***
Когда долго не можешь уснуть, я ворочаюсь, натягиваю и стягиваю одеяло, перекладываю руки, меняю углы подушки, стороны кровати. В конце-концов, пришлось встать, выпить воды и открыть окно, вдруг прохлада ночи поможет. Пока ложусь снова и повторяю тоже самое, опять вставая, чтобы закрыть окно, потому что я уже начинаю мерзнуть. Посмотрев на часы, увидел, что прошел уже час в попытках уснуть, время давно за полночь и месяц высоко. Блять. Я замер, пробуя успокоиться, когда как раз должен быть спокоен. Может поможет вдох и выход? Делаю вдох, продолжаю выдохом, но в смысла в этом нет, ибо ничего не получается. Мое тело снова замерло и я гуськом потопал к кровати, надеясь все-таки уснуть. Я включился в реальность уже к утру, вспоминая ночь как сон: правда ли долго не мог заснуть или приснилось, правда ли смотрел на часы или просто запомнил сон, чего обычно никогда не получается. Нет, все-таки вставал, все-таки не мог заснуть сразу, ворочаясь в своих же мыслях, как в одеяле, путаясь ногами и стараясь как-то удобно подложить руки под голову, захватив при этом подушку. Не удобно, не правильно, жарко, холодно, какой-то шорох в коридоре, слишком тихо, и от всего этого очень громко в голове. От невозможности сразу заснуть мои мысли в голове закипают, как чайник, их уже не остановить, не снять с огня, не остудить разгоряченное сознание. Я начинаю в полудреме твердить себе о том, что нужно заснуть, нужно выбросить все из головы, освободить место, почувствовать пустоту сознания, как бесконечного белого пространства, в котором эхом раздается голос, хотя и его там быть не должно. Нужно заснуть. С этим убеждением медленно отступают мои безграничные мысли, сворачиваются нитки в катушки, расправляется одеяло и рука сама ложится под голову. Мне нужно заснуть, чтобы не быть сонным весь следующий день, чтобы не встречать утро разбитым. Это странно, но убеждение незаметно срабатывает и я проваливаюсь в сон, падаю в ту самую бесконечность белого и растворяюсь в ночных часах вплоть до самого нарастающего писка будильника. Уже утро, снова утро. Черт возьми, а я вроде бы только смог уснуть.***
Открытый блокнот, горячая чашка ароматного кофе рядом, пешеходы снуют за окном, начался снегопад. Я заношу руку с карандашом над чистой страницей, делаю первую линию, начинаю писать слово. Пишу до тех пор пока в легких есть воздух, пишу на одном дыхании, чтобы не упустить ровный поток мыслей. Делаю паузу, выдыхаю и продолжаю с нового абзаца. Так страница постепенно заполняется, а чашка рядом пустеет. Как жаль, что столько блокнотов не заполняются и наполовину, а еще больше остаются пустыми, ждущими слов или рисунков. С окончанием очередного абзаца текста чашка исчезает со стола, я не заметил, как официант её захватил, пробегая мимо. Думая о второй чашке кофе, стоит оно того или нет, я делаю вдох и снова погружаюсь в текст, ныряю в линию корешка между страниц и с беззвучным всплеском оказываюсь по другую сторону страниц, там, где текст оживает, становится образами, историями, разговорами и настоящими пейзажами, по ту сторону страниц блокнота. Воздух заканчивается, я чувствую напряжение, замирая, закрыв глаза, открываю глаза и снова оказываюсь за столиком у окна в кафе. Хорошо оказываться в некоторых местах вне час-пика, ранним утром, с первыми минутами открытия, после обеденного наплыва или перед самым закрытием, оставаясь до последнего и заставляя официантов ждать, потому что только твой столик остался не протёртым. Оказываться на площади накануне больших событий, когда всё вокруг дрожит готовностью, и с рассветом оживет новым ритмом, или сразу после, наступая на обрывки листовок, конфетти, ступая там, где только вчера находилась многотысячная толпа, а сейчас особенно тихо, дрожь прошла и наступило настоящее расслабление окружения. Оказываясь в подобных пограничных временных отрезках испытываешь нечто особенное. Так и сегодня, наблюдая пробуждение города за окном, за увеличивающимся потоком людей, за теми, кто входит, не торопясь, или забегает схватить кофе с собой, чувствуешь что-то особенное. Моя чашка кофе в ближайшие минуты станет чьей-то еще, а до меня она тоже побывала на столиках совершенно разных людей. И у каждого из них свой взгляд на мир; даже то, что за окном этого кафе, мы все увидим по разному. Блокнот с неровным ходом волн почерка, исчезнувшая чашка кофе и раннее утро за столиком только открывшегося кафе, как очередной пограничный временной отрезок.***
