноваться. Он знал, что Джунхи собирается делать и говорить в следующий момент, они репетировали и речь, и вопросы, но сама аура Джунхи будто бы изменилась, и все, даже самые предсказуемые слова, казались совершенно непредсказуемыми.
— Приглашается свидетель стороны обвинения, Закари Братмор.
Закари Братмор очень высокий парень. Должно быть он весил килограммов девяносто, но из-за роста всё равно казался очень худым, а глаза на выкате укрепляли этот эффект. На голове у него росла щетина, Бёнкван решил, что его волосы только-только отрастали после армии.
— Моё имя Закари Братмор, я клянусь говорить правду и ничего, кроме правды.
— Господин Братмор, — начал Большая Шишка. Бёнкван тоскливо вздохнул: никто из присутствующих не называл его по имени, так что в один момент он задался закономерным вопросом, а знает ли хоть кто-то вообще его имя. — Скажите, это вы были тем, кто обнаружил тело господина Хаккстера?
— Да, это был я.
— Вы были знакомы с погибшим?
— Нет, но его знало несколько моих коллег, — покачал головой свидетель.
— Расскажите, как вы обнаружили его тело.
— Я собирался заканчивать смену на ферме, — сглотнул Закари, — обходил последние загоны, которые были ближе всего к выходу, и заметил, что свиньи странно столпились. Обычно они толпятся только во время кормёжки, но у них для этого есть специально отведённые к-корыта. Я решил посмотреть, что они делают и увидел… увидел…
— Прошу, продолжайте.
— Увидел этого Матиаса, господина Хаккестера или Хаккинса, что ли, — он помотал головой. — К тому моменту хрюшки уже изрядно обглодали ему бока и съели руку. Он был весь в грязи, может, всё было вовсе не так плохо и мне показалось, но я видел. Видел это и не могу забыть.
— Господин Братмор, скажите, когда примерно это случилось, — расцепил руки в замке Большая Шишка и утешительно похлопал Закари по спине. — Если вы не помните точное время, это не страшно.
— Нет, я помню! — тут же заверил Закари и глубоко вздохнул. — Это случилось примерно в пять минут четвёртого. Моя смена кончается в три и обычно я задерживаюсь, чтобы обойти все загоны с моими подопечными.
— Кто-нибудь может подтвердить, что тело лежало там ещё до вашего прихода? Простите, это необходимый вопрос.
— Мой сменщик, — кивнул Закари. — Он был в трёх загонах от меня, когда я обнаружил… тело.
— Спасибо, господин Братмор, вы можете садиться, — удовлетворённо сказал Большая Шишка и повернулся лицом к залу. — Вот какая картина складывается: Господин Хаккстер срочно нуждался в деньгах ради скорого воссоединения с родными. Он посчитал подозрительным, что у господина Ким Сэюна внезапно началось расширение производства, о котором Матиас не мог не знать, ведь на ферме работает достаточно обжалованных, которые с ним знакомы. Итак, Матиас, помятуя о краже медальона господина Ли, сделал свои выводы и решил добыть медальон самостоятельно, помним о том, что у него было обострённое чувство справедливости.
Бёнкван с уважением вздёрнул брови: так виртуозно заменить скромное «справедливый», данное Матиасу в беглой характеристике, на «обострённое чувство справедливости» надо уметь.
— Матиасу удалось добыть медальон, но не удалось благополучно покинуть ферму. Он был убит в голову от ручного пистолета для домашнего скота. Орудие преступления позже было найдено в доме господина Ким. На нём сохранились следы крови погибшего и отпечатки пальцем самого хозяина фермы. Однако это не всё! — торжественно объявил Большая Шишка. — После совершённого им убийства, господин Ким вытащил из медальона один из камней, а сам медальон оставил у Матиаса. Вероятно, он преследовал мотив запутать следствие. На этом всё.
— Ублюдок, Олдбэт! — выкрикнул со своего места Сэюн. Он хотел сказать много всего, но от бессилия не мог сформулировать ничего, кроме проклятий.
— Смотрите, Ким ругается, это значит, Олдбэт прав! — закричал кто-то в зале и все повторили за ним. Стоял страшный гомон, люди вставали со своих мест и яростно тыкали в него пальцами:
— Я ел твою свинину! Скольких людей ты им скормил, прежде чем они отрастили себе бока, способные прокормить город!
Чаще всего кричали:
— Как вернусь домой, сразу избавлюсь от всего твоего мяса!
И почему-то:
— Каннибал!
Бёнкван сидел в толпе, а потому просто проглядел момент, когда Джунхи обратился к госпоже судье, но, видимо, он это сделал.
