|х х х х х х х х х х х х х х х х х х х х|
а затем задерживает дыхание на мгновение, закрывает глаза, утопая в приятных ощущениях, чувствуя как под чертовым штурмом алой ведьмы, каждая её оборонная башенка и стенка рушатся, а все воины, до единого, бросают орудия и не смеют двинуться с места, потому что влюбились. влюбились в ведьму и вдове больше не повинуются, да и она сама себе больше не повинуется. "с д а ю с ь." — по буквам, почти не слышно, словно ветра шелест произносит наташа, действительно сдаваясь, впервые в своей жизни и ни капли не жалеет. не хочет жалеть, не видит повода жалеть. отдается каждой своей клеточкой девушке, размякает в родных руках и даже немного дрожит, ближе прижимаясь к ванде всем своим телом, обнимает нежно за плечи, растворяясь в поцелуях и каждым движением вопит — "не уходи, не отпускай меня". беззащитна как никогда, потому что рухнула, выбросила все свои оружия, опустила руки и просто сдалась, даже немного пугаясь этой новой беззащитности, которую доселе никогда не чувствовала. беззащитности и в тоже время полной защищенности, тепла и доверия. — ты можешь, — шепотом говорит ванда, между поцелуями. наташа отвечает лишь нежной улыбкой и мягким взглядом. но мысли складываются незатейливыми словами: "не могу. не могу, ванда. не могу." — звонко бьется в голове, будто каждая клеточка мозга это скандирует. но наташа не скажет, потому что не время и не место, лишь спрячет поглубже, чтобы никто не узнал, потому что это единственное где вдова бессильна. она не может. не может, чтобы не произошло, никак не может сопротивляться, просто не может. такая хрупкая, раздетая и безоружная. такая которая поддастся на все, что бы ведьма не сделала — руки, закрыв глаза, вперед выставит, и позволяя накинуть оковы, сердце под пули бросит, не медля, и на конце обрыва, спиной повернется. это победа. беззаговорочная. всецелая. так романофф ещё никто не побеждал. она просто сама в руки прыгнула, отдалась вся до последней капли, вложила сердце в ледяные руки, не поведя и бровей. и ничего взамен не потребовала. лишь бы только в ней нуждались, лишь бы только её любили и хрупкое сердце не испепелили. потому что наташа не выдержит. рухнет. сломается так, что не починить и только на свалку будет дорога. потеряется в темном лесу и больше не сможет себя отыскать. станет той, кем когда-то давно была, в начале пути, только гораздо хуже. не станет прежней, не станет собой. разобьется как птица об о земь, вывернет крылышки и больше никогда не взлетит, захлебываясь своим отчаянием. но. сейчас ветер трепещет перышки и наташа чувствует такое счастье, которое никогда не испытывала, тонет в чужих руках и не желает выплывать. хочет просто остаться здесь и сейчас. навсегда. в этом мгновении. вообще в каждом мгновении с ведьмой. романофф пугает такая власть над собой, но она лишь сама её протягивает, вручая ванде. черная вдова рушится, максимофф вынимает каждый кирпичик и внутри пробуждается что-то новое, что-то чистое, до этого непознанное, отбрасывая убийцу и монстра куда-то далеко. вдова умирает и остается лишь "таша", которая принадлежит только одной ванде и больше никому. и будто гора с плеч падает, и напряжение, что годами томилось в каждой клеточке испаряется, и наташе даже кажется, что она никогда до этого так легко не дышала, будто бы с вандой воздух другой. мягкий и с едва ощутимым привкусом малины. романофф даже думает, что ей просто мерещится от чрезмерной эйфории из-за чувств к девушке, которые женщина едва может сдерживать и прикосновений родных губ и рук. голову несильно вскруживает и наташа счастливо улыбается, кладет руки на спину ванде, проскальзывая под верх и легонько поглаживая. а затем, ощущая поцелуи на тонкой коже, слегка выгибается дугой и скомкано выдыхает, не сдерживаясь. ей и в голову