испорченные

ты входишь в мою жизнь радужным вихрем, светлой ослепляющей вспышкой, взрывающейся петардой до гула в ушах, — так неожиданно и громко — сметая остатки того, что раньше называлось здравым смыслом. просто появляешься, мелькаешь раздражающе ярким пятном перед глазами, и у меня подкашиваются ноги. в голове туман, мысли путаются, я не знаю, что слева, а что справа, где свернуть, куда посмотреть. в эти моменты лишь мы с тобой. ты — шестнадцатилетняя девочка с лучами июльского солнца на кончиках пальцев. и я — шестнадцатилетняя девочка с давно погасшими лампочками в душе. в твоих ярко-изумрудных глазах, сияющих жизнью, всегда покоится искренняя доброта. ты словно с ног до головы облита солнечным светом, старательно и умело нарисована золотыми мелками рукой художника, такая светлая, чистая и прекрасная — сравнение с ангелом, посланным прямиком с небес, подходит идеально. а я — я ведь не такая. у меня в глазах лишь тяжелые обломки павших надежд, фиолетовая радужка давно потеряла свой кристальный цвет, уступая темным безжизненным оттенкам, а когда-то сверкающий блеск исчез. я медленно погибаю, скрываясь за иллюзией безразличия, — не дай бог кто заметит безобразные шрамы в районе груди — и строго смыкаю губы, обдавая всех ледяным острым взглядом. что ты нашла во мне, ю д з у? мы такие разные. мне бы прогнать тебя, потому что ты не вписываешься, мы совсем далеки — разве сама не видишь? но сдаюсь, устала бороться, а, может, дело в нехватке тепла, ощущении надежности и преданности, которые от тебя исходят, и которые мне так необходимы. я как открытая книга сейчас. ты можешь прочитать меня, узнать, что спрятано на слегка оборванных — в некоторых местах с расплывшимся от горьких слез текстом — страницах. во мне много темного и мрачного, оно скрыто под тысячью свинцово-стальных замков, намертво впитано в жизнь и выгравировано на чувствительном сердце, но сейчас я раскрыта нараспашку, готова показать тебе все, что ты хочешь, готова признаться, что ты важна мне. только немного (до ужаса) с т р а ш н о. вдруг покинешь, бросишь, сбежишь бесследно, как отец, а удержать я не смогу. кто тогда будет собирать меня? я распадусь на крохотные кусочки под давлением собственных чувств, или полечу вниз, глубоко-глубоко в страшную яму, ночами сгорая в ней, как в самом настоящем аду. кто тогда протянет руку на мой зов помощи? (глупая мэй, ты вляпалась, стоило только увидеть юдзу впервые) влюбиться в тебя — паршивейший диагноз из всех. знаешь? тогда, в школе, ты сразу привлекла меня. ты не была похожа на остальных сереньких мышек, прогнувшихся под системой этих дурацких правил, установленных моим дедом. ты нарушала их и создавала кучу проблем, часто попадалась мне на глаза, словно наши запястья были пристегнуты чертовыми наручниками, а ключ навсегда затерялся на дне океана. я с трудом сосредотачивалась на своих обязанностях президента студсовета, потому что в голове были лишь твои тонкие выпирающие ключицы, изящные длинные пальцы, белоснежная кожа, которая так и просилась оставить на себе мокрую дорожку из моих следов, и г у б ы. такие мягкие, желанные, невинно изогнутые, горячие, покрытые нежным клубничным блеском, которые я с особой страстью сминала в нашей комнате у тебя нас дома, моя сводная сестричка… ты помнишь, как это было в первый раз? когда мы познакомились, я не могла правильно передать свои чувства тебе, заставляла путаться и застревать в паутине сомнений, делала больно и задевала противоречивыми словами, сама того не осознавая. я не могла понять твой ярый оптимизм и тягу заботиться обо мне, словно ты — один чертов комплекс глупого героизма, а я магнит, от которого ты не можешь отделаться. ты говорила: мы ведь семья, а члены семьи всегда помогают друг другу. у меня никогда не было настоящей семьи. до тебя. я не знаю почему. не знаю почему ты делаешь это. каждый раз самовольно подставляешь свою шею для моих укусов, словно тебе мало, позволяешь нависнуть над тобой, прижать себя чужим телом, сократить расстояние между нами в микроны, сама поддаваясь вперед на встречу. ты не отталкиваешь. почему, скажи? сестрам — даже сводным сестрам — нельзя заниматься таким. ты это понимаешь, а потом отбрасываешь копну блондинистых волос за плечи, идешь наперекор всем ограничениям, аккуратно роняя меня на парту, и, плевав на принципы, горячо дышишь в ухо — прекрасно знаешь, что это мое слабое место. и я совсем не против, ю д з у. мы с тобой испорченные? пусть будет и так. я слишком очарована тобой, чтобы мыслить рационально. одно только отражение твоего смущенного лица в моих расширенных зрачках заставляет все естество внутри меня предвкушающе затрепетать. невинный взмах твоих черных ресниц, нежный удар золотистыми прядями по моей шее, шумный выдох рядом с моим лицом — и я слетаю с катушек, беспощадно впиваясь ногтями в свою ладонь, чтобы не сорваться, чтобы в очередной раз, до дрожи, не провести влажным языком по твоей горячей коже. ты всегда горишь, когда я рядом, ю д з у? но мы обе знаем — моя выдержка ни к черту, почти никогда не срабатывает. и тебе это нравится. помнишь, тогда, на мосту, твои светлые волосы были собраны в милые хвостики, ты повалила нас на холодную землю, твоя школьная юбка не доставала даже до колен, ты сидела на моих бедрах, а дыхание было такое рваное-рваное… я люблю уделять внимания твоим мелочам, порой даже слишком, а еще… я люблю тебя, малышка. ты знаешь, это был тот самый вечер, когда ты призналась мне в своих чувствах. в тот момент мое сердце пропустило удар, а потом забилось с новой силой, разбивая возведенные каменные стены вокруг, и я осознала, что увязла в тебе окончательно. как в сладком меду. мне не выбраться. я этого попросту и не хочу. ю д з у, когда ты вошла в мою жизнь, я поняла, почему раньше это не срабатывало с кем-то другим.