Киришима

День слишком длинный, учеба нудная, практики почти не было, к тому же на глаза постоянно попадались Мидория и Тодороки, что раздражало Бакуго не меньше обычного, но самое главное — Киришима. Сегодня этот парень как назло всегда был рядом, но все время с кем-то, отчего казался Бакуго слишком далёким. Киришима, который восхищается силой и упорством Катсуки, его умениями, знаниями и навыками, сегодня был не с ним. И это чертовски раздражало. А ещё этот Каминари вечно ошивается рядом с Киришимой, приклеился с первых дней учебы в UА. Раздражает. Сложенные на груди руки казались лишними. Ребята из класса собрались около телевизора на диванчике и что-то обсуждали, пока Киришима с самой что ни на есть довольной рожой уплетал приготовленное Бакуго карри. Сидящий напротив парень тепло щурился, поспешно подносил ко рту ложку за ложкой, пока тарелка не опустела, а сам он, довольный, не откинулся на спинку стула, сладко потягиваясь. Бакуго уже сегодня говорили, что он на удивление тихий, но он лишь послал тех слишком наблюдательных учеников нахер и продолжил следить за отношениями Киришимы с одноклассниками. — Было очень вкууууснооо, — тянет Эйджиро своим низким голосом. — Спасибо, — выпрямившись, улыбается он, обнажая клыкастые зубы. Красноволосый встаёт, отодвинув стул и скрипнув им по деревянному полу, и направляется к раковине, чтобы помыть тарелку. Но неожиданно останавливается, поворачиваясь обратно. Бакуго не нагрубил и не съязвил, и вообще повел себя слишком тихо, не отреагировав на благодарность. — Бакуго, — осторожно начинает Киришима. — Что-то случилось? Блондин молчит недолго, прикрывает глаза, слабо вздохнув, встаёт, и покидая кухню, говорит напоследок: — Пожрал, а теперь тащи свою задницу наверх. Буду вбивать в твою безмозглую голову учебный материал. Киришима не понимает, что происходит, но снова улыбается и кивает слишком резво. Спешно моет тарелку и мчится в комнату, где его уже ждёт Бакуго. — Слишком долго, — хмурится блондин, сидя около письменного стола. Одна нога закинута на другую, а руки все также сложены на сильной груди. — Прости, — хихикает красноволосый и, отодвинув кресло на колесиках, присаживается за стол. Они недолго торчат над математикой и японским, а на английском Киришима получает подзатыльников больше, чем обычно. Бакуго сегодня необычно тихий и подозрительно хмурый. Нет, он, конечно, всегда такой: закрытый, отстранённый и грубый, а ещё очень громкий, когда рядом Мидория или Тодороки. Но сегодня все как-то не так, и несмотря на то, что они наконец-то занимаются в комнате Бакуго, Киришима чувствует себя донельзя неловко. Катсуки всегда был для Эйджиро как открытая книга, поэтому наперекор всем и всему, парень блондина не боялся и старался сблизиться с первой недели учебы. Но сейчас Бакуго настораживал Киришиму, и тому все больше становилось не по себе. Комната Бакуго обычная, нет ничего выделяющегося. В помещении приятные, и на удивление, в большинстве светлые тона, невысокая кровать с камуфляжным покрывалом, небольшая библиотека в её изголовье, кремовый округлый ковер, который оказался до ужаса мягким, светло-коричневый пол под ним, примерно такого же цвета мебель, зелёные шторы, и такой же домашний и хмурый Бакуго, напротив которого яркий, совсем не вписывающийся в обстановку, Киришима. Эйджиро не по себе и Бакуго это замечает. Не может не заметить, потому что всегда наблюдает за ним. Даже когда сам этого не хочет, взгляд сам по себе цепляется за торчащие красные волосы, а слух сквозь вечный гам улавливает всегда слишком громкий и весёлый голос. У Киришимы голос ниже, чем у Бакуго, но это не