— Тишина в зале! Приглашается свидетель стороны защиты.
Ушла минута на то, чтобы люди в зале стихли, но даже тогда кто-то всё ещё продолжал переговариваться, тогда госпоже судье вновь пришлось потребовать тишины. Бёнкван встал со своего места и пошёл вглубь.
Решение вызвать его последним свидетелем было непростым; он просто не хотел показываться на глаза такому большому количеству человек, которые потенциально могли засудить его за свист.
— Моё имя Ким Бёнкван и я клянусь говорить правду и ничего, кроме правды, — сказал он в лицо Джунхи и слегка поклонился, косясь на Донхуна. Тот был несколько удивлён, потому что, очевидно, узнал в нём своего недавнего гостя.
— Господин Ким, — начал Джунхи и Бёнкван от неожиданности чуть не прыснул на нервах; ему неожиданно показался очень забавным общепринятый судебный официоз. — Скажите, как давно вы въехали в город.
— За четыре дня до суда и через три дня после похищения медальона, — ответил он, не колеблясь. В конце концов, они правда репетировали.
— Тогда вас обвинили в краже медальона, верно?
— Верно, — с готовностью кивнул Бёнкван, — меня остановили, потому что я был на красном кабриолете, — и внимательным взглядом посмотрел на Донхуна, который выглядел очень растерянно.
— Вам сказали, что вор скрылся с места преступления на красном кабриолете, я правильно понимаю?
— Да, — снова кивнул Бёнкван. — Во время похищения меня не было в городе; я могу подтвердить своё алиби, предоставив документы с трудовой биржи. Со слов Джунхи, простите, господина Пак Джунхи, я узнал, что в городе не так давно проводилась выставка автомобилей, на которой не было ни одного красного кабриолета. Я осмелился предположить, что слова «скрылся на красном кабриолете» взяты из воздуха, поэтому я решил наведаться к господину Ли и лично поинтересоваться, почему он назвал именно красный кабриолет. Тогда в моём сердце, — с долей трагизма склонил он голову, — царило смятение и это был самый актуальный и волнующий меня вопрос.
— Известно, что во время ожидания судебного разбирательства нельзя покидать место временного заключения или офис своего адвоката. Вы хотите сказать, что вы сбежали из-под стражи? — вклинился Олдбэт, Большая Шишка. Бёнкван решил, что тот действительно известен в городе, и, скорее всего, известен как «господин Олдбэт», и именно поэтому его, эм, родственник, предпочитает, чтобы к нему обращались «господин Господин».
— Я, — втянул он носом воздух, — только
решил наведаться к господину Ли, но сам этого делать не стал. Так получилось, что, — Бёнкван быстро завертел глазами, вновь вернувшись к Донхуну и очень осторожно произнёс: — что господин Ли сам наведался в офис моего адвоката, где в тот момент был и я.
Донхун изумлённо поднял брови и с нескрываемым интересом угукнул. Он крутил широкий золотой браслет на своём запястье и не сводил с Бёнквана глаз.
— И тогда, — получив добро, с облегчением вздохнул Бёнкван, — у нас состоялся разговор, в течение которого я спросил: «Почему именно красный кабриолет?». Его ответ сбил меня с толку и я на какое-то время решил, что он самым дерзким образом позабыл о том, что писал в заявлении в полицию, но, немного подумав, я вернулся к своей первоначальной гипотезе: «красный кабриолет» взят из воздуха, но с поправкой на то, кто его на самом деле из этого воздуха взял.
— Пожалуйста, поясните, что вы имеете в виду, — терпеливо сказала судья.
— Да, конечно. У меня появилось подозрение, что первым про красный кабриолет заговорил не сам господин Ли, а тот, кто производил моё задержание. Он сказал: «Этот красный кабриолет ваш? Вынужден вас арестовать.» Но я не мог сгоряча бросаться обвинениями, так что попросил своего адвоката добыть мне заявление господина Донхуна. Получив заявление, ни слова о том, что вор «скрылся на красном кабриолете» мы не обнаружили.
Джунхи встал со своего места с распечаткой в файлике и преподнёс их судье. Та подтвердила, что ничего подобного там действительно нет.
В это время Бёнкван внимательно наблюдал за выходом из зала, чтобы ненароком не дать никому уйти.
— Кто-нибудь может подтвердить, что задержавший вас полицейский в задержании делал упор на вашу машину? — скрестил руки на груди Олдбэт.
— Никто, — легко ответил Бёнкван.
