And they called it Puppy Love

i. На Главной Базе есть мальчик. Сейчас здесь действительно много детей – благодаря мягкому сердцу Венома, – но этот ребенок отличается от них. У него светлые волосы и такая же светлая кожа, что выделяет его на фоне других детей–солдат, но это вовсе не та причина, почему он так часто замечает на себе ее взгляды. Он замечает их, потому что упорно старается на нее не смотреть . Когда она выходит из клетки, то чувствует, как мальчик следует за ней по пятам, поглядывает из-за труб или стоит и наблюдает с верхних этажей платформ, когда она встречается с ним глазами, он быстро убегает. Возвращаясь после миссии с Веномом, мальчик обычно находится вблизи вертолетной площадки, но в ту же секунду, как она появляется, он скрывается, прежде чем она заметит его присутствие. Когда она остается в своем заключении, почти одна, то краем глаза видит в стороне отблеск золотистого и оливкового цветов, но посмотрев туда, обнаруживает никого, кроме ее постоянной охраны. Этот мальчик груб, угрюм и совершенно антисоциален. Она не понимает, что ему нужно от нее. До тех пор пока не слышит голос, с легкой взрослой хрипотцой и акцентом из центра Лондона, когда он спрашивает: — Почему ты не говоришь? Молчунья оборачивается. Илай выглядывает из-за большого грузового контейнера, готовый сорваться с места и убежать в любую секунду, но все еще продолжая смотреть на нее. Она представляет, каким пугающим будет этот взгляд, когда мальчик вырастет, и его черты станут такими же грубыми, как у отца. Но сейчас он выглядит почти мило. Молчунья склоняет голову в сторону, притворяется, что не поняла вопрос, он только хмурится в ответ на это. — Я знаю – ты не немая,– огрызается Илай, – я слышал, как ты напеваешь. Ты понимаешь, что говорят другие. Так почему сама не хочешь говорить? Молчунья прищуривается – с такими манерами он многого не добьется. Поэтому она просто пожимает плечами в качестве ответа. Он сводит губы, и его хватка на боку контейнера становится крепче, но мальчик сдерживает себя, лишь слегка повышая голос, когда снова начинает ее расспрашивать: — Раз не хочешь разговаривать, то почему бы тебе не пользоваться языком жестов или писать? Ты ведь только все усложняешь. Молчунья почти ухмыляется. Она отвечает ему в своеобразной манере: протягивает пистолет одной рукой и жестикулирует самой себе другой – как ей носить с собой что-то еще с ее нынешней “униформой”. По лицу Илая видно, что он, наконец, понял суть проблемы, а потом оно, его лицо, становится пунцовым, когда мальчик, еще подросток, оглядывает ее одежду, и он бросается обратно за контейнер. Она не вспоминает об этом до того дня, когда Илай спускается к ней по лестнице, снова избегая ее взгляда, подходит к решетке и протягивает руку сквозь нее. Молчунья осматривает его – мальчик держит блокнот и ручку. — Вот, возьми,– бормочет он, смотря куда угодно, только не на нее, – конечно, это бесполезно на поле боя, но, по крайней мере, ты сможешь сказать этим идиотам, если тебе что–нибудь понадобится. На этот раз Молчунья позволяет улыбке появиться. Оцелот уже пытался заставить ее писать, – она не стала – но Илай очевидно об этом не знал. Она берет блокнот и ручку из его рук, чиркает немного на пустой странице, чтобы расписать чернила, а когда заканчивает писать, то разворачивает лист так, чтобы он смог прочитать. Где ты взял это? Он в негодовании скрещивает руки на груди, а щеки его розовеют. — Это имеет значение? Молчунья посмеивается, пишет, Воровать нехорошо, Илай. — Так же, как держать девушку под замком и выпускать ее только когда она им понадобиться. В уголках ее глаз мелькает задор. Очевидно, Илай не знал и о том, что она может выбраться отсюда, когда захочет. Но ей кажется, что не обязательно говорить ему об этом – мальчишки такие простые. Она пишет, Спасибо, Илай. Ты очень милый. Его румянец доходит до кончиков ушей. — Нет, я вовсе не… Я просто… Я ухожу! Он громко топает, поднимаясь по лестнице, и Молчунья смеется, словно в первый раз за много лет. ii. Когда она прыгнула в газообразный хлор, Молчунья смутно заподозрила, что будет больно. Но она не думала, что больно настолько. Ее несут на медицинскую платформу