не могло прийти, что этот момент когда-то настанет, когда голова будет пуста от всякого бреда и ужасов, и прочей ереси, и все что будет занимать её черепную коробку это мысли про ванду и только. — скажи, если нужно будет остановиться, — вдруг говорит ведьма, оставляя слова на шее, что кажутся романовой большой глупостью. — только не останавливайся, — шепчет наташа и эта мольба, больше похожая на крик, не только про сейчас, а про все. эти слова гораздо глубже, чем что-то брошенное впопыхах из-за животного желания. романофф просит, чтобы ванда никогда не останавливалась и ни за что. наташа готова отдать все лишь бы это длилось вечно — лишь бы их последний, абсолютно пустой трамвай колесил по уличкам уничтоженного города, всегда, а внутри они бы прижимались друг к дружке и медленно кружились под песни, что играли в их голове. тело к телу и романофф хочется раствориться в ванде лишь бы всегда ощущать её не просто рядом, а под кожей, выжечь на своем изувеченном теле каждое касание ведьмы, каждый поцелуй — запомнить и непомерной нежностью ощущать это каждую секунду своей жизни, словно броню, что укроет от всего и отвадит любую пулю и согреет в самый ненастный мороз. но у романовой если кое-что получше. это поцелуи ванды и её присутствие с е й ч а с. именно в этот момент. сердце наташи трепыхает, бьется об ребра, желая вырваться, будто его за ниточку тянет сердце ванды и хочется ему слиться воедино. и именно сейчас романофф ощущает, что сердце у неё точно имеется, хрупкое, неуклюжее, но живое. наташа запускает руки дальше и уже достает до лопаток, поглаживая их, она тянется к ведьме, к её губам, очарованная и взятая в плен, бледностью зеленых глаз, что порой ненарочно, омрачаются алым, но наташу этот цвет пленит. единственное исключение, единственное когда алый приятно, а не тошно кружит голову. женщина тянется и целует мягкие шероховатые губы, что лишь делает их ещё более особенными и желанными. романова прикасается к ним так нежно и чувственно, пытаясь хотя бы поцелуем показать, что чувствует и как чувствует, и что все это — ванда. ванда, ванда, ванда. и, только ванда, только она заставляет такое чувствовать. другим же сердце агента навеки закрыто и нежность эта им не позволена, только ванда может это иметь, потому что она особенная. потому что любит так, как никто не умеет, любит каждое неправильное, сломленное и некрасивое в наташе, а наташа любит в ответ ещё сильнее. хотя ответа, на то, кто сильнее любит не найдется. обе любят настолько сильно, насколько могут и так как умеют. "я люблю тебя" — шепчут в каждой мысли, в каждом взгляде, поцелуе, касании. так, что сами слова не нужно произносить, чтобы знать. ванда — от всех замков — отмычка, но ключик лишь для сердца романовой. который наташа никогда не кладет под коврик, а носит в кармашке над сердцем, ведь там ему самое место. ванда — безумное волшебство, она незримыми алыми нитями, что словно продолжения пальцев касается сердца, а после спускается ниже, хотя кажется куда уж интимнее? но ванда умеет выцепить что-то самое главное и провести по самым чувствительным точкам. — ты любишь цветы, таша? — томный шепот где-то в изгибе тонкой шеи тонет, — какие тебе нравятся? наташа каждый раз тает и плавится, когда ванда называет её "таша", что-то есть особенное в этих 4 буквах. в том как их произносит ведьма, вкладывая в короткое прозвище все, что только можно и романова теряет дар речи, смягчается и не смеет возражать. у максимофф слишком много козырей против наташи и это один из них, наташа впервые не против. с губ срываются шумные выдохи и вдохи и на чужой вопрос на устах появляется сладкая улыбка, наташа крепче хватается за чужую спину, в поиске опоры и защиты, жмется ближе, пытаясь собрать мысли в единый комок и ответить, на такой неуместный, вроде бы, но такой необходимый сейчас вопрос. — орхидеи... — полустоном шепчет, тут же добавляя, — ...