единственное, что привлекает его в красноволосом. — Киришима, — говорит Бакуго спустя долгие пару минут тишины, за которые Эйджиро должен был ответить на вопрос, но, видимо, так этого и не сделал. — А? — выпрямляется красноволосый, приподнимая брови и складывая руки на коленях. Буквально секунду назад Бакуго хотел поинтересоваться, что же не так сегодня с этим дебилом, но сейчас ему просто хочется продолжать смотреть в большие внимательные глаза, осознавая, что Киришима смотрит на него и ни на кого больше; приблизиться, положив одну руку на коленку, а другой приобняв за шею и упереться лбом в лоб. — Б-бакуго? Когда Бакуго вот так не разрывает зрительного контакта, хочется раствориться, исчезнуть, провалиться под землю, потому что как бы малодушно и эгоистично это не было, Киришима хотел быть для Бакуго не таким, как блондин для него. Эйджиро всегда говорили, что он очень открытый и простой, и это «простой» как-то невзначай всегда задевало, пусть поначалу парень это и отрицал. Но сейчас, встретив Бакуго, такого сильного, закрытого и отстранённого, которого никто не понимает и боится приблизиться, Киришиме хочется иметь в себе какую-то изюминку, чтобы задержать Катсуки около себя, чтобы тот не ушел, не отстранился снова, поняв, какой Киришима. — Я ещё не ответил на вопрос, — говорит негромко Эйджиро, приподнимая плечи. — Заткнись, — грубит Бакуго. Молчит мгновение и продолжает: — Просто сиди так, — и прикрывает глаза. У Бакуго неестественно длинные ресницы, до ужаса красиво гармонирующие с его цветом волос и бровей, а от брошенного алого взгляда у любого пробежит стая мурашек по спине. Но сердце Киришимы замирает именно сейчас, когда верхние ресницы блондина соприкасаются с нижним, а красные глаза пропадают под веками, и парню остаётся наблюдать за прямым и острым носом, приоткрытыми губами, ровным дыханием. У Киришимы кружится голова и потеют ладони. Они начали встречаться немного погодя после похищения Бакуго. С того момента прошло около недели, но в их отношениях ничего не изменилось, и Киришима не пытался насильно подтолкнуть Бакуго к чему-то большему, несмотря на то, что инициатором отношений стал блондин. Киришима добрый, и эта его честная и искренняя доброта по-отношению ко всем вводила Бакуго в ступор. Катсуки никогда никого к себе близко не подпускал и даже раздражающую зеленоволосую водоросль из детства ненавидит до сих пор. Но Киришима светился, когда пытался с ним заговорить. И даже когда Бакуго отвергал его, ограждаясь очередной стеной, красноволосый только просил не грубить и продолжал оставаться рядом. Киришима шутил с Мидорией, дурачился с Каминари, обсуждал что-то с Джиро, но как будто специально игнорировал его, Бакуго. И пусть он понимает, что только сегодня взглянул на Киришиму со стороны, вылез из своей скорлупы и оглянулся по сторонам, ловя взглядом торчащие красные волосы. Ведь Эйджиро всегда пробивался сам сквозь стальные стены вокруг него, а Бакуго его настойчиво отталкивал. Порыв с предложением отношений был для него открытием глаз. Не верится, что слепота присуща людям со стопроцентным зрением. Бакуго сжимает пальцы на чужой шее чуть сильнее, слегка жмурится, стискивает зубы и двигается навстречу Киришиме. Хочется одновременно так и застыть: с тонкими бледными губами на своих, не дыша и плавясь в моменте, но так же и вдохнуть поглубже, испытывая весь свой немалый объем лёгких, впитывая кожей удивительно сладкий воздух, окутывающий их двоих. Киришима не может выбрать, поэтому просто подаётся ближе, растворяясь в руках Бакуго, сжимающих его в самом сильном и безопасном коконе. Он бы и с радостью сказал ему, что и сам