— И почему ты опоздала? - Сэм уперся локтем на стену, выжидающе наблюдая за мной. В последнее время ему часто приходится за меня отдуваться, но я не виновата. Никто мне не сообщил о выздоровлении профессора и, соответственно, о утренней паре. — Мне никто не сообщил о приходе Юманса, могли бы хотя бы позвонить! - поняв, что в коридоре все взгляды устремлены на меня, я смягчилась. — Признаю, можно было и самой догадаться, но мне и так хватило всю неделю ходить как дура к первой паре, пока вы все, - я обвела пальцем всю аудиторию, в которую мы только зашли, — спали в своих кроватях. — Прости, что встреваю Арлин, но ты просыпаешься раньше нас всех, и я не преувеличиваю, - сказал Милнер, который появился слишком неожиданно, а ведь из-за его габаритов не заметить невозможно. Я уже хотела возразить, ибо бывает, что я сплю долго и неразбудно, если бы не Лесли, которая не отходит от Милнера ни на шаг. — Ты опять торчала в кафе на Ист-Виллидже? Господи, Арлин, тебе до него три квартала, а ты все равно туда приходишь, - присев на соседнюю скамью, повернувшись ко мне лицом, начала читать нотацию с активной жестикуляцией, - Если вы с Эриком каждое утро торчали в этом кафе, это не означает, что он будет туда возвращаться. Тебе пора опустить ситуацию, прошло уже два месяца. От прошлого нужно уходить и оно должно взрываться позади тебя в замедленной съемке, как в фильме Джона Ву. — Я... - в тот самый момент когда ты понимаешь, что больше ничего не будет - слезы не произвольно текут. — Я встретила его сегодня, утром. Он прошел мимо моего столика, словно меня нет. — Вы даже не поговорили? — Поговорили совсем чуть-чуть. Рассказал о полученной стипендии, спросил обо мне и все. Он просто сказал пока и ушел. Просто, ребят... Мне чертовски больно. У меня в голове куча вопросов, а как дальше жить, что делать, куда ходить, как вести себя. Я такая глупая. Мне хочется кричать, что без него и жить не хочется, ничего не хочется. Я любила каждый день с ним, любила каждую нашу ссору и каждую улицу по которой мы ходили. Нет, жалость ужасное чувство, я понимаю. Просто мне надо выговориться, понимаете? От того, что понимаю, что сама во всем виновата - еще хуже. Я не отпускаю и никогда не отпущу. Он понимал, что я та маленькая девочка с кучей заебов и плохой психикой, но он любил. Только я так мастерски могу прохерить свое счастье. Долгое молчание даже не ощущалось в воздухе из-за приличного шума в аудитории. Не подымая глаза, я ощущала тысячи взоров, которых, на самом деле, было меньше. Мне очень стыдно, ведь такие малые истерии я устраивала почти каждую неделю. Я понимаю, что я их им уже знатно поднадоела, но от этого ни мне, ни им легче не становится. Трудно смотреть на людей, у которых все хорошо, когда у тебя самого в жизни творится полный водоворот неприятных событий. Сэм уже несколько недель подряд общается с какой-то девушкой из Сиэтла, говоря о том, что нашел себе девушку по духу. Лесли с Мингером не расстаются уже год, пусть в это и трудно поверить. Тодд же счастлив в одиночестве, хотя он уже вторую неделю подряд восхищается одной геймершей, с которой они часто рубятся в доту. Кажется, даже у него есть личная жизнь. Когда зашел Юманс, который, похоже, еще не до конца выздоровел, я молча отсела на последний ряд. Не хочется, чтобы сокурсники видели мои немного красные глаза из-за небольших слезинок. Да, я стала слишком сентиментальной и это не прибавляет мне очков в таблицу уважения и статуса. Люди, привыкшие видеть меня всегда напористой и безэмоциональной, сейчас лицезреют каждую неделю мои слезы и подавленное состояние. Возможно, такое поведение пошло бы какой-нибудь пусичке с педагогического универа, но никак не статной девушке с психологического, которая учит людей избегать стресса и слез. А ведь и правда жаль, что я не пуся, таким живется легче. При любой ситуации они могут просто убежать от проблем. А я что? Я даже уйти не могу.***
— Хэй, Адам! Как дела? Выйдя из того самого места, где я чувствовал себя более менее сносно, то бишь кафе, ко мне прицепился человек о котором я даже думать не хотел. Пол. Старый добрый здоровяк, который, по счастливым обстоятельствам, работает в магазине сувениров напротив. Тридцать лет, а ума до сих пор нет. Не то чтобы он мне не нравился, у меня с ним были хорошие отношения, да вот только его семейное дерево подкачало. На вопрос «как дела?» отвечать мне не хочется по двум причинам. Первая — мне лень апатично напрягать себя для подробного описания всего ужаса сегодняшнего дня. Вторая — для того, чтобы описать это, нужно рассказать предысторию, а на это мне точно не хватит сил. Однако, во избежание того, чтобы он не подумал, будто бы я скончался, я дам краткое описание главных аспектов, которыми я сейчас живу. Да и тем более дам так, чтобы потом ко мне никто не подходил с этим глупым вопросом. — Конопатый, тебе рассказать как у меня дела? Хорошо, расскажу. Смотри, Пол. Первое — учеба. Апатия в душе мешает мне учиться и предпринимать в целом какие-либо попытки ради совершенствования своего академического я. Домашние задания, рефераты, отработки - все это идёт по известному направлению, далеко и надолго; вместо этого я смотрю фильмы и сплю, в остальное время - шатаюсь по улицам. Смею предположить, что во мне сгорел весь пыл к знаниям. Короче, прокрастинация во всех смыслах, - обхватив локтем его шею, благо так