— Господин Ким, вы сказали, что не хотели бы бросаться сгоряча обвинениями. Скажите, случалось ли какое-то событие, заставившее вас рассказать о произошедшем? Давал ли этот человек повторно сомневаться в мотивах своих поступков? — Джунхи говорит отчеканенно, с расстановкой.
— Да, — сказал Бёнкван, для правдоподобности пару секунд подумав. — Я знаю, что этот полицейский навещал господина Ли, живущего по соседству с домом и фермой Ким Сэюна, в районе времени убийства Матиаса Хаккерса. Тогда я подумал, он пришёл сообщить о том, что главные подозрения теперь падают на Ким Сэюна, раз после этого все подозрения сняли с меня. Но позже его оперативность немало меня смутила.
— Вы хотите сказать, что всё это совершил кто-то из полицейского управления? — со смехом произнёс Олдбэт и некоторые присяжные неуверенно поддержали его веселье.
— Да, — легко ответил Бёнкван. — Мне казалось, я изъясняюсь достаточно прямолинейно.
— Простите, но звучит довольно притянуто за уши, — искренне изумился Олдбэт.
— Я ожидал услышать это. Поэтому и нуждался в том, чтобы господин Ли ответил на вопросы Джунхи, — мягко улыбнулся Бёнкван. — Дело в том, что в канализации под производственным цехом, что сейчас на месте музея естествознания, хранится небольшая кучка скарабеев.
После его слов присутствующие в зале стали перешёптываться, спрашивая друг у друга, а не спускались ли они на досуге в городскую канализацию.
— Вот это, — Бёнкван достал из кармана одного скарабея, — Джунхи достал там. Их достаточно много, если вы спуститесь туда хоть сейчас, то найдёте ещё с десятка два таких же.
— Как мы можем быть уверены, что это не вы подложили их накануне заседания? — спросил Олдбэт.
— Госпожа Джонстон может это подтвердить, — любезно ответил Джунхи.
— О! — всполошилась она. — Мы работали там с Моти и вместе действительно застали этих жуков. Но в темноте приняли за настоящих!
— Спасибо, госпожа Джонстон, — кивнул Джунхи и чуть поклонился. — Спасибо, господин Ким, я продолжу.
Бёнкван кивнул ему и хотел было вернуться на своё место, но заметил, что кто-то успел его за это время занять. Он встал у самого выхода, рядом с охраной, и облокотился на стену.
— Я изучил списки работников музея естествознания, затем списки работников цеха и также просмотрел списки работников полиции, но я уже знал, кого надо искать, поэтому на нём и сосредоточил внимание. Догадки подтвердились: подозреваемый мною человек был во всех трёх, — хлопнул в ладоши Джунхи и ровно в тот же момент свет в зале погас.
Бёнкван был к этому готов, и именно потому с начала заседания устроился поближе к выходу. Пока люди в зале взволнованно переругивались и гадали, что происходит, Бёнкван схватил человека, который пытался прошмыгнуть к двери, и от души к этой самой двери приложил. Свет включили быстро; когда это произошло, господин Господин уже был обездвижен.
— И вот какая картина складывается, — весело пропел Джунхи и подмигнул адвокату Олдбэту, — господин Господин захотел завладеть чрезвычайно дорогостоящим медальоном господина Ли, сбыть его за городом и уехать, но для того, чтобы выиграть время на всё это, необходимо было сделать так, чтобы кражу не замечали хотя бы какое-то время. Господин Господин использовал цех по обработке цветных металлов, чтобы научиться делать скарабеев; как те выглядели, он знал не по наслышке, ведь работал в музее в то время, когда они его заполонили. О том, что он пытался воссоздать скарабея не один раз, говорит их количество в канализации. Если к ним приглядеться, то можно заметить, насколько некоторые из них неряшливы и непрофессиональны; господин Господин просто набивал на руку. Но как же так получилось, что в доме господина Ли медальон пропал безо всякого намёка на подмену?
— Матиас Хаккерс, — щёлкнул пальцами Донхун.
— Верно! Я предполагаю, что мистер Хаккерс из своего «обострённого чувства справедливости», — промурлыкал Джунхи, не сводя с прокурора глаз, — заметил проникновение в дом Ли и решил вмешаться. Ему действительно удалось нарушить изначальные планы вора, но тот не растерялся и выкрутил сам себя, свалив вину на случайного гостя города. Впоследствии он выторговал у Матиаса молчание, пообещав ему досрочную уплату долга. Скорее всего, тот был не против, потому что был должником Ли Донхуна и в ближайшие сроки никак не сумел бы выплатить положенную сумму.
Джунхи не стал говорить, что, даже если бы тот выплатил долг, на него тут же повесили новый, как это бывает со всеми, потому что все присутствующие и так об этом подумали.
