Ты так противен мне...

      Просторная комната. Яркие лучи зарождающегося утра бьют в окно, но она уже на ногах. Сколько времени ее не было дома? Год? Два? А может, и намного больше. Она уже и забыла, каково это: высокие потолки и запах свежего белья, которое было постирано еще вчера. В ее мозг слишком сильно въелись солёные брызги и затхлый запах тесной каюты.       Все должно было вернуться на круги своя, когда Аделаида вернулась в родную колонию, к своим родителям. Но нет. Ничего не будет. Не будет ни Джеки, ни Шимуса, ни Себастьяна… ни Диего, который вот уже полтора года назад оставил затею заполучить невесту по расчету.       И надо сказать, что каждый раз, когда его люди под флагами испанской короны нападали на их «Первую ласточку», Аделаида ждала, что де Очоа схватит и пленит аристократку, что пираты побоятся спасти ее из лап жениха. Но этого не случалось. Девушка понимала, что ее сопротивление в конечном итоге повлияло на решение Диего оставить ее в покое на веки вечные…       Слишком поздно… От ненависти до любви один шаг. И этот шаг длиннее ее прошлой жизни. Может, стоило согласиться быть его женой сразу? Нет. Она бы не поняла ровным счетом ничего. Не смогла бы решить, нужен ли ей такой человек, рядом с которым не страшно находиться рядом, который смог бы спасать и защищать… Себастьян стал бы идеальной кандидатурой на роль ее избранника, но сердце решило все за нее.       Пальцы касаются шеи там, где несколько лет назад красовался свадебный подарок Диего, который Аделаида так бесцеремонно выменяла на место на корабле. Может, зря она его отдала? Нет, это даровало ей душевный покой и принятие верного решения.       Дверь скрипит, но девушка не оборачивается и не спрашивает, кто нарушил ее покой. В отражении она видит мать: морщинистое осунувшееся лицо, пряди седых волос, спустившиеся на щеки.       — Ты все еще злишься на нас?       — Нет. Все прошло. Он здесь? — все еще не открывает взгляд от глаз матери в зеркале.       — Твой пират? — не понимает она, подходя ближе.       Застывший звук срывается с губ Аделаиды, когда в проходе появляется хриплый низкий до боли знакомый голос. Внутри нее колышутся старые обиды и раны, нанесенные испанцем, который фактически купил ее.       — Я не мог дождаться, когда увижу тебя. Вы не могли бы оставить нас поговорить с моей невестой? — испанец проходит внутрь комнаты, вставая позади Аделаиды. Мать хочет возмутиться, но, видя спокойное лицо дочери, кивает и закрывает за собой дверь.       И только тогда девушка оборачивается. Перед ней возникает то самое осточертевшее лицо с тараканьими усами, небольшими глазами, большим носом с горбинкой. На губах Диего застывает ухмылка, которая снилась ей в кошмарных снах. Как и в тот день, когда они официально познакомились, де Очоа произносит:       — Позволь мне помочь тебе с этим, — мужчина раскрывает коробочку, в которой тысячей огней мерцает ожерелье, стоившее баснословных денег. Смутное чувство ностальгии овладевает ей, и она, откинув волосы с шеи, поворачивается спиной, давая ему возможность касаться ее мягкой кожи.       Легкий щелчок, и пальцы испанского адмирала скользят вдоль спины аристократки, останавливаясь на боках и груди, обтянутых корсетом. Еще несколько лет назад она бы сбросила навязчивые пальцы, наградив нахала звонкой пощечиной, но теперь тело Аделаиды поддается на ласку. Глаза невольно закрываются. Хочется еще.       — Диего… — впервые она называет его по имени, что не ускользает от испанца. — Продолжай…       — Помню, ты говорила, что никогда не позволишь коснуться себя. Изменяешь своим принципам, — сильная ладонь сжимает грудь, вырывая ноту с языка. Быть может, за него говорила его харизма, от которой тогда Аделаиду тянуло тошнить. Сейчас она казалась его изюминкой, без которой мужчина не был бы собой, как солнце без даруемого им же тепла. Сколько девушек повелось на эту его особенность? Со сколькими из них он успел развлечься за эти долгие годы, пока невеста бороздила морские просторы? Мысль о том, что де Очоа был все это время не с ней, сводила ее с ума. Никто не имел права прикасаться к тому, что всецело принадлежит одной-единственной Аделаиде.       — Ты противен мне, Диего. Из-за тебя моя жизнь пошла под откос… Ты виноват в том, что моя искренняя ненависть к тебе граничит с самой чистой и преданной любовью… — шепчет она, оборачиваясь. — Мы совершим большую ошибку, но я больше не хочу ждать ни минуты… Диего… — ее натруженные ладони ложатся на его широкую грудь в белом мундире, светлые глаза поднимаются к лицу мужчины, а губы прижимаются к его.       Руки де Очоа прижимают ее тело к своему, толкая на кровать. Как долго он хотел эту женщину? Как долго она хотела этого мужчину? И каким сладостным будет их воссоединение? Ненависть, прошедшая сквозь пучину морей и океанов, превратившаяся в осознанное взрослое чувство…       Грубые поцелуи вонзались в ее тело ровно так же, как и ее короткие ногти в его плечи. Кровь лужицами на белых простынях, разгоряченные тела и сотни звуков, смешавшихся в симфонии возвышенной Любви… Никто, кроме них самих, не знал, через какие глубины гордости и предубеждения им пришлось пройти, чтобы почувствовать друг друга в подобной мере, чтобы осознать, насколько им друг без друга невыносимо, что друг без друга они ничто…