и отчаянно пытаются спасти ( не смотря на то, что ее организм путает даже самых опытных среди них), а она вспоминает как выбила окно, как стыд смешивался с болью, и она не могла понять что из этого было хуже — ее горящая кожа или неудача в попытке убить человека, который провел в коме девять лет. Но сейчас она крепко сжимает металлическую руку Венома, и ей кажется, что так она сможет пережить даже самое худшее. Веном уходит из ее палаты только тогда, когда медики уже сделали для нее все, что могли, и Оцелот говорит ему своим фальшивым мягким тоном, что большего сделать нельзя, что у него есть и другие обязанности. Оцелот выходит из комнаты позади Венома, бросая на нее свирепый взгляд. Она отвечает ему тем же. Единственное, что она действительно ценит в своем молчанье это то, что она никогда не сможет солгать Веному. Это намного лучше того, что может сказать Оцелот. Молчунья не совсем одна в медицинском отсеке, благодаря Миллеру, она никогда не остается хотя бы без трех охранников, наблюдающих за ней с безопасного расстояния, пока она просто смотрит в потолок и считает плитки на нем. Она надеется, что тот ребенок сможет найти место, куда она уронила ожерелье, будет досадно, если все оказалось напрасным. Из коридора до нее доходит топот тяжелых маленьких сапог, направляющихся к ее палате. Дверь открывается, и Молчунья изо всех сил старается повернуться в ее сторону. Илай стоит в проходе, замерев, разглядывает комнату и не смотрит на нее, пытается не смотреть. В дрожащих руках он сжимает блокнот и ручку. Губы сжаты в тугую линию, стоит он слишком прямо, а свободная рука готова захлопнуть дверь. Молчунья пытается пошевелиться, пытается опереться на локоть, чтобы приподняться, и Илай пугается этого неожиданного движения. Он пересекает комнату так быстро, насколько позволяют его маленькие ножки. Он бросает блокнот и ручку, а взгляд его пробегает по грубым ожогам, покрывающим ее кожу. Его голос срывается, и он говорит, все еще дрожа, как ставни на ветру: — Прости. Ты не должна была пострадать. Я просто пытался… Мне так жаль. Молчунья может только смотреть на него. Так легко забыть, что он всего лишь ребенок. Она осторожно тянется за ручкой и листом – Илай хватает их и торопливо протягивает ей. Молчунье требуется больше времени на то, чтобы написать простое предложение, она нажимает на ручку сильнее, чем нужно. Она заканчивает писать и показывает лист Илаю. Не мне перед тобой извиняться. Он читает это снова и снова, и каждый раз его лицо искажается от разных эмоций – шока, отрицания, гнева, прежде чем становится, как кажется Молчунье, беспокойным. — Я… Я так злюсь на них, – шепчет он,– на всех… Иногда я даже не понимаю почему, и тогда я просто… Я бросил это ожерелье туда, прежде, чем понял, что хочу. Она медлит, пишет с почти дотошной тщательностью, выводя каждую букву. Илай терпеливо ждет. Наконец она поворачивает страницу: Понимаю. Я тоже была такой в твоем возрасте. Но если ты хочешь быть для них лидером или другом, то они должны доверять тебе. Лидер, способный признать свою неправоту, – это сильный человек, за которым последуют другие, так как это доказательство того, что он видит в своих последователях людей, заслуживающих уважения. Илай вчитывается еще дольше. Молчунья видит, как он обдумывает эти слова, изучает каждое, разбирает на части, затем задумчиво смотрит на нее. — Поэтому ты следуешь за моим отцом? Молчунье не нужно писать, чтобы ответить на этот вопрос. Она просто улыбается и кивает. Илай бросает последний взгляд на исписанный лист, тихо говорит: “ Надеюсь, скоро тебе станет лучше”, и выходит из палаты. Он возвращается на следующее утро, когда ее навещает Веном, стоит чуть позади одного из детей-солдат. Илай немного пятится назад, когда замечает отца, другой ребенок даже не дрогнул, увидев его, поэтому Илаю приходится идти за ним. На шее мальчика с гордостью висит ожерелье Шабани, а Илай проговаривает, покрываясь румянцем, что он пришел только переводить. Энтузиазм маленького мальчика, когда тот благодарит ее за возвращение ожерелья, едва смягчается сдержанность Илая – этого достаточно, чтобы даже Веном начал улыбаться. Ее блокнот спрятан от посторонних