было удобней объяснять и разжевывать, мы не спеша потопали по заполненной улице. — Идем дальше — работа. Я ушёл из издания, в котором за спасибо проработал полгода, потому что меня достал мой редактор. Считаю, что не на помойке себя нашёл, чтобы девушка, которая старше меня на два года и за все 6 месяцев сама не написала ни одного материала, ругала меня за мои статьи и критиковала то, что я делаю. Пробовал пройти в Life, но не срослось. Недавно предложили поработать, вроде бы даже халява: зарплата за пару новостей в день и интервью. Было бы хорошо, если бы не тематика: ГМО, овощи, садоводство… По мне так лучше когда меня унижают, но дают писать о том, что интересно, а не про картошку и баклажаны на постоянной основе. Портфолио? Чтобы потом надо мной посмеялись, когда я приду и скажу, что хочу писать на условном The Hollywood Reporter про кино, а в резюме у меня в красках описано, как я о чесноке и картофеле хорошо пишу? Спасибо, не надо; лучше пороги летом буду отбивать и попаду в более-менее приличное место. Пол повернул голову и невозмутимо спросил: — Значит, и с работой все плохо? Боже мой. Порой меня поражали те недоросли, которые даже намеков не понимали. Нет, в некоторый случаях, когда о прямом контексте даже речи не идет, то их можно понять. Более того, я сам иногда сильно тупил, да так, что окружение без фэйспалма не обходилось. Но это было пять лет назад, в подростковых временах. Возможно, я бы мог нагрубить ему за тупость, но недалекость всем свойственна. Хотя, стоп. Я все же напортачу. — Полли, что же с тобой стало? Еще недавно мы были совсем в разных положениях, - зеленоглазый стряхнул мою руку и косо посмотрел на меня. — Не подумай, что я злорадствую, мне просто неприятно смотреть на твою малую долю деградации. Ну а пока ты не завопил от моих слов, я продолжу свою увлекательную экскурсию по моей жизни. Итак, третье — автошкола. Те, кто учится водить на ручной коробке передач, глохнут на эстакаде, но а я со своим автоматом заглох на пути в город. С октября не появлялся там, уже вряд ли появлюсь. Мать предложила через два месяца помянуть справку из психдиспансера, которая мне так и не пригодилась для прав. К слову, она даже не удивилась, что я и в этом начинании все провалил. Четвертое — папка с мамкой. Родители как всегда, скандал за скандалом. Про тебя спрашивали, а я просто промолчал. Планируют переезжать. Вроде как к майским решатся, ну а пока они выбирают коробочки, чайнички и все вот это вот. Коротко говоря, мечусь между желанием найти краски жизни и сайтами о безболезненном суициде. А теперь — кульминация! - я отошел от Пола и встал перед ним, дабы ему все было хорошо видно и, конечно, слышно. — Личная жизнь! Одна девушка, по совместительству является твоей сестрой, киданула меня, хвала Божествам, что не через бедро, ровно год назад. Без всяких объяснений, без причин, просто так. Она же всегда делала все «просто так»? А у меня уже было заготовлено кольцо и прочие блевотные романтические вещи. Но ведь она же у нас свободная птица, постоянно из точки А в точку В. Романтично пиздец. Только она даже не подумала у будущем, живя мимолетностью. И теперь передай пожалуйста своей сестре, чтобы она в жопу катилась со своим либерализмом и сообщениями в духе «как жизнь?», ибо мне она, да и ты, уже успели знатно поднадоесть. Я быстро скрылся в одном из входов метрополитена, так и не давая Полу опомниться и врезать мне за сказанные слова.***
В этом году холода нас встретили еще в сентябре, не оставив времени на прощальное бабье лето. И вот за окном уже почти зима. Зима. Сколько новых событий и поворотов людских судеб она принесет. Сколько всего ей под силу изменить своим наступлением и прощальным реверансом. Мне кажется, зима меняет и людей. Едва уловимы её коррективы, но они есть, здесь и сейчас. Пазлы, шестеренки и другие механизмы нашего сознания меняют свое привычное расположение. В начале это происходит постепенно, мы этого не замечаем. Просто что-то время от времени «покалывает» под одеждой. Леденящий ветер печально вздыхает, пробивается под шапку и проникает в щели нашего разума. Наводит «порядок» на полках, разбивает вдребезги прежние стереотипы, мировоззрение, цели и желания. Он оставляет после себя заиндевевшие стеллажи, пустые шкафы и оледеневшее восприятие настоящего. Время идет, а мы всё дальше замерзаем. Не берем с собой шапку, ссылаясь на иммунитет, забываем теплый шарф на тумбочке и продолжаем впускать внутрь себя холод. Но этой зимой всё будет по-другому. Почему-то мне кажется, что все точно будет по-другому. Весь этот холод на улице сковывает желание жить, есть и дышать. Толкаться в толпе, пробивая свой путь к вагону метро, попутно согреваясь от мороза, сквозь железобетонные спины людей в черных пальто — ежедневная рутина, которая сведёт романтика в могилу, а реалиста превратит в депрессивного меланхолика. Сейчас, прочитывая книгу Сэлинджера, отпечаток