Реальность

Они в клубе в центре Москвы и, несмотря на всю элитарность и заверения Стаса в том, что заведение создано специально для удовлетворения нужд камеди продакшна, музыка тут слишком громкая и слишком посредственная — такая сейчас играет на всех заправках необъятной — а алкоголь неоправданно дорогой. И тут дело даже не в деньгах — Арсений давно уже потерял привычку смотреть в принесённый чек, отдавая карту — просто в идеальном Арсовом мире реальность должна соответствовать ожиданиям. Возможно, именно в этой слишком детской для его возраста установке и заключён источник всех его проблем. Но они в этом фешенебельном клубе, и музыка долбит по ушам, и Ирина рука с безвкусным, на Арсов взгляд, квадратным маникюром запуталась у Антона в волосах, и Арсений совершенно не понимает, что он тут вообще забыл. Предложение развеяться перед дальневосточными концертами поступило совершенно внезапно после довольно утомительного дня разбора ошибок в отснятом в начале мая материале и почему-то показалось хорошей идеей. Всем, кроме Позова, конечно. Очень он умный всё-таки, этот Димка. Впрочем, это уже даже не сотый раз, когда Арсению приходится признавать Димину правоту уже после того, как он сам понимает, что обосрался. Но ведь три часа назад мысль нажраться в хлам и всё же отметить майские праздники хоть в каком-то подобии весёлой дружеской компании казалась отличной, а отказ Поза, связанный с семейными планами — всего лишь лоховской отмазкой. Предполагать, что всё пройдёт чуть хуже, чем могло бы, Арсений начал сразу после звонка Стаса Дарине и их обсуждения, с кем бы оставить ребёнка. Его подозрения оправдались, потому что в клуб Шеминова приехала с Кузнецовой. К этому моменту они уже с час сидели в отдельной ложе чисто мужской компанией и, несмотря на не самую приятную тему для разговора, Арсений чувствовал себя вполне комфортно. Сейчас он думает, что уже тогда врал себе, потому что комфортно Арс не чувствовал себя уже очень давно. Даже наедине с Антоном. Тем более наедине с Антоном. Серёжа сразу по приходе отправился к барной стойке в поисках красивых и доступных вариантов на ночь, что очень сильно позабавило Журавлёва, ведь у Матвиенко вроде как есть постоянная девочка. Арсению на тонкие намёки, которые он иногда вбрасывает с истинно актёрским мастерством, старательно пытаясь убрать из голоса (и из головы тоже) всяческое оценочное восприятие, Серёжа отвечает вопросом — а с чего ты, Попов, собственно, взял, что любовь — это моногамия. В такие моменты Арсу кажется, что они говорят вовсе не про Серёжину ситуацию. От подобных мыслей Арсений всегда стремится поскорее отделаться, так что в этот раз вброс Журавля о том, что в 21 веке иметь любовницу или любовника — нормальная практика, и вообще, вскоре полиамория станет приемлема и поощряема в обществе, кажется ему какой-то насмешкой. Вообще, в этом всём журавлёвском напускном Арсению видится какая-то затаённая тоска, но возможно он просто проецирует своё видение на остальных. Как и всегда, впрочем. В любом случае, спустя час бессмысленных полупьяных дискуссий с человеком, старательно скрывающим своё несчастье за самыми стереотипными высказываниями, и не очень активно — Арсений надеется, что всё же не искренне — поддерживающим Журавля Стасом, и молчаливым Антоном, прибывают девушки. Практически в одно время с ними Арсу приходит сообщение от Серёжи, что он свалил и его можно сегодня не ждать. И в этот момент, наблюдая, как зачем-то чересчур демонстративно Ира подсаживается Антону под руку и целует его в щёку, Арсений признаёт всю гениальность не поехавшего с ними Димы. Потому что ну зачем Арсу всё это? Он и так в последнее время чересчур много всего анализирует. Прежде всего, конечно, себя, но почему-то анализ собственного поведения у него уже давно неотделим от мыслей о Шастуне. Арсений говорит себе, что в их ситуации это уже не должно бесить, но внезапно осознаёт, что именно сейчас это раздражает даже больше, чем в самом начале их никому не нужных отношений. Понимание этого на волне постоянного за последние месяца три самокопания и прибытия законной девушки его… кого? парня? — он давно уже даже в голове Антона так не называет — приносит какую-то непонятную злость на себя, на Шастуна, на Иру, на бросившего его Серёжу, и Арсению бы, по-хорошему, попрощаться и поехать домой, но