глаз, поэтому она радостно кивает и нежно треплет волосы мальчика. Он убегает один, практически сияя, а Илай задерживается ненадолго. — Я попросил у него прощения, сказал, что сожалею, — говорит он, смотря на Молчунью, чтобы не видеть взгляд Венома, — он не злился на меня. Не знаю почему. Молчунья осторожно наклоняется вперед и протягивает к нему руку, чтобы также потрепать Илая по голове. Она едва касается волос, как его лицо тут же становится ярко-красным, и он выбегает из комнаты. Веном смотрит на нее, а затем с ошеломленной улыбкой на дверь. — Пожалуйста, только не говори мне, что он влюбился. Молчунья лишь тихо напевает — в конце концов, она не может ему лгать. iii. Обычно, когда Илай приходит к ней, он либо разглагольствует о Веноме или расспрашивает о том, чем она занималась до того, как присоединилась к “Алмазным Псам”, либо просит научить меткой стрельбе или технике рукопашного боя. Сегодня он пришел с подарком. Он протягивает руку, полную грубо сорванных бледно-голубых цветов, сквозь прутья. —Вот. Возьми их. Она берет цветы, внимательно разглядывает и вертит в руках. Золотые полумесяцы – она часто видит их на границе Афганистана. И кажется ей известно, где именно Илай их нашел. Она пишет с ухмылкой, Мне кажется, я уже говорила тебе, что воровать плохо? — Да ладно, это вовсе не воровство, —ворчит он, закатывая глаза, — им нужны семенные коробочки, чтобы делать транквилизаторы, я убедился, что не взял много. Им должно хватить оставшегося. Она смеётся, и он краснеет, как всегда. Я не ручаюсь за тебя, если ты попадешь в беду. —Плевать, мне не нужна защита. Как бы она не пыталась отрицать, но из всех растений, на базу Веном приносит ее самые любимые. Она оставляет на койке цветы, кроме самого большого, заправляет его за ухо, впутывая стебель в волосы, чтобы он не выпал. Как тебе? Илай смотрит на нее широко раскрытыми глазами, красный, как спелый помидор. Он едва слышно говорит: — Ты выглядишь красиво. Он даже не противится, когда она сует один из цветков в передний карман его куртки и пишет, что тот тоже выглядит потрясно, что-то не дает ему ответить. Молчунья держит цветок за ухом, пока он не завянет, нося его на Главной Базе и даже на миссиях. Веном догадывается, кто подарил его ей, но ничего не говорит. Миллеру все равно. Когда цветок замечает Оцелот, он устремляет на нее свой обманчиво безразличный взгляд, задаваясь вопросом, “Откуда он взялся?”. Она не отвечает, просто пожимает плечами и тихонько ухмыляется. Это выводит его из себя. Ну и хорошо. Пускай злиться. iv. Чтобы решиться на это у нее ушли часы. Она представляет для них угрозу, и это – единственный выход. Она пытается смириться с тем фактом, что является обузой для лидера, которому могла доверять. Наступает ночь, луна появляется на небе, и она с легкостью выбирается из клетки. Сентиментальные мысли занимают все ее голову и весь путь до командной платформы – там должны быть спасательные шлюпки. Она без усилий скрывается – в этом ей помогают паразиты в теле — от ненужного внимания и редких ночных патрулей, идет не спеша, чтобы каждый метр Главной Базы как можно лучше осталась в ее памяти. Это последний раз, когда она находится здесь. У спасательных шлюпок охраны меньше, чем следовало бы, но благодаря Оцелоту и его милым беседам с новобранцами (ее грудь все еще покалывает в тех местах, где он бил ее током, и она жмурится) дезертирство – не большая проблема для “Алмазных Псов”. Она отвлекает солдат на шум вдалеке, чтобы никто не помешал ее цели. Здесь темно и пустынно, и Молчунья позволяет себе снять маскировку, начинает подготавливать лодку… — Что ты делаешь? Молчунья замирает. Она с трудом сглатывает ком в горле — из всех людей на базе, которые могут поймать ее, она желает, чтобы это был не он. Молчунья смотрит на Илая, который стоит на одной из платформ, прямо над шлюпками. Он спускается к ней, нахмурив брови, и выглядит обеспокоенным. Однако мальчик чувствует себя уверенно, и эта уверенность сияет на его лице, словно солнце – часть ее хочет солгать, только потому, что она не может представить, как он отреагирует на правду. Она все же достает блокнот и ручку, которые взяла на память, и пишет; Я