сюжета действует на меня. Мне кажется, что я бы, наверное, могла быть счастливой. Мое счастье могло быть ярким, цветным, как картинка в детской книжке, как мечта влюблённых по уши подростков. Но нет, я такой не стала. Я протискиваюсь сквозь эти спины в метрополитене, сижу на просиженных чужими, нелюбимыми, неродными телами сиденьях такси, борюсь с алкоголизмом матери, депрессией отца, сексизмом и гомофобией, не замечая, что все эти понятия уже давно превратились в одного большого монстра, вобравшего в себя все ужасы и страхи пресловутых миллениалов. Моя юность, пропитая на чужих кухнях и прокуренная чужими сигаретами. Детство, самый яркий момент всей жизни, так рано закончившийся и причинивший такую боль своим скорым и неожиданным финалом. Ранение за ранением убивает каждый процент вероятности стать тем, кем я хочу. Рушится все - все любимое, ценное и дорогое. И самое ужасное то, что именно я являюсь оружием этого разрушения. Я мёрзну на улице этой треклятой зимой двадцать второго года моей жизни, не видя, что все мои мечты, а точнее — добрая их половина — объективно уже похоронена заживо тысячами проблем, которых, к сожалению, не хотела, но все же создала. Это такая невидимая, циклическая странность. Который день подряд прямо перед носом уходят поезда метро. Я прохожу через турникеты под звук останавливающихся вагонов, слышу как открываются двери, как выходят и заходят люди, как двери закрываются и состав постепенно срывается с тормозов, когда я уже подхожу к нему. Я не пытаюсь спешить, не думаю даже бежать, чтобы успеть, я спокойно иду, зная, что мой поезд уезжает, а до следующего ещё восемь минут. Но бежать за ним я не хочу. На запястье солёный запах морского воздуха, пусть из флакончика, но он так напоминает о море, будто голубоватые дорожки вен сменили кровь на тёплую морскую воду, да и весь я просолился насквозь, так что волосы жёсткие и сухие, а между пальцами скрипят песчинки. В городе до неправильного холодно и сыро, частый ветер только носит зимнюю прохладу с места на место, лишь немного обдувая спину и плечи, в остальном, хочется спрятаться куда-то, где тепло, и снова попытаться согреться от горячий кофейных стаканчиков с собой. Теперь от этой зимы воротит, как и от много ещё — только и ищешь отголоски бывшего лета в близости реки, когда случается выбираться к ней, или вот в аромате соли на запястье, как маленькой попытки спастись из замерзающего города. Зато, пока ждёшь поезд метро, успеваешь немного согреться, на платформах зимой всегда теплее, холод под землю не спускается, не сгущает мраморные плиты, не застилает стремительные вагоны, здесь не спирает дыхание и можно думать о чем-то в своё удовольствие, например, о море — это всегда успокаивает, особенно когда в голове так плещутся и бушуют мысли.***
Покачивания вагона метро расслабляет и даже очень. Ноги немного не держат, а вечерняя усталость постепенно одолевает. Удушающий дискомфорт из-за огромного количества людей не дает выдохнуть. Я не особый фанат поездки на метро, но из-за своего желания эффектно уйти от разъяренного знакомого мне пришлось потратить достаточную сумму денег. Порой, наше самолюбие так играет с нами, как любвеобильный кот с игрушечной мышкой. Не то чтобы мое самолюбие было задето, однако агрессия, вперемешку с импульсивным давним стрессом, сегодня дал о себе знать. Да что уж там, мой экзистанциальный кризис теперь всегда дает о себе знать. А ведь так странно осознавать, что еще несколько месяцев назад я был жилеткой. Раздавал советы, помогал кому-то, а сам не мог разобраться со своими проблемами. Да и не хотел. У друга проблемы на работе — обзваниваю всех знакомых коллег в разных сферах или просто оплачиваю его стаканы пива. А сам… Можно это считать альтруизмом, хотя мне плевать на их законы и понимая. Просто мне нравилось то, что люди доверяют мне свои проблемы, просто это тешит мое самолюбие. Наверное это ненормально, особенно при нынешней ситуации, но мне до сих пор это нравится . Что же до меня... Мои проблемы — это мои проблемы, и скорее всего я никогда не смогу довериться никому. Да, это сжирает меня изнутри, да, мне может стать хуже, но это только мое. Хм, а мне ведь даже никакой психолог не нужен с их психоанализом и чашкой чая с печенюхами. Мое самолюбие затронуто не тем, что меня оскорбляют и унижают, а тем, что я никому не нужен. Кажется, что я больше ненужный человек, пусть и я никогда к этому и не стремился. Жаль, только что я сам себя до такого состояние довел. Здравствуй, биполярочка.***
