Эбби и Сара были здесь

Пальцы дрожат, судорожно сжимая только что снятый со входной двери желтоватый магистратский пергамент. Сара не отрывает от него взгляда, прислонившись к двери спиной, и одними губами беззвучно повторяет написанный на листовке текст, словно надеясь, что он исчезнет сам. Слёзы застилают глаза, безжалостные буквы расплываются и скоро вовсе перестают быть различимыми. Звук шагов по деревянному полу заставляет её поднять голову; слёзы, наконец, высвобождаются и струятся вниз по щекам. – Они... – срывающимся голосом начинает Сара, воззрившись на сестру. У Эбби дрожат губы, но она не произносит ни слова. Несколько её светлых прядей прилипли к щекам; только сейчас Сара замечает, что у Эбби красные, заплаканные глаза. И понимает, что сестра уже знает. – Эбби, я не дам им забрать тебя, слышишь? – Сара яростно сминает пергамент и швыряет его под ноги; бросившись к сестре, она крепко сжимает её в объятиях. – Я не позволю... Две маленькие девчушки спешат по тропинке в лес; шуршит под их ногами начавшая опадать листва. У одной из девочек на поясе болтается небольшой мешочек. – А вдруг они не придут? – с тревогой спрашивает Эбби, когда они, наконец замедляя бег, приближаются к нужному месту. – Придут, – успокаивает её Сара, – они всегда приходят. Запыхавшиеся девочки останавливаются на небольшой поляне. Сара развязывает мешочек и набирает горсть орехов. То же самое делает Эбби. Первая белка показывается метрах в двадцати; ловко прыгая по лесной подстилке, она осторожно сокращает расстояние. Сара опускается на колени и призывно протягивает ладошку с орехами. Грызун, короткими перебежками добравшись до девочек, принимает угощение, набивает рот сразу четырьмя орехами и с быстротой молнии забирается на ближайшее дерево. – Вон ещё одна бежит! – возбуждённо шепчет Эбби, показывая пальцем на второго зверька, который спускается с осины неподалёку. Белка останавливается в нескольких шагах и вопросительно смотрит на Эбби. – Теперь ты покорми, – предлагает Сара. – А не укусит? – Нет, если не будешь её пугать. Эбби следует примеру сестры и тоже садится на колени, робко предлагая зверьку орехи. Белка подбегает и хватает один, но не удирает, а принимается грызть его здесь же, посматривая на девочек глазками-бусинками. – Какой красивый хвост! – с восторгом шепчет Эбби, поворачивая голову к сестре. Та согласно кивает, улыбнувшись. Первая белка, видимо, покончив с трапезой, спускается чуть ниже по стволу; Сара, заметив это, протягивает ей добавки. – А почему твоя белка схватила сразу так много, а моя ест по одному? – интересуется Эбби, всё так же поворачивая голову и не решаясь шевельнуться всем остальным телом, чтобы не испугать зверька. – Моя просто жаднее, – хихикает Сара. – Но они не столько едят, сколько прячут про запас на зиму. – А как они потом находят? Сара пожимает плечами: – Как-то у них получается. А если не находят, то на том месте дерево вырастает. – Здо-орово, – тянет Эбби, заворожённо наблюдая, как «её» белка догрызает последние орешки. Девочка убирает пустую ладонь, чтобы попросить у сестры ещё; белка, скакнув на дерево, пускается в погоню за подругой, и они уносятся на самый верх. Плохо слушающиеся ноги медленно ступают по доскам платформы над порталом, которая служит эшафотом для тех, кого Избрали. Доски для босых ног кажутся совершенно ледяными, как металл, но жертва прекрасно осознаёт, что ей уготованы намного более мучительные ощущения. Эбби не поднимает головы, и её лица не видит никто из собравшихся. Глаза завязаны согласно ритуалу – попытка хоть немного облегчить последние мгновения жизни Избранных, чтобы они не видели своей смерти и того, кто эту смерть несёт. Руки, увешанные причудливыми украшениями, согнуты в локтях и прижаты к груди; коротко остриженная голова скрыта под капюшоном. Длинный подол юбки с тихим шорохом волочится позади. Ей невыносимо страшно, но никто не видит, как повязка на глазах намокает от слёз. У края платформы Эбби замирает, собирая остатки мужества для своего последнего шага. Но в этот момент происходит что-то, чего она не может увидеть и о чём узнаёт только по внезапным и нарастающим воплям ужаса. Но громче всего – следующий за ними грохот из-под ног и содрогание земли, как при сильнейшем землетрясении; почти оглохшая, Эбби не успевает даже пошевелиться, когда невероятная сила дёргает её тело, поднимает на несколько метров над землёй и разрывает всё её существо изнутри. Эбби лежит на кровати на боку, подогнув колени, обхватив их руками и прижав к животу. Ей плохо, но рядом сестра, которая торопливо заваривает травяной чай и успокаивает одним своим присутствием. – Лучше ляг на живот, – тихо советует Сара. – Станет полегче. Эбби послушно переворачивается, её лицо искажает гримаса боли. Зарываясь лицом в подушку, она испытывает смешанное чувство стыда и горячей благодарности сестре, которая заблаговременно объяснила ей: да, это нормально и происходит у всех женщин; нет, это не смертельная болезнь; нет, ты не умрёшь, но получишь некоторую долю неприятных ощущений, которые можно без труда купировать. Эбби стыдится, вспоминая, и прекрасно осознаёт: не просвети её Сара обо всём этом ранее, сейчас бы охваченная страхом девочка неслась на негнущихся