заражена английским штаммом паразитов, и я не хочу вызывать еще одну вспышку эпидемии. Илай в панике переводит взгляд с нее на написанное. — Так ты просто собираешься сбежать? Одна!? У нее все сводит внутри; Это самый безопасный вариант. Его руки сжимаются в кулаки, он смотрит на ее ноги, в лицо не получается, и говорит: — Значит… ты не возьмешь меня с собой? Даже если я попрошу? Даже если я ненавижу это место всем сердцем, а ты — единственная кто… Это слишком опасно, да? Она опускается на колени, чтобы оказаться на одном уровне с его глазами, и ей требуется много времени, чтобы не просто записать слова, но и привести их в порядок в голове. Илай наблюдает за этим, ждет. Закончив, она протягивает ему блокнот: Я не знаю куда пойду. Я не знаю, куда мне идти. Ты заслуживаешь лучшего, чем “Алмазные Псы”, ты заслуживаешь нормальной жизни и нормального детства, но я не могу тебе этого дать. Твой отец не идеален, но он пытается заботиться о тебе. Пожалуйста, дай ему еще один шанс. Он долго смотрит на эти слова, а потом на нее, его глаза влажно блестят, и он говорит, как ребенок, которым является, почти шепчет: — Я буду скучать по тебе. Молчунья не пишет, что тоже будет скучать. Она обхватывает его лицо руками и целует в лоб. Как только она отпускает его, Илай отворачивается, яростно вытирая глаза. Она заканчивает подготовку шлюпки и спускает ее на воду, а затем прыгает вниз. Молчунья в последний раз бросает взгляд на мальчика, который смотрит ей вслед, прижимая к груди блокнот. Она машет ему рукой и исчезает в лодке. Молчунья никогда не узнает, что Илай смотрел на нее, пока та не скрылась за горизонтом. v. По иронии судьбы, они находятся на миссии в Афганистане, когда Оцелот понимает, почему Снайпер Вульф так заинтересовала его. Она ищет хорошее снайперское укрытие, чтобы дождаться там наступления ночи, но голос Ликвида отвлекает ее и Оцелота. — Что ж, я не видел их довольно давно. Оцелот бросает взгляд на парня, — о нем до сих пор трудно не думать как об Илае, — который сгорбился над несколькими бледно-голубыми цветами. Золотые Полумесяцы, если Оцелот не ошибается – он помнит, как рассказывал о них Веному по радио, помнит часы, потраченные на распределение, какая часть урожая пойдет на дротики с транквилизатором, а другая будет превращена в чистый опиум для его отряда. Кажется, будто это было вчера, а не двадцать лет назад. Он перестает думать о том, сколько ему, Ликвиду, черт возьми, лет, а тот срывает цветы и, прогуливаясь, направляется к Вульф, протягивает их ей — Не хочешь взять один? Она пытается изобразить на лице улыбку, больше похожую на кривую ухмылку, и ей даже почти это удается. — И что мне с этим делать? Ликвид посмеивается: — Понятно, видимо мне снова придется делать это самому. Стой смирно. Вульф стоит неподвижно, как статуя, пока Ликвид заправляет цветок ей за ухо, закручивая длинный стебель в волосы. Знакомый образ женщины, со снайперской винтовкой в руках и Золотым Полумесяцем за ухом, вспыхивает в памяти Оцелота, подобно удару молнии. Он честно не знает, чего ему хочется больше – смеяться так сильно, что сводит живот, или вырвать цветок и раздавить его каблуком сапог. Он стоит на месте и Ликвид отходит назад, ближе к нему, чтобы посмотреть на Вульф с отвратительно ласковой улыбкой. — Готово. Вульф закатывает глаза, стирает румянец, который мелькает на ее щеках. —Огромное тебе спасибо, теперь я выгляжу нелепо. — Вовсе нет, — отвечает Ликвид, — эта деталь бросается в глаза. Ты выглядишь прекрасно. Вульф прячет свое раскрасневшееся лицо от него, явно проиграв эту битву; — Мы должны вернуться к работе. Она проходит мимо Ликвида, чтобы, наконец, начать разведку с более высокой точки, а он смотрит на нее так, будто был потерян посреди моря много месяцев, и она – берег. Это мило. Это отвратительно. Оцелот усмехается. — Я не могу в это поверить. Ликвид смотрит на него через плечо. — Во что именно? Оцелот начинает нарочно растягивать слова. — Твои вкусы не изменились с тех пор, как тебе исполнилось двенадцать. Ликвид не отвечает. Идя к их БТР, он задевает его плечом, бросая на землю два других сорванных цветка. Оцелот давит их каблуком. Ради старых времен.