Когда человек проходит период расставания, он всегда пытается себя чем-то занять. Кто-то работает не покладая рук, кто-то ищет замену в партнере, кто-то уезжает в другие страны, а кто-то я. Я так увлеклась чтением, что даже позабыла, сколько дней прошло с тех пор, как начала читать первую книгу в этом месяце. Если память мне не изменяет, то за четыре дня мне удалось прочитать, а точнее, проглотить три книги. И я рада этому, ведь одну из них давно планировала прочитать, ведь по ней снят один из моих самых любимых фильмов, а другие просто изначально понравились сюжетом и обложками. Я никогда особо не проникалась любовью к чтению, даже в те времена, когда все тащились по Коэльо или по Ницше. Я как-то эти моменты пропустила. Сейчас немного стыдно читать те книги, на которых в школьные годы мне просто хватало прочитать краткое содержание. Но ведь юность и создана для ошибок, верно? Мое чтение прервалось. Прервалось чьей-то громкой музыкой. Музыка хорошая, Нина Симон, если не ошибаюсь, но черт... У него с перепонками все в порядке? Я до одиннадцати лет прослушивала музыку с такой большой громкостью, пока мне стрельнуло в правом ухе. Было невыносимо больно, я отдала на растерзанье соседкой овчарке все свои наушники. Неприятный опыт. Сама же музыка сильно отвлекает, да и не только меня. Чернокожая бабушка так косо смотрит на этого парня, что даже у меня прошлись мурашки по спине. Однако, расслышав песню, она легко улыбнулась и продолжила разговаривать с женщиной дальше. Боже, а теперь мне стало приятно. Спустя несколько минут музыка стихла. Кажется, я прочувствовала облегчение всего вагона, не более. Однако, сама я почувствовала некое раздражение и дискомфорт. Все снова из-за этого парня, лицо которого я все еще не видела, ибо он уставился в мою книгу. О'кей, с кем не бывает. Я сегодня слишком устала, чтобы публично негодовать, поэтому пусть просто читает книгу. В конце концов, он же не как Эрик, который в первый день нашего знакомства случайно ухватил меня за пятую точку. Зря я вспомнила о нем. Я часто ошибаюсь, дотошно выбирая условия для счастья. Я тонко настраиваю его, подбирая одну деталь за другой. У меня был определённый человек, какие-то уникальные вещи и вереница особенных историй. Я создала в голове план идеального счастья, и дала себе зарок, что едва сойдутся на небе все звёзды — настанет рай на земле. Сама того не ведая, я завела себя в западню. Когда реальность проверяет наше счастье на прочность, оно разбивает его на мелкие кусочки. И этими осколками реальность разрезает наши сердца, уже успевшие поверить, что сказка непременно станет былью. Но как нельзя заключить сделку со вселенной, также нельзя и выбрать, каким же оно будет — наше счастье, какой же будет наша любовь. Никак не могу понять, зачем он этого делает? Он забыл, что выбрал её? Почему он не даст мне возможность забыть его и просто-напросто двигаться дальше. Он прекрасно понимает, что я слишком слабая (хотя и кажусь слишком сильной) для того, чтобы добавить его в черный список, перестать отвечать на звонки, каждое утро ходит к нему в кафе и полностью вычеркнуть. Мне больно видеть его сторис в инсте, их совместный не-online. Я не хочу осознавать, что мы никогда не будем вместе, я все еще представляю его. Как легко самый близкий человек вчера, может стать просто прохожим сегодня. И мне на самом деле очень страшно от этой мысли. Ты доверяешь человеку, общаешься с ним, влюбляешься в его привычки, недостатки, в его смех, его голос, его объятия. А завтра всего этого может и не быть. В отношениях всегда участвуют оба, и как бы ты не пытался быть идеальным на все 50%, остальные 50% зависят вовсе не от тебя. И ты не можешь залезть в голову к человеку и узнать искренне ли все и относится он к тебе так же как ты или нет. Я поняла одну важную вещь: человека нельзя никак заставить любить. Чтобы ты не делал, как бы не пытался привлечь внимание, своей внешностью, обаянием и сексом. Даже если человек и будет с тобой, то не все будет гладко. Мы не в картинку влюбляемся, мы влюбляемся в душу. И если там пусто и огонёк не горит, то никому ничего и не светит. — Девушка, - я почувствовала, как кто-то легонько похлопал меня по плечу. Оказалось, это тот самый парень в наушниках. Увидев его лицо, мне оно показалось до одури знакомым. Словно я уже его где-то видела. Светящиеся голубые глаза, массивный подбородок, а остальное я не смогла разглядеть из-за его темного капюшона. Нет, это далеко не дежавю, чувство свежее. Если только хорошо вспомнить. — Верни обратно, пожалуйста, я дочитать не успел. Ясненько. Нет, я понимаю, что я выгляжу немного туповато с моими глазами а-ля блюдца, но... Разве это не нарушение личного пространства? Он не чувствует мой шок? Конечно нет, он пялится в книгу и ждет, когда я перелистну. Зачем я должна прерывать свое чтение? Ладно, я даже не читала, я задумалась. Но все-таки зачем я должна... Ладно, за красивые глазки и можно. Вскоре, парень разрешил мне перелистнуть страницу на следующую главу. Я взглянула на него с неким недовольством. Тоже мне, нашелся… еще и командует. Прям как... — Прости за наглость, просто ты так увлекательно читала, что мне стало интересно и я решил подглядеть, а потом зачитался, - весьма застенчиво пробубнил он, заметив мое раздражение. Я немного смутилась и даже