ногах к целителю. – Вот и всё. Держи. – Сара усаживается на стул в изголовье кровати. Эбби, приподнявшись на локтях, принимает из её рук кружку ароматного напитка и осторожно, чтобы не обжечь рот, делает глоток. – Только выпей всё, через полчаса боль начнёт утихать. Эбби с готовностью делает ещё глоток, после чего хрипло шепчет: – Только ты посиди со мной немного. Священный меч-дробовик обжигает пальцы до мяса. Внушительные золотистые крылья прорастают из лопаток прямо сквозь кожу, кровь брызжет и застывает вокруг ран тёмной коркой. Сара кричит, но её никто не слышит, кроме высоких холодных стен храма; и не услышит, потому что деревня уже опустела несколько мгновений назад. Васильково-синие глаза становятся ярко-золотыми; сверхъестественное пламя вспыхивает в зрачках. Столп ослепительно-жёлтого света рождается от прикосновения к мечу и окутывает девушку; но, вместо того, чтобы испепелить на месте, трансформирует её. Сара остаётся где-то там, в глубине своего тела и души, где ей теперь милостиво уделено немного места. – Что ты делаешь? – лениво интересуется Сара, приподняв голову и подперев её локтем. Девушки проводят очередной день в лесу, на укрытой от посторонних глаз полянке, над которой непроницаемой крышей сомкнулись кроны могучих вековых деревьев. Саре слишком жарко, чтобы подниматься с покрывала, которое они расстелили на траве. Эбби же что-то увлечённо вырезает на ближайшем пне, оставшемся от дерева, которое, возможно, было срублено ещё до их рождения. – Увековечиваю наши имена, конечно, – с энтузиазмом поясняет она, продолжая выводить буквы перочинным ножиком. – Представь, через много-много лет мы вернёмся сюда и прочитаем… Сара подаётся вперёд, чтобы разглядеть надпись. «Эбби и Сара были здесь». Точнее, пока что «были зд», потому что последние буквы Эбби ещё не успела вырезать. – Эй, а почему себя написала первой? – шутливо хмурится Сара. – По алфавиту, – невозмутимо поясняет сестра, наконец, заканчивая свою работу. – Вот! Разве это не здорово? Сара с улыбкой вновь откидывается на покрывало, мечтательно уставившись вверх. Эбби понимает всё без слов. – Кстати, – вдруг вспоминает она, – я дочитала ту книгу. Ну, которая про рыцарей. – И как тебе? – Сара оживляется. – Правда, захватывает? – Ага! – Эбби спешно озирается, хватает какую-то длинную хворостину и, приосанившись, направляет её в лицо сестре на манер меча, изо всех сил стараясь сохранить серьёзное выражение лица. – Ни с места, чудовище! Немедленно отпусти даму или клянусь, я покрошу тебя в кашу прежде, чем ты успеешь сказать само слово «каша»! – Салат, – с хохотом поправляет её Сара, – он там сказал «покрошу тебя в салат». – Неважно, – весело отмахивается Эбби, выходя из образа и падая на покрывало рядом с сестрой. Птицы, как заведённые, не смолкают ни на секунду. Перелетает с куста на куст яркая жёлтая бабочка. Высоко-высоко над ними лениво шелестят от ветра листья. – Давай убежим куда-нибудь и тоже станем рыцарями, – предлагает Эбби. – Или просто вольными наёмницами, и будем путешествовать! – Когда-нибудь, – соглашается Сара, избегая встречи взглядами с сестрой. Они обе знают, что деревня оцеплена днём и ночью и сделать хоть шаг за границу им никто не позволит. Поверженный Лорд Бездны падает на колени, вспыхивая тёмно-фиолетовым пламенем и растворяясь в воздухе. Запах серы разъедает ноздри, но Фурия упорно ищет в этих гниющих чертогах ещё одно, конкретное творение Бездны. И находит. Серис ослаблена, в её теле осталась лишь небольшая толика прежних сил. Она сидит у ног охваченной пламенем Фурии; это пламя не обжигает его носительницу, но смертельно для созданий Бездны. Воспоминания Сары оказываются сильнее, чем ледяное хладнокровие Фурии, и единственная жгучая слеза катится по её щеке. «Я освобожу тебя, сестра. Потерпи ещё совсем чуть-чуть…» Теперь уже Фурия направляет меч – настоящий меч – на то, что когда-то было её сестрой. Очищающее пламя перекидывается с конца клинка на Серис, в момент охватывая её. Существо запрокидывает голову, разражаясь душераздирающим воплем, в котором сквозит эхо рёва Лорда Бездны. Кожа плавится, как воск, и стекает на землю, огонь пожирает изуродованное тело изнутри; свет становится всё ярче с каждой секундой, и наконец, вспыхивает, ослепляя Фурию белым взрывом. На миг приоткрыв слезящиеся глаза, Фурия с удивлением видит Эбби – заплаканную, испуганную Эбби, в отчаянии тянущуюся к ней. И прежнюю себя, Сару, вместо меча протягивающую сестре в ответ руку помощи. Это длится всего лишь мгновение, пронзительный белый свет вновь заставляет Фурию моргнуть, и всё возвращается на свои места. Вопль чудовища стихает, и только остаточное эхо его ещё гуляет по закоулкам. С гибелью Лорда Бездна становится нестабильна; земля начинает подрагивать, с каждым разом всё ощутимее. Где-то в глубине её нарастает неясный гул. Фурия опускается на колени перед всё ещё пылающими останками и медленно ложится на спину, безучастно уставившись перед собой. Меч-дробовик выпадает из руки и с лязгом скользит по камням чуть в сторону. Её священная миссия выполнена. Под грохот очередного подземного толчка Фурия закрывает глаза. Все чувства будто бы обостряются, и только сейчас она вдруг ощущает, как же сильно она устала.