u r our dead end

I wanna have falling Endlessly dreams again Long for the rough texture Of Chinese old bricks Wish I could run on the Rugged hill of cornfield again I wanna swim in the Nostalgia of childhood again

— А ты не думаешь, что, может быть… пора остановиться? Черная кожанка с множеством серебряных цепей летит ему под ноги, звонко раздаваясь эхом по комнате. — Ты о чем? Я ведь, мы… Нам ведь хорошо вместе. Ты же сам говорил, что… что все хорошо, — тело младшего в этот момент сжимается еще сильнее, и он начинает перекатываться вперед-назад, поджав колени к груди. — Это было уже давно. Тогда все было по-другому. Старший лишь неопределенно перебирает ключи в правой руке, смотря прямиком на затылок младшего. —Хен, ты мне врешь. Я знаю, врешь, но, заметь, даже при этом я все равно люблю тебя, — расплывающийся в улыбке парень резко подскакивает, заставляя стоявшего немного пошатнутся, — Я ведь люблю тебя, а ты… Ты, что, — он поворачивается к тому лицом, пытаясь сфокусироваться на глазах, — не любишь? В груди что-то в который раз намеревается оборваться, а глаза наполняются нежеланными слезами. — Я, я… — вот они уже неконтролируемо стекают по щекам, а ком в горле наоборот, рвется выше к глотке, — я не знаю. Он поджимает губы, смыкает веки, а соленые дорожки продолжают слетать с длинных ресниц. Кулаки сжимаются, от чего небольшая связка ключей врезается в ладонь. Высокий парень продолжает глотать обиду и горечь, что желчью растекается по телу. — Не знаешь? Как это? Как это, ты не знаешь, я, я ведь люблю тебя, а ты, — паренек начинает бить кулаком об сильную и широкую грудную клетку стоящего перед ним, — ты не знаешь! Сколько еще? Сколько ты намеревался это скрывать, Юкхэй-а?! Почему, почему я? Почему ты решил разлюбить меня? Истерика младшего с крышесносной скоростью начинает набирать оборотов — Почему? Я спрашиваю, — он уже кричит, топчась по куртке внизу босыми ногами, лишь бы быть ближе к Лукасу, — почему именно я?! Даже не пытаясь сдерживать себя и свои эмоции юноша, замахиваясь рукой, сносит со столика красивую фарфоровую вазу. Звон, не только от вазы, но и от вещества, что слишком сильно въелось в мозг младшего, бьет по ушам. Рука в порядке, но ему мало. Одним движением он разворачивается на пятках и ступнями касается обломков. — Не нужно, стой, — сильная рука сжимает за запястье, пытаясь оттянуть подальше, но четно, — милый, пожалуйста, не нужно! На крик и движения парня лишь хмыкают, но уже через мгновение что-то снова переключается в его системе. — Милый? Солнышко, Юкхэй-а, а ну-ка, повтори, ха-а-ха-ха, как ты меня назвал? Милый? Ха-ха-а, повтори, чего же ты, — мило, но при этом ужасно жутко смеётся тот, прося повторить сказанные слова. — Милый, любимый, — осторожный шаг вперед, — ты, что не услышал, милый, — еще один шаг, здесь самое главное продолжать смотреть в глаза, — я назвал тебя милым. Вон Юкхэй притягивает юное тело к себе в объятия, поближе, лишь бы тот не ранил себя. В моменты как сегодня, когда эмоции бушуют, а нервы на пределе, он снова начинает винить себя. И не только в том, что сорвался. Высокий парень начинает, а точнее продолжает винить себя за то, что не заметил, не уберег. Что вовремя не остановил, что продолжал ссылаться на трудности в универе младшего. Корил себя и за то, что на очередной тусовке не сказал нет, думая, что это лишь превый и последний раз, это ведь не так и страшно, один раз можно, все так делают. Но проблема в том, что съедающие его изнутри кошмары были реальностью прошлого. Уехав из страны по велению отца, он оставил его одного. Конечно, оправдываться тем, что только таким образом он согласился на отношения своего сына, было бы легко, но, нет, китаец не будет этого делать. Его не было три месяца. Но ведь все это время они практически каждый день общались, звонили друг другу, переписывались, боялись потеряться и остаться одними в этом мире. В тот период, они, будто бы на полотне античного художника, держали связь, рука к руке, палец, тянущийся к другому, казалось через весь земной шар. Все ведь было хорошо. Жаль, Юкхэй не учел, что свободной от их прикосновения рукой, младший мог делать все, что тому вздумается. Доставать из пакетика разные вещества и пропускать в свое тело тоже. Алкоголь, курение, наркотики — это все не страшно, если ты делаешь это редко, держа себя в руках. До тех пор нестрашно, пока после выкуренного косяка ты не запиваешь очередную таблетку вином с горла, а после не идешь и не танцуешь среди незнакомых тебе людей, не играешь на последние деньги и не жалеешь на утро, что вел себя как последняя зависимая шлюха. Мило то, что в это время ты прекрасно осознаешь, что зависим, но… Черт, как ведь сложно остановиться. Но принять то, что именно ты позволил всему этому случиться еще сложнее. Их отношения и состояние младшего не менялись, только месяц спустя, после момента, как колеса самолета приземлились на корейский асфальт, а его нога перешагнула порог официально их квартиры, только тогда что-то переключилось. Как старый виниловый проигрыватель, чья игла ненароком соскочила, а встав на место, продолжила свой путь, но ощущение, что мелодия от этого поменялась, будоражило до жути. Вот и у них что-то соскочило, что-то исковеркало их реальность и с того момента понесло все в самую черную и беспросветную дыру обыденности. Оно понесло их на самое дно. Лукас был сильным, но только его стараний не хватило. Если потопающий не хочет выжить, спасать его бесполезно. В итоге он утащит в пучину с собой и спасающего и себя, без каких-либо усилий. *** — А мы будем, есть кимчи-чиге сегодня? Я хочу его! — после пары минут молчания выдает младший. — Конечно, ты ведь так его любишь. — А соджу? Соджу пить будем? — он поднимет взгляд на красивое лицо своего любимого, при этом привставая немного на носочки. — Можно, тебе сегодня все можно. — А свечи? Свечи на торте будут? Кивок в ответ, улыбка сквозь слезы, но пока можно, ведь голова парнишки утыкается куда-то в грудь, поэтому их и не видно вовсе. Жаль, что Вон мать его Юкхэй не заметил, когда его близкий и единственный любимый человек начал сходить с ума и причинять им столько боли. Но… Он пока держится, они пока что держатся… И не только за руки.