— Господину Господину не нравилось делиться, но ещё больше ему не хотелось быть пойманным, поэтому он взял самый крупный и, соответственно, дорогой камень из медальона, а всё остальное оставил на участке Ким Сэюна, создав видимость, что тот избавлялся от свидетеля, после чего пошёл сообщать господину Ли радостные известия: истинный вор нашёлся. После этого он толкнул камень Ючану и, судя по всему, действительно переводил деньги со счёта на счёт, чтобы их сложно было отследить.
Зал затих; если в отношении Сэюна все знали, как реагировать, то такие полярные изменения совершенно сбили их с толку. Кто-то робко крикнул «на костёр..!» и снова затих. Бёнкван решил прийти им на помощь:
— Какой же вы всё-таки нехороший человек, господин Господин…
— Да ещё и мразь! — оперативно поддакнули ему откуда-то справа и следом раздался гвалт ругательств, изрядно потешавших Бёнквана своей виртуозностью. Он передал его на руки другим коллегам-полицейским и с чистой совестью занял одно из освободившихся на первом ряду мест.
— Тишина в зале! — громогласно потребовала госпожа судья и люди, будто устав ругаться, мгновенно её послушались. — Господин Олдбэт заключается под стражу до следующего судебного разбирательства. С Ким Сэюна снимается большая часть обвинений, так же до следующего судебного разбирательства. Заседание окончено, — судья торжественно стукнула молотком и Бёнкван наконец вздохнул с облегчением.
***
— А всё-таки, Кван-и, — запрокинул голову Джунхи, подкинул подушечку кошачьего корма и поймал ртом на лету, — что ты вообще забыл в нашем чудесном городке?
Бёнкван пожал плечами:
— Пишу книгу. Думаю назвать её «шоссе 90» или как-то так.
— Какие глупости, — кокетливо протянул Джунхи и смущённо спросил: — А ты можешь вписать туда меня и Ли Тэмина, и чтобы он был в меня влюблён?
— Да без проблем, — ровным голосом пообещал Бёнкван, будучи на сто процентов уверенным, что никогда в жизни этому не бывать.
— Однажды я был на его концерте и стоял у самой сцены, — он мечтательно вздохнул. — Знаешь, если бы человеческие языки были чуть длиннее, у нас с ним всё могло бы сложиться иначе.
Бёнкван почесал затылок и решил, что будет лучше для всех, если он проигнорирует существование последних двух минут своей жизни.
— Я ведь ничего о тебе не знаю, — резко встал на месте Джунхи. Бёнкван, не останавливаясь, фыркнул. — Да стой же ты! Вот скажи, стой, скажи, что тебе нравится?
— Пфф, — всерьёз задумался Бёнкван; когда ему задавали такие вопросы, все мысли как-то сразу разбегались. — Ну, у тебя бёдра классные.
Джунхи застыл, а потом заорал так громко, что, не будь они в парке одни, их могли бы засудить за излишний шум:
— ХОББИ.
— Я ЛЮБЛЮ ВАРИТЬ СВЕЧИ! — запаниковал Бёнкван. — И-и, мне нравится аэрохоккей. А ещё майнкрафт. И когда я проходил распределение на поттермо, мне выпал слизерин. А потом гриффиндор. А потом выяснилось, что это вообще какой-то левый сайт и даже если я буду выбирать одни и те же ответы, мне будет выдавать разные факультеты.
— Мне тоже нравится майнкрафт. Он прямо на моей визитке, ты ведь видел? — у Джунхи очень ярко загорелись глаза.
— Честно говоря, я тебя только из-за майкрафта и выбрал.
— Как грубо! — ухмыльнулся Джунхи и игриво толкнул его плечом. — Эй. А что ты теперь будешь делать? В смысле, ты уезжаешь?
— Это было у меня в планах, — пожал плечами Бёнкван. Он сказал это достаточно протяжно, чтобы создалось впечатление, что предложение он ещё не закончил, но Бёнкван не спешил его продолжать, а Джунхи просто молчал. Они шли в тишине минуту или две, пока Бёнкван не решился: — Но-
— Так и знал, что ты остаёшься, — мгновенно отреагировал Джунхи. Он пытался изобразить досаду, но Бёнкван ясно видел, что он даже улыбку сдержать не мог.
— Я не уверен, — закатил Бёнкван глаза. — Может быть, я немного задержусь, но ничего такого.
— О, ну круто, — Джунхи покивал головой и, не церемонясь, спросил: — Так тебе нравятся мои бёдра?
— Забудь, я уезжаю.
— Нет, СТОЙ!