покраснела, но, слава Богу, этого никто не видел. Зимой смущение можно оправдать простым холодом, и ты в шоколаде. Признаться, было все еще неудобно. Я всегда читала быстро и торопливо, а этот юноша читает медленнее черепашки. Да еще и это его дыхание. Я с трудом скрываю поеживания от мурашек, иначе могу просто-напросто прошляпиться. Довольно-таки неприятно. Когда я в последний раз ощущала то прожигающие чувство от прикосновений? Наверное, в день расставания с Эриком, когда же еще. Мои однокурсники уверены, что у меня сенсорный голод, но я никогда не признаюсь, что это так. Мы, психологи, можем заметить любую крупицу проблемы у других, но свои же никогда не признаем. Сенсорный голод — это такое эмоциональное состояние человека, при котором он испытывает недостаток объятий, вкуса, запаха и звуков. Сама суть этого феномена состоит в длительной изоляции, ведь она является главным фактором психических нарушений. Человек, долго проведенный без социума, убивает себя. Ипохондрия*, неопределенный страх, довольно выраженная депрессия, параноидная настроенность*, галлюцинации, деградация мозга и так далее. Младенцы, которые в течение длительного времени были лишены физического контакта, необратимо деградируют и, в конце концов, погибают от той или иной неизлечимой болезни. То же самое и у взрослых, но единственное, что я помню из второй части лекции — это конечная апатия человека, ранний старческий маразм и, внимание, смерть. В этом смысле сенсорное голодание может быть для человека вопросом жизни и смерти точно так же, как лишение его пищи. А я снова кое-что упустила, кое-что не заметила. Тот самый парень, который читал мою книгу, испарился. Некоторые старички выдохнули, дабы вновь насладится приглушенной тишиной. А я и оглянуться не успела, его станция уже позади. И вот я вновь остаюсь одна, пытаясь хоть как-то совладать с собой в этой маячащей приглушенной тишине. Но никак не могу, ибо картинка большого патча на куртке юноши не дает мне покоя. Суть в том, что она ровно такая же, как у моего Эрика. Черт... Это был Эрик.***
Шум от телевизора разносился эхом по всей квартире, наполняя ее насыщенным шепотом, доносившимся во все уголки моего душераздирающе тихого дома. Я слышал неразборчивые разговоры, похожие на бессмысленный треп, когда направлялся на кухню. На самом деле, мне нравился этот ненавязчивый едва слышный шум, наверное, потому что от него создавалось такое приятное ощущение чьего-то присутствия, как будто я был вовсе не одинок, и моя квартира была наполнена людьми и теплом. За холодильником я нащупал припрятанную пачку мальбаро и бутылку виски. Рука зацепилась за что-то еще, и я коснулся плоского небольшого предмета прямоугольной формы. Что бы это могло быть? Я высунул руку, удерживая рамку с фотографией, посмотрев на которую, я забыл обо всем. В голове вдруг образовалась холодная пустота, и мурашки стали подниматься от ступней ног и до самой макушки, пуская дрожь по всему телу. Спокойная рыжеволосая девушка смотрела на меня умиротворенно с успокаивающими искрицами. Воспоминание о ней отзывалось во мне глухой сильной болью. Еще вчера мне казалось, что я начинаю забывать, что мне уже совсем не так сильно больно, как было год назад и несколько месяцев после. Но мне было все так же невыносимо плохо, за это я ненавидел ее. Прошло уже столько времени с того момента, когда она оставила меня, но я все также продолжал медленно гнить, чувствуя отвратительный смрад внутри самого себя. Рука, удерживающая фотографию, начала дрожать от подступающей ярости. — Я же просил тебя, - процедил я сквозь зубы, — Просил, чтобы ты оставила меня, пока я чертовски не привязался к тебе, - обида подступила к горлу. Я ведь знал, что так будет. Но я согласился на игру, до того, как узнал правила. Она вскружила мне голову, она кружила голову всем вокруг, постоянно ввязываясь во все эти авантюры. Год, что мы были вместе, не был похож ни на что. Она была олицетворением непредсказуемости, по-детски непосредственная и маленькая, с сознанием мудрого философа и взглядом умелой соблазнительницы, она постоянно искала что-то новое и погружалась в это с головой. Каждый день с ней был похож на праздник, каждая секунда с ней казалась незабываемой. Она не просто была моей, она проникла в самый центр моей души и стала ее олицетворением. — Ты все-таки добилась своего. Я не то чтобы понял это, но я, черт возьми, горжусь тобой, - рассмеялся я, отпивая немного из бутылки, — Ты, гениальна, Джул, я преклоняюсь перед тобой, - говорил я сам с собой. Я был до омерзения пьян, и вовсе не от пары глотков дешевого виски, а скорее от переполняющей меня боли. Она, словно яд, проникала в самые отдаленные уголочки моего сознания, наполняя их отравляющей смесью отчаяния и грусти. Пьяный смех разносился по всей квартире, сливаясь с шумом телевизора, от чего в доме царила атмосфера буйной вечеринки. И я праздновал. Праздновал ощущение новой