Сад кровавых цветений

      Все тело в россыпи разных цветов: от незабудок на запястьях до ярких пионов около ребер — и Бакуго хочется раскричаться до охрипших связок, до осипшего и севшего голоса. Урарака рвет бессознательно волосы на голове, утыкается носом в кровать и выговаривает свое бесполезное «Господи». Она такая разбитая с синяками от недосыпа под глазами и синяками на руках, ссадинами на щеках и парой цветочков на ладонях.       Урарака бьет кулаком в стенку, да так, чтобы до крови, чтобы в мясо. Урарака специально пропускает удары на тренировках, попадая под атаки, и даже не хрипит от боли, а лишь улыбается. Бакуго смотрит на нее, словно она идиотка конченая, поднимается с ранга и тащит к медсестре, как обычно, израненную, как обычно, всю побитую, одновременно чувствуя очередное цветение по периметру тела. Ему так извыться от безысходности хочется, чтобы не слышать ни голоса, ни шума вокруг. А Урарака, как обычно, смеется с грязной прилипшей ко лбу челкой. — Дура блять, — в который раз проговаривает он, сдавливая чужое запястье. — Чтобы причинить боль мне, решила угробить себя? Совсем мозги отшибло, круглолицая?       Очако царапает предплечье, впиваясь небольшими ноготками в багровую от удара кожу, и ничего не отвечает. Очако отрицает любую связь, совершенно любую, к которой в комплекте крепился и Кацуки. Давит на избитом личике оскал, а по длине ее улыбки идет тонкий шрам, криповый такой, почти до уха, и Кацуки аккуратно его касается большим пальцем, проводя по точной линии неотрывно. Очако молчит, оставляя лишь холодное безразличие и подобие того, что некоторые называют улыбкой.       Хватка становится практически мертвой и, скорее всего, до синяка, но Кацуки как-то плевать. Одним цветком больше, одним цветком меньше — легче от этого не будет ни капельки. Кацуки становится гребанным растением из-за отрицания. Кацуки становится похож на чертов цветочный сад кровавых цветений из человеческой плоти, а Очако, по всей видимости, ловит невообразимое наслаждение от причиняемой ему боли. Кацуки злится до такой степени, что хочет эту идиотку к стенке припечатать и объяснить, что лучше бы ей не нарываться. — Ненавижу, — шепотом отвечает она, не отводя взгляда, — тебя.       Проходит три года и ничего не меняется: они все так же друг другу никто. Урарака все так же норовит получить побольше до изодранной в кровь кожи и слезного кома в горле. Бакуго все так же терпит, сдерживается, орет на всех и тащит эту несносную девчонку к врачу, ощущая разрывающиеся легкие из-за недостатка воздуха. Они все так же избегают своей родственной связи, все так же не признают друг друга. Урарака кричит, что он не любит ее, а Бакуго все так же касается шрама на щеке, не распуская пальцев на еле живом запястье, на еле живой Урараке. Очако скалится, а Кацуки ни черта не понимает, почему именно этот человек его соулмейт.       Пальцы в очередной раз режутся из-за боли прорастаемых цветов, а Урарака в очередной раз ударяет стенку. Боль от прорезающихся растений сквозь кожу гораздо больше, и она об этом прекрасно знает, поэтому бьет еще сильнее. Теплая скатывающаяся кровь по тыльной стороне ладони, по изрезанным пальцам почти не ощущается из-за онемевших конечностей. Слеза, и Урарака отсчитывает про себя один, облокачиваясь об кафельную стенку, измазанную красным. Слеза, и Урарака отсчитывает про себя два, задыхаясь от боли на руках. Цветы все так же растут соцветием гребанных одуванчиков, и Урараке впервые так больно, а осознание того, что Кацуки тоже не железный, почему-то нахлынивает с головой.       Удар, и теперь Бакуго отсчитывает про себя раз, запуская пальцы в пепельные волосы, терроризируя взглядом стену. Он считает два, а она три, и оба закусывают от боли губы, смотря на свои одуванчики и незабудки. Бакуго презирает чертовы незабудки, а Урарака проклинает одуванчики. — Ненавижу тебя, — с желчью выплевывает Кацуки, упираясь ладонями в пол.       Цветы перестают вырываться через кожу. Урарака обреченно вздыхает, впервые не находя ответа, и внутренне захлебывается лепестками. Они оба такие разбитые, такие бесполезные и друг другу ненужные. И оба друг друга ненавидят.