и лилии, я люблю лилии, но никто мне их никогда не дарил. голос её словно струна немного дрожит и сбивается, пока сама женщина выгибается в любимых руках словно дуга. — меня всегда засыпали розами, но никому никогда в голову не приходило подарить мне лилии, — постаравшись взять себя в руки произносит романова, пусть и скомкано, но честно. и наташа знает почему этот вопрос появляется здесь и сейчас. как миниму ей кажется, что она знает, ведь только его услышав, ей захотелось спросить тоже самое. хочется разузнать все про каждую мелочь, каждую детальку, каждую звездную пылинку из которых ванда собрана и выцарапать у себя в голове. они знают про друг друга многое, но разве этого достаточно? двоим никогда не будет достаточно ни сегодня, ни завтра, ни через вечность. а катастрофически этого перестает хватать, когда каждый день как вечность, что может в любой момент оборваться. ну вот кому нужна такая вечность? им нужна. обеим. нужна хоть какая-нибудь вечность, хотя бы немного, хотя бы частица, чтобы просто иметь друг друга. поэтому они берут сполна. изучают мелочи каждой, выучивают и говорят о цветах, когда кто-то сказал бы, что не нужно. но романовой нужно. нужен каждый разговор про цветы или что-то ещё в любое время, нужен, как ванда нужна — целиком и полностью, до безумия, до смерти. поэтому наташа отвечает и спорить не смеет, желая узнать тоже самое, а посему с губ соскальзывает, тяжелое, но заинтересованное: — а твои? "ромашки" слышит наташа и на губах мельком проскальзывает ласковая улыбка. женщина инстинктивно поддается к максимофф и ластится своей щекой к ванде. тяжелое дыхание вперемешку с тихими стонами вырывается из груди, лаская чужой слух и романова мимолетом оставляет невесомый поцелуй у скул, просто потому что нуждается в нем сама. "моя девочка любит ромашки" — думается наташе, ведь сама ванда как ромашка — дивный маленький цветок, что прекрасен в своей простоте и уюте. ведьма дарит женщине новое и прекрасное чувство — уют. романова сейчас не скажет, но для ромашек в её сердце есть особое место. самое светлое в россии пахнет ромашками — ночные прогулки по полю, деревня, пасущиеся кони и в каждом воспоминании белая россыпь букетов ромашек. а теперь и ванда. пальцы наташи все крепче и острее хватаются за тело ведьмы и женщина понимает тут их разбежность — максимофф редко когда позволяет себе укусы и прочие вещи от которых могут остаться следы, а романова в свою очередь не сдерживается и желает родное тело ещё больше сделать своим, оставить отметины и загрести себе. потому что. потому что наташа боится. боится потерять. и страх её рветься наружу большим диким зверем, желающим спрятать все то хрупкое и единственное, что у неё есть и обозначить своим, и только. пусть и методы порой разрушительны, и за это нат стыдится себя и не любит. потому что ванда нежностью окутывают неземной, а она лишь громоздко может ответить чем-то едва подобным ещё и цапнуть ненароком. и контраст этот сводит с ума. от нежных утренних поцелуев, до желания впиться пальцами в спину и разодрать, прижимая к себе так близко как только можно. и хоть волком вой, но наташа не хочет причинять боль, никогда, только не ванде. но не всегда губы слушаются, не всегда пальцы ласковые. не всегда идеальные. да по правде никогда и не было идеально. романова не умеет правильно любить по книгам и фильмам, но безумно желает уметь и про себя внимает каждому действию ванды, запоминая. внимает и учится тому, как надо любить, надеясь где-то глубоко внутри на собственную глупую сказку. где не будет ни драконов, ни замков, ни принцев, а лишь дикая непомерная нежность, тишина и спокойствие. просто спокойствие.|х х х х х х х х х х х х х х х х х х х х|