боли, волну леденящей раздирающей обиды и собственную убогость. — За тебя, Джулианна, - я поднял бутылку, произнося тост, и сделал огромный глоток горьковатой жидкости, запрокидывая голову. Я смеялся в пустоту, нагоняющую на меня страх навсегда остаться в полнейшем одиночестве, словно безумный. Новый приступ ярости подступил к горлу, я сделал очередной глоток и поднес ко рту сигарету, ощущая внутри такой знакомый приступ негодования и отчаяния. Я дернул зажигалкой, чтобы прикурить сигарету, когда внезапно голова закружилась, все вокруг поплыло, словно мир представлял собой тягучую жидкость, я терял почву под ногами и задыхался. Стало до омерзения не по себе, живот скрутило от нетерпимой боли, мне не хватало воздуха. Я услышал собственный крик, пытаясь в темноте нащупать стул. Я так сильно зажмурил глаза, что почувствовал в висках пульсирующую боль. Кое-как я уселся на стул, схватившись за край стола для опоры. Боль утихла, оставив после себя удивление и непонимание. Что это было, черт меня дери? Я огляделся вокруг и схватил бутылку виски со стола, но на полпути ко рту остановился. Нет, пожалуй, не сейчас. Сердце бешено долбилось о ребра, внутри все еще остались отголоски приступа паники. Вот, во что она меня превратила. В овощ. Я стал до отвращения мерзким параноидальным парнем с пристрастием к алкоголю. По телевизору началось очередное шоу для тупых уродцев и домохозяек, а я, тем временем, направился в ванную. Я наклонился над раковиной, набрал ледяной воды из крана в руки, сложенные, словно ковш, и брызнул холодную жидкость в лицо. Сотня небольших капель, словно в замедленной съемке, полетели на меня. Когда я зажмурил глаза, ощущение прикосновения ее хрупких холодных пальцев до моего лица пустило дрожь по всему телу. Я потянулся за полотенцем и принялся вытирать влажное лицо. Когда я открыл глаза, время на секунду остановилось. Даже шум от телевизора превратился в единый гул на фоне моего громыхающего сердца. Биение превратилось в усиленный звон, застилая все на свете. Я не дышал даже, боясь разрушить этот момент. Веки опускались и поднимались вновь, но я все так же видел ее. Словно безумный, я озирался то в одну сторону, то в другую, возвращаясь к ней взглядом. Но она все еще стояла передо мной. Наконец-то я услышал что-то помимо собственного биения сердца, я снова мог дышать, прерывисто и с трудом, но я ощущал воздух в легких. Что-то сломалось внутри меня, и мне казалось, будто ребра вдруг превратились в обломки и сейчас врезались в мое сердце. Но во мне, кроме боли, было иное ощущение, неописуемый блаженный восторг. Хезер стояла передо мной. Она была все такой же, но одновременно совсем другой. По-прежнему хрупкая фигура, завороженные глаза блестели, сохраняя интригу, а бледная кожа будто сияла, наполняя эту мрачную ночь светом. Темная густая коса застилала ее маленькое плечо, а волнистая выбившиеся прядь слегка прикрывала ее лицо. Она улыбалась. — Адам, - произнесла она одними губами. Она стояла передо мной, все с такой же полуулыбкой, как будто ничего не произошло. Но я чувствовал внутри боль, она раздирала меня на части с новой силой, словно голодный зверь, получивший добычу. Мгновенное помутнение сошло, и я снова вернулся в реальность, ощущая обиду и ненависть по отношению к ней. — Убирайся, - процедил я сквозь зубы, возвращаясь за бутылкой виски. Я обошел ее стороной, как будто ее и вовсе не было. — Как ты вошла вообще? - спросил я, плюхаясь в кресло. — Ах да, ты же не вернула мне ключи от квартиры. Я не видел ее около года, и сейчас я ощущал все, что мучило меня все это время, только сразу. Глотая горьковатую жидкость, я вспомнил недавний приступ. Вспомнил, что ненавижу ее. Когда я обернулся, она стояла в проеме двери. Ее взгляд излучал загадку и неизвестность, а я, грубо говоря, ничего не излучал. — Ладно, раз ты осталась, - произнес я, зажимая в зубах сигарету. — Посмотри, во что ты меня превратила, - я говорил спокойно, даже безразлично и холодно. Ее по-детски милое лицо вызывало во мне ярость. Я страдал, а она смотрела на меня, вот так, сверкающими, словно ангельский свет, глазами совершенно не чувствуя своей вины. — Посмотри, во что, ты меня превратила! - закричал я, подскакивая со стула. — Посмотри на меня, черт бы тебя побрал! - я подскочил к ней и орал у самого лица. Ее губы были так близко, что я почувствовал, как задерживаю дыхание. Я смотрел на нее сверху вниз, судорожно поднося сигарету к губам. Она была такой хрупкой и одновременно смелой. Не побоялась безумца. — Посмотри… посмотри, во что ты меня превратила, - судорожно повторял я, ощущая, как ненависть испаряется внутри меня. — Посмотри… посмотри, - продолжал шептать я. Повисло молчание, и я застыл около нее, словно ледяная статуя. — Адам, - произнесла она, и я ощутил ее дыхание на своей груди. Что-то внутри меня дрогнуло, словно натянутые струны, что-то оборвалось. Я нервно проглотил сухой ком, дрожащей