Ночь в фиолетовых тонах

Луна мягким сиреневым светом заливает снежные ковры и падающие с неба кристаллики льда. Зимой мир всегда выглядит по-особенному прекрасно. Чонгук любит декабрьское полнолуние, ведь в фиолетовом свете луны Лес Таинств приобретает ещё больше таинственности. Но об этом совсем мало кто знает, ибо в Таинственный Лес — кто бы мог подумать! — ступать запрещено. Это же, наверное, и к лучшему: Тэхён точно не станет искать его, Чонгука, здесь. Юнги, может, и найдёт — маг льда и снега, чтоб его, — но сейчас его ничего, кроме вечно засыпающего Чимина, не заботит. Чонгук любит зиму. Особенно такую: снежную, ночную, лунную, тихую. Любит гулять ночью в лесу или бродить по деревне. Согильдийцы часто посмеивались над тем, с каким энтузиазмом он брался за ночные дежурства и походы в лес за хворостом или за Рождественской Елью. Юнги всегда только вздыхал: он знает этого ребёнка едва ли не с детства и понимает такую его тягу к лесу и ночи. К зиме. Никто больше не знает. А одному бродячему художнику, что пришёл несколько лет назад и устроился учителем в деревенской школе, хотелось узнать. И как-то так вышло, что Чонгук уже третий год засыпает с Тэхёном в одной кровати, слушает его притягательный баритон и лепет о лапочках-учениках — так сильно ТэТэ любит детей. И Чонгук всем доволен. Потому что Тэхён до сих пор не знает. Поэтому они всегда ссорятся, когда валит первый снег. Потому что Тэхён не знает, для чего Чонгуку уходить так надолго, волнуется. — Но Джин и Джун ждут нас… — Прости, Тэ, но мне, правда, нужно уйти. — Тебе всегда надо уйти, когда выпадает снег. Тэхён сердится, потому что не знает. Но ему и не нужно… Чонгук вздыхает, прекращая ковырять ботинком снег, и встаёт с насиженного пня. Луна ещё так высоко, а времени — полно. Гук резко срывается с места, оставляя у пня кучу одежды, и кубарем летит вниз по склону. Приземляется уже на лапки, встряхиваясь от налипшего на шёрстку снега. Все в гильдии считают его простым воином без магического дара. А Юнги, впервые встретив его в далёком детстве, принял за обычного кролика. Ну, притащил домой анимага, с кем не бывает… Чонгуку просто надо выбрасывать накопившуюся за год магию. Но из-за особенностей вида, к которому он принадлежит, может делать это только зимой. Чонгука это устраивает. Тэхёна, по незнанию, — нет. Вот и ссорятся. Кролик не особо понимает, куда он бежит, будучи погруженным в свои мысли. Его отвлекает свечение со стороны западной тропинки. Эту тропинку Чонгук знает, но ещё в прошлом году ни о каком свечении не было и речи. Он забавно дёргает носиком и делает осторожные шажки-перепрыжки в эту сторону. Ветер доносит до его обоняния ненавязчивый приятный запах, что, почему-то, ассоциируется у кроля с Тэхёном (или, может быть, он слишком влюблён и тяжело переживает ссору). И Чонгу немного чересчур осторожничает и уходит в себя, из-за чего едва не проваливается в неприметную на первый взгляд ямку, но его вовремя подхватывают чьи-то знакомые руки в тёплых варежках. Гук более чем уверен, что это Юнги, ведь только он знает об анимагической кроличьей сути младшего, плюс — варежки, связанные Чимином, и длинные пальцы. Но запах и знакомый до последнего вдоха тихий бархатистый смех ломают его догадки. — Осторожнее, Кук~и, — хрипит Тэхён чуть приглушённо, и Чон чувствует укол совести, — Долго бы я тебя потом искал, провались ты туда… «Юнги нашёл бы…» — думает Чонгук, но осекается. Тэхён садит его на торчащий корень близстоящего дерева и подбирает его одежду со снега. — Юнги посоветовал поискать тебя в Лесу и подсветил мне твои следы. — говорит он. Чонгук поворачивается в сторону, откуда пришёл, и замечает голубые пятна на снегу, что постепенно тускнеют, — магия Юнги. — Было страшновато и непросто, но я смог. Однако, как только я вышел к тебе, ты обернулся в кроля. Пока же я стоял в шоке, ты вообще убежал. Поэтому я подобрал твою одежду и пошёл следом. Так что, сейчас, может… Может, пойдём домой, Кук~и? Чонгук хочет возразить, что он сюда за светом шёл, так-то. Но у Тэхёна сейчас голос какой-то неуверенно-испуганный, и просто так убежать от него было бы ужасно неправильно. Ну, рекорд по одеванию поставил, уже хорошо. Чон обнимает любимого со спины и утыкается носом в его макушку, щекоча своё лицо тканью чужой шапки. — Мы просто посмотрим, что там, а потом пойдём домой, хорошо? Уверяю, тебе нечего бояться. Тэхён мнётся, но следом идет, аккуратно передвигаясь через сугробы. Чонгук, в предвкушении сжимающий его руку, выглядит действительно заинтересованным, и Тэ не может так просто потащить его обратно. Да и правда это, что не скрывается за этим светом ничего опасного… — В-вау… — выдыхает младший в восхищении и сжимает руку Тэхёна сильнее. — Это… Невообразимо, ТэТэ! «Невообразимо» — слишком мягко сказано. Поляна за этой тропинкой должна быть плотно усыпана