До новых снов с тобой.

Блум затягивается, и уже нет нужды выкашливать лёгкие. Она курит тяжёлые, самые крепкие. Говорят, так будет легче забыться. Она перешла на них ещё месяц назад. Ей особенно легче. Особенно легче сейчас в тонкой куртке встречать декабрь на балконе чужой задрипанной хаты. Там, в комнате, орёт музыка, разрывая колонки. Там, в комнате, полумрак и пьяные тела двигаются в такт каким-то воплям, именуемыми музыкой. Желчь рвётся наружу, но Блум достойно теперь держит себя в руках. Где эта Стелла, которая пророчила полное забвение и счастье? Где новая доза этой дряни? Там же, где и он. Блум выбрасывает бычок куда-то на улицу. Ей плевать куда, главное – не обжечься. На ней нет места для новых ран. Есть место только для его рук. «Тебе ещё не тошно?.. А я давно проблевалась». Возвращаясь обратно в комнату, она не избавляется от куртки. Уже чувствуя, что скоро уйдёт. Нет, не чувствуя. Зная. Они оба знают эти привычки, от которых не избавишься. В ней нет сил бороться с этим. В ней сейчас сорок градусов и ком тошноты в горле. На кухне она наедине с заветным шприцом. Блум теперь не боится закатывать рукава. Блум теперь не смотрит на количество граммов. Одно мгновение и мир снова расплывается в ядовитых красках. «Тебе же бежать некуда, попробуй», - говорила Стелла. «Это тебе поможет», - слышала Блум. Уже не нужно ничего слышать. Она сидит и ловит искусственный кайф от галлюцинаций, перед ней именно он. На улице валит снег. Он не боится холода, потому что он и есть этот холод. Снег под тяжёлыми берцами хрустит так же, как и её кости, когда Валтор очередной раз подминает женское тело под себя. Их секс давно небезопасный. Их чай давно уже остыл. «Позови меня на кружку чая», - настаивает Валтор. «Приходи на секс», - отчеканивает Блум. И он приходит. Каждый раз приходит, чтобы грубо трахнуть, заглушить животные потребности. Валтор всегда знает, где её найти. Она больше не свята для него. Он больше не тянет её на дно, теперь это делает она. «Тебя нет», - слышит Валтор, заходя на грязную кухню. Валтор не отвечает, а тянет за собой эту рыжую блядь. Проходит с ней лестничный пролёт на этаж выше и сам открывает хлипкую деревянную дверь. Сколько уже прошло через этот порог? Блум перестала считать после цатого. Она уже не помнит, мужчина был последним или женщина. Знает, что сейчас именно его очередь. Знает, что сейчас он возьмёт ей грубее, чем кто-либо мог. Он оправдывает её ожидания. Сразу бросает безвольной куклой на уже давно небелоснежные простыни. Без разговоров, сразу к делу. Не размышляя о причинах. Она кукла в его руках, а он её хозяин. Пора бы давно избавиться от сломанной игрушки, но привязанность оказывается сильнее. Блум не сопротивляется, только скулит и изредка двигается навстречу. На слёз воды не осталось, на крик голос сорван. Валтор не сдерживается, разве что только не душит в этот раз. На хрипы нет настроения, на всю ночь рядом с ней нет желания. Им обоим уже всё равно. В памяти навсегда останется вкус этой ядовитой похоти. Он уйдёт на кухню, чтобы затянуться крепкими. Он перешёл на них ещё полгода назад. Обещали снежную неделю. Это единственное, что радует Валтора. Он сможет следить за падающим снегом. Он не следил, когда упал сам. Они упали на эту землю со светлых облаков. Упали под тяжёлые берцы жизни. Героиновое опьянение почти вернуло Блум в реальность. Рыжие пряди больше не огненные змеи, которые хотят её задушить. Его снова нет рядом. Она слышит хлопок двери: он ушёл. В следующий раз он обязательно её задушит. Завтра она вернётся обратно, на чужую задрипанную хату этажом ниже. На старую грязную кухню. Когда-то она переборщит с дозировкой, и он больше не утянет её в маленькую комнату, чтобы грубо бросить на давно небелоснежные простыни. Её вынесут вперёд ногами, а он застрелится в своей гостиной, этажом выше, чем её квартира. Когда-то, полгода назад, на той богом забытой кухне встретились два угасающих огня. Они решили погаснуть вместе.