рукой удерживая сигарету. — Я же не ругаться пришла. У нее все было просто. Вот так она пришла, и я не мог противиться ей, я не мог отрицать своих эмоций. И рядом с ней я забывал обо всем, законы вселенной переставали действовать на меня. Рядом с ней не было ни времени, ни расстояния, прошлое и будущее растворялось в абстракции реальности, был только этот миг. Дрожащей несмелой рукой я коснулся ее щеки, ощущая, как в мое мертвое тело скользнула жизнь. Трепет внутри меня осыпался градом облегчения на былую боль. — Я так скучала, - прошептала она, положив свою руку на мое лицо. Мы стояли друг напротив друга, зеркальное отражение одного в другом. Все это походило на сон, но я мечтательно поддался его волшебному влиянию. Как и раньше, мы лежали на кровати, рассматривая ночное небо в потолке. Джулианна рассказывала о новом созвездии, а я просто наслаждался ее присутствием. Я походил на сироту, который снова обрел семью. — Пообещай, что выбросишь эту дрянь, - произнесла Джул, нарушая тишину. Я сразу понял, что она говорит о бутылке виски. — Почему? Она приподнялась на локте и повернулась ко мне. — Потому что каждый твой глоток поглощает свет одной из звезд, устилающих прекрасное ночное небо, - пояснила она. — И однажды, твой глоток лишит человечество солнца. Я рассмеялся, впервые за год я рассмеялся, это странно, но я и забыл, насколько это приятно. У Джул всегда все было по-детски просто, но я согласился. — Обещаю, - кивнул я. — Будет некрасиво с моей стороны лишить человечество жизни. Джул смеялась, и моя квартира вместе с тем наполнилась счастьем и восторгом. Черная пустота растворилась в ее тепле и сиянии. Но почему-то мне было грустно. Эта грусть походила на легкое, даже приятное ощущение тоски, прозрачное и ненавязчивое. — Джул, - привлек я ее внимание. — Мы же больше не увидимся? Она вдруг стала серьезной. На ее лице появились оттенки мудрости и вселенского познания. Она приподнялась с кровати и посмотрела на меня своими безграничными зелеными глазами. — Да, Адам, - улыбнулась она, но улыбка ее была наполнена тоской. — Потому что я пришла попрощаться. Она оставила меня на кровати и медленно направилась к двери, на секунду остановившись на мне взглядом. Я подлетел к ней и обхватил руками ее лицо. Неужели она снова оставит меня? Ее маленькая ладонь коснулась моей груди. — Ты причиняешь мне столько боли, - выдавил я из себя, отвернувшись в сторону. — Я должна уйти, - услышал я ее тихий голос. — Я счастлива, что была с тобой. Она нехотя выбралась из моего объятия, чтобы уйти. Я не стал смотреть, как она оставляет меня снова. Что значили ее последние слова? Сознание наполнилось плотным туманом, обволакивая все мои мысли. Зазвонил телефон. В каком-то сонном состоянии я поднял трубку. — Адам, - на другом конце говорил Брайан, мой лучший друг. — Энн хочет поговорить с тобой. Зачем подруга Джул хочет поговорить со мной? — Да, я слушаю, - ответил я через пару секунд. — Адам, Адам, - услышал я истерические всхлипы девушки. — Мы уже больше часа не можем дозвониться до тебя, - она с трудом могла говорить сквозь рыдания. — Черт подери, почему ты не брал трубку? — Блять, что происходит? - спросил я, все еще прокручивая в голове слова Джулианны. — Успокойся, какого черта тебе от меня надо? Она молчала около минуты, но я слышал ее всхлипы и тихий шепот. Что она бормотала себе под нос? — Это Джул, - начала она, заливаясь новыми слезами, - Она … она … Сердце забилось внутри, словно сумасшедшее. Что-то с Джул? Как? Она только что ушла от меня, с ней все было в порядке. — Говори, что с ней, - произнес я грубее, чем того хотел. Минутное молчание длилось слишком долго, тревога внутри меня превратилась в огромного жестокого монстра, пытающего мое сердце. — Адам, - я снова услышал голос лучшего друга. Даже он казался взволнованным. — Джул… была в коме все это время, пока мы пытались дозвониться. Она попала в аварию, ее парень умер на месте, она еще была жива, когда ее привезли в больницу… Какого черта он несет? Какая авария? Она только что ушла от меня! Она была здесь, что за тупой розыгрыш? — Что ты несешь? - процедил я сквозь зубы. — Что за бред? Снова это ненавистное нагнетающее молчание. — Она умерла, - произнес он тихо. — Ее привезли с многочисленными ранами, она потеряла очень много крови… врачи около часа пытались вернуть ее к жизни… но… Я не слышал ничего. Крик застилал уши, я в ужасе оглядывался в поисках человека, издававшего такие душераздирающие звуки. Я выронил телефон, хватаясь за стены… Я чувствовал, что умираю, каждой клеточкой души и тела, я чувствовал боль, и слышал крик. Этот гребанный крик. Безумный. Истошный. Истерический. ПЕРЕСТАНЬ! ХВАТИТ ОРАТЬ, У МЕНЯ СЕЙЧАС КРОВЬ ПОЛЬЕТСЯ ИЗ УШЕЙ. Крик перерос в рыдания, но я уже почти не слышал его, я падал, я летел на пол, хватаясь за голову. Я почувствовал боль в горле, и одновременно услышал секундную тишину. Всего на секунду. Кто кричал?