снегом. Однако, снежинки, что падают на землю, в мгновение ока становятся каплями, оседающими на… Лепестках. — Это цветы, Тэхён~и! — кричит удивлённый Чонгук, невесомо касаясь кончиками пальцев мягких лепестков. — Цветы, которым плевать на холод и зиму! Невероятно! Фиолетовые лепестки цветочных бутонов в свете декабрьской луны светятся, а капли от растаявших снежинок подсвечиваются их сердцевинами в жёлтый. Вся поляна усыпана диковинными сверкающими цветами, и довольно странно наблюдать вокруг покрытые снегом деревья. — Я знал о них… — шепчет неуверенно Тэхён, но Чонгук слышит. И удивляется страшно. Потому что в Лес Таинств нельзя. Тэхён точно не мог ходить сюда. — Ты не мог знать о них, ТэТэ. — заявляет он твёрдо, но старший качает головой. — Я знал. Потому что был тем, кто их создал. Чонгук не понимает. Или не хочет понимать где-то в глубине своей души. Его милый Тэхён~и, что всегда с неподдельным восхищением наблюдал за любым проявлением магии, сам оказался магом?.. — Ты, наверное, помнишь, что я был художником. Бродячим художником. — Чон кивает, не сводя со старшего взгляд. — Я нигде не мог остаться надолго, потому что мои картины… Как бы сказать… Они имеют свойство… Оживать… — Что? — Мои картины оживают, Кук~и. — повторяет Тэхён, вздыхая. — Не все, конечно… Когда я только находил себе место, я старался держать магию в узде, но… Через некоторое время, едва я позволял себе расслабиться, что-нибудь да оживало. Из-за этого я спешил как можно скорее покинуть те места. Из-за этого меня выгнали из моей родной деревни много лет назад. Чонгук смотрит на своего парня неверяще, переваривая рассказ. Как люди могли прогнать его чудо, если… — Как они могли тебя прогнать, если это так прекрасно? Тэхён распахивает глаза широко-широко, будто парня перед собой видит впервые. Тот же подходит ближе, заключая художника в объятия. — Те люди, что прогнали тебя, не понимали, какой красоты они лишают себя. И сам ты, и твои картины… Что-то невообразимо прекрасное, Тэхён~и. И это ужасно несправедливо, что из-за чьих-то грубых слов ты лишаешь мир своих творений, а себя — счастья. Возможно, жители тех деревень, где ты бывал прежде, благодарны тебе за жизнь твоих картин. Кто знает, может, они спасли тех людей. И эти цветы, ТэТэ… Чонгук заставляет их столкнуться лбами и выдыхает, заглядывая в глаза Тэхёна, что похожи на сияющие сердцевины цветов. Пальцами невесомо гладит его щёки, замёрзшие на морозе, но такие же нежные, как лепестки, которых касался Чон не так давно. Своими губами находит его, стараясь через поцелуй передать ту гамму чувств, что охватывает его, то восхищение, ту любовь. — Эти цветы, ТэТэ… — продолжает он, разорвав поцелуй спустя долгие минуты. — Они прекрасны так же, как и твоя душа. Прекрасны, как твои глаза, твоё лицо, твои руки и тело, твой голос и смех. Эти цветы прекрасны так же, как и ты, Тэхён~и. Потому что они — твоя душа. Посмотри! — восклицает он внезапно, обнимая Тэ со спины снова, и направляет его лицо на светящиеся бутоны. — Разве можешь ты, чудо, о котором я не смел и мечтать, создать что-то ужасное? Эти слова заставляют Тэхёна замереть. В его памяти свежи ещё полные ужаса глаза матери, презрение в голосе отца, ненависть на лицах односельчан. Помнит, как в окна его дома бросали камнями, когда вскрылась правда о его таланте, но как же восторгались все, не зная о нём ещё. Как пришлось скитаться в поисках приюта, как в страхе бежал, едва стоило засверкать уже подсохшей на холсте краске. Как набрёл на эту деревню, узнал об отсутствии учителя. Как остался в объятиях человека, которого позволил себе полюбить. И этот самый человек говорит сейчас о том, что он — Тэхён — замечательный. Тэхёна впервые не гонят прочь из-за его «дара». А, может, гнали только те, первые?.. И Тэхён плачет. Плачет, утыкаясь в грудь Чонгука. Плачет, когда они выходят из леса, когда Чимин, Сокджин и Хосок бросаются к нему. А потом, сквозь всхлипы, улыбается. Так широко и ярко, как умеет только он. И, прижимаясь к боку Чонгука, едва слышно шепчет слова благодарности. Потому что на душе вдруг становится легко и тепло. На следующее утро Тэхён впервые за несколько месяцев достаёт мольберт, холсты и краски. Они вместе с Чонгуком выносят всё это добро на Главную Площадь, где сразу привлекают кучу внимания. И Тэхён рисует. Рисует, пока на Площади не вырастает огромная ель, а у её подножия — корзины с украшениями. Рисует, пока фонари в деревне не связывают яркие гирлянды. Рисует, пока не слышит восторженные восклицания людей, смех детишек и «мама, на Рождественской Ели никогда не было таких красивых игрушек!» Тэхёна хвалят и благодарят все жители деревни. Тэхён счастлив, смеясь в объятиях восторженного Чимина, и ловит глазами взгляд Чонгука. Чонгук, смотря на его широкую улыбку и сверкающие глаза, тоже чувствует себя счастливым. И бесконечно влюблённым.