силен, но ведь блондин не послушает и продолжит обнимать, закрывая руками ото всех. Эйджиро выуживает ладони из кольца рук и обнимает ими лицо Бакуго, притягивая. Блондину от этого совсем немного бьёт по терпению, и он кусает за нижнюю губу, оттягивая, а после, надавив большим пальцем одной руки на подбородок, заставляет приоткрыть рот, углубляя поцелуй. Мурашки бешеной стаей пролетают по накачанному телу Киришимы и он невольно вздрагивает. Бакуго отдаляется, снова упираясь лбом в лоб. Кажется, глаза он так и не открыл, оставляя Киришиме право любоваться сведенными к переносице светлыми бровями и попыткам парня отдышаться. Киришиму хочется холить и лелеять, отдаться ему целиком и полностью — лишь бы оставался рядом; лишь бы смотрел только на него и никого больше; лишь бы хотел только его. Бакуго хочется самым эгоистичным образом всецело присвоить Эйджиро себе, но он ещё не знает, что тот уже погряз в самом Катсуки. Сгорел в его ярких и бурлящих эмоциях. Парень напротив молчит, затаив дыхание, и на миг Бакуго кажется, что он поступил неправильно, что не подумал о последствиях. Вдруг Киришима совсем этого не хочет? Может, он согласился на все эти отношения, лишь неправильно его поняв? Нет. Как-то Айзава сказал, что тараканы в его голове больше слонов, и как бы Бакуго не раздражал этот меланхоличный учитель, он оказался прав. Именно сейчас тараканы словно всполошились, не давая покоя мыслям. Заставляя придумывать совершенно идиотские исходы происходящего. Бакуго отстраняется, оставив одну руку на шее Киришимы, поглаживая пальцами корни жёстких от геля волос и нежную кожу в основании позвоночника. Эйджиро минуту смотрит в ответ на Катсуки, но не выдержав внимательного взгляда, начинает изучать стены, покраснев. Бакуго невольно хихикает. К черту. — Киришима, — говорит он недоуменному парню. — Давай встречаться. Удивившись, Эйджиро зачем-то кивает, но потом, опомнившись, говорит: — Так мы же… — Нет, по-настоящему, — серьезно говорит блондин, притягивая Киришиму снова к себе. Не дав вымолвить парню и слова, Бакуго целует его в губы, забираясь руками под футболку. Оторопев от такой решительности, Киришима застывает, словно истукан, после нерешительно отвечая на ласковый поцелуй. Бакуго спускается сухими ладонями по спине и обхватывает талию Эйджиро, заставляя встать с кресла и сесть к нему на колени. Чувствуя себя и так донельзя неловко Киришима, покраснев аки помидорка, усаживается на разведённые колени блондина, чувствуя ягодицами то самое, на что он так отчаянно ублажает себя в душе. Катсуки никогда не был настолько нежен и нетерпелив по отношению к Киришиме и парень только и может, что сбивчиво отвечать на невинные поцелуи и поглаживания Катсуки. Но Бакуго на этом останавливаться не собирается, решив, что раз уж встречаться, то по-серьезному. Опаляя чуть тронутую загаром, но все ещё бледную шею поцелуями, блондин слабо кусает тонкую кожу на ключицах. Втягивает, посасывая и после зализывая. Внутри Киришимы бабочки решили устроить пати хард. Вот точно, никак по-другому трепещущее чувство, рвущееся наружу, он описать не может. Силясь мысленно успокоить, и себя, и бабочек, парень, чуть сгорбившись, наклоняется к Бакуго. Легко целует в щеку, неловко ведёт губами по скуле, припечатывая невесомый поцелуй за ухом. Киришима сжимает руками спинку стула, когда чувствует смыкающиеся на шее зубы. Руки скользят по ровному светлому дереву и парень глубоко вдыхает, выгибаясь. Бакуго скользит руками по бокам, забираясь пальцами под футболку и снимая ее. Киришима запутывается руками в вещи, глупо смеётся, пытается помочь снять, но только слышит треск ткани. Бакуго нахмуривается и, усмехнувшись, оставляет руки Эйджиро в футболке. Круговым движением, задев пальцами соски и почувствовав чужую дрожь, Бакуго спускается широким поглаживанием к кромке спортивных штанов, где уже заметно рвущееся наружу возбуждение. Руки Киришимы так и остались наверху, давая блондину простор к действиям. Бакуго гладит бедра, не касается паха: то ли от неловкости, то ли от желания сделать это так, чтобы Киришима потом с горящими щеками и блестящими глазами попросил ещё. Он с силой сжимает ягодицы, прижимая к себе почти вплотную, и широко лижет розовый сосок. Киришима снова выгибается, ещё больше притираясь пахом к паху, вздрагивает, ощущая крепкий стояк Бакуго, и судорожно выдыхает, оглаживая крепкие плечи. Эйджиро совсем не страшно, только не с Катсуки, но непривычная неловкость бьёт по нервам. Все движения Бакуго — его нежные поцелуи, поглаживания, забирающиеся под кожу, его губы, ощущающиеся то тут, то там — все это заставляет Киришиму дрожать и хотеть большего. Парень, наконец освободившись от футболки, очерчивает крепкие мышцы плеч и рук, спускаясь все ниже. Если Бакуго смог, то и Киришима сможет. Хочет. Робко целует в губы, получая мгновенный ответ. Бакуго целуется хорошо и красноволосому совсем не хочется уступать. Проведя кончиком языка по нижней губе, он углубляет поцелуй, чувствует скользкий язык Бакуго, и теряется. Блондин прижимается к нему, опуская руки на пах и нерешительно, осторожно поглаживая чужой стояк через ткань. Киришима мычит в губы и отстраняется. Не верится. Черт, они сейчас это сделают. Блондин очерчивает ладонью чужое возбуждение, спускает штаны и нижнее белье, открывая вид на темную головку. Кажется, что покраснеть сильнее просто невозможно, но Киришима бьёт все рекорды, заливаясь краской и сжимая зубы, не зная, что делать с до ужаса мешающимися руками. Они казались какими-то длинными, несуразными, неправильными и будто совсем не к месту. Бакуго делает вдох, сглатывает набежавшую слюну и, обхватив кольцом ладони стояк, проводит несколько раз вверх-вниз. Киришима не знает куда себя деть и тупо сидит на коленях, напрягаясь и расслабляясь, сжимая руки на плечах до побеления костяшек и бессильно спуская их на пресс, царапая бледную кожу. Бакуго вздрагивает, когда короткие ногти впиваются ему в бёдра, но только ускоряется, не собираясь останавливаться. Киришима дышит загнанно, вздрагивает, когда Бакуго надавливает большим пальцем на головку, зажмуривается, а потом распахивает глаза, толкаясь бедрами навстречу, глотая ртом такой нужный сейчас воздух. Но воздух вокруг них слишком тяжёлый и тягучий, разливается, словно патока, и Бакуго чувствует это и задыхается вместе с Киришимой. Нетерпеливо, сладко, горячо, жарко. Как же ему жарко. Эйджиро так много: его дыхания в губы, его рук везде и всюду, его цепких тонких пальцев, сжимающих плечи. Киришимы много и Бакуго как никогда балдеет от этого. Потом им будет стыдно и неловко смотреть в глаза друг другу, но сейчас Эйджиро хочется лишь трогать Бакуго, чувствовать его. Он хочет, чтобы блондин тоже испытал все то, от чего сейчас бессильно плавится Киришима. Забравшись рукой в домашние штаны Бакуго Киришима гладит головку, а потом обхватывает стояк полностью, начиная быстро надрачивать. Бакуго никогда не думал, что ему не хватало именно этого: душного помещения, тяжёлого дыхания, хриплых выдохов, дрожащих пальцев на чужом члене, поджимающихся пальцев на ногах, искр в глазах и человека рядом. Такого до чертиков смущенного, но несправедливо счастливого. Нелепо улыбающегося и притягивающего его за щеки к себе, чтобы сцеловать его глупую ухмылку.