он решает сегодня побыть сучкой, поэтому заказывает себе ещё три шота, выбирается из-за стола и спускается на танцпол. Честно и искренне он старается не смотреть на их место на втором этаже клуба, пока двигается в ритме с однотипной музыкой, потому что, ну, это уже совсем жалко. В этот момент, как нельзя более удачно, подворачивается красивая девушка, которая очевидно старается танцевать ближе к нему и кидает взгляды из-под пышных ресниц. Это даже как-то слишком легко. Правду говоря, Арсению никогда не составляло труда склеить девчонку, особенно в последние годы. Об очевидных причинах такого успеха он старается сейчас не думать. Но в какой-то мере он гордится всем этим. Из абсолютно дебильных соображений он даже пытается ставить эксперименты, на какую же банальщину из его уст поведётся очередная девочка — он перепробовал уже столько дешёвых подкатов: и про упавшего ангела, и про аллергию на красоту, и даже «а твои родители, случайно, не?». И каждый раз работает — они сыпятся буквально после второго слова и по их взгляду понятно, что Арс в принципе может делать всё, что хочет. Сейчас Арсений выдаёт абсолютнейшую чушь о том, что ярко-красная помада идеально подходит к глазам блондинки, но та ожидаемо смеётся и прижимается всем телом, маскируя это под танец, естественно. Арса вообще-то тоже уже ведёт от алкоголя, от бессмысленной злости, от бесящей музыки, так что он не особо рефлексирует, когда подводит её к их столику. — Друзья мои, знакомьтесь, это..? — Валерия, — представляется девушка и очень по-женски пробегает оценивающим взглядом по Дарине и Ире. — Валерочка составит нам компанию сегодня, вы же не против? — забавно, что только у Кузнецовой брови ползут вверх, Шеминовы нейтрально улыбаются, Журавлёв, судя по всему, слишком пьян, чтобы воспринимать что-то без присущего ему ненормального восторга. Лицо Антона не выражает ничего. Девушка смеётся над таким вариантом её имени и, видимо, восприняв приглашение за стол как очевидный зелёный свет, садится слишком близко к Арсу, их бёдра соприкасаются, пока она шепчет ему на ухо, что в таком случае он Сеня. Он не помнит, называл ли ей своё имя. Арсению почему-то противно и он стремится заказать себе ещё шотов, а Лере Кайпиринью. Разговор заходит об их ближайшей поездке, и девушка, оживившись, рассказывает, что в детстве была в Южно-Сахалинске, и что там очень забавно, хоть и нечего делать. Она кажется довольно интересной, и Арсений даже смеётся над парой шуток, Димка так вообще глаз с новой знакомой не сводит и смотрит то в рот, то в декольте. Но очевидно, что она не к месту тут, за этим столом, в жизни этих людей. Арсу жалко её на мгновение, но потом он думает о том, что никто не жалеет его, и под столом кладёт руку ей на бедро. Стас решает заказать что-то ещё поесть — чтобы утром блевать было чем, — смеётся Журавль, Лера подхватывает, девочки что-то шепчут друг другу на ухо, и Арсений ловит взгляд Шаста. Он такой же нечитаемый, как и в начале всего представления, и Арс злится ещё больше. Он сжимает Лерину коленку. — Господа, я скоро вернусь, — слишком торжественно объявляет он и отправляется в туалет. Арс знает, что девушка пойдёт следом. Он чувствует на себе чужой тяжёлый взгляд, поводит плечами, но продолжает проталкиваться сквозь толпу. В элитных клубах, устроенных специально для таких вот звёзд доморощенных, как они, учтены все возможные варианты времяпровождения, поэтому на втором этаже, созданном специально для випов — селеб, как любит называть их Антон — есть несколько чистых, закрывающихся туалетов. Арсений не совсем понимает, зачем ему всё это, но дёргает первый из них за ручку, открывает дверь и чувствует, как практически в ту же секунду в него врезаются сзади. Она даже пару минут не стала ждать ради приличия, — с усмешкой думает он, пока разворачивается. Девушка буквально прилипает к нему, толкая к умывальнику. Арсений чувствует её дыхание на своём лице, они целуются жадно, мокро, языками толкаясь друг другу в рот. И не то чтобы у Арсения не было секса помимо Антона, но именно сейчас почему-то всё это кажется жутко неправильным. Вся злость вместе с адреналином уходит, даже опьянение чувствуется слабее из-за подкатившей внезапно усталости и тоски. Окончательно Арс трезвеет, когда девушка залазит рукой ему в штаны и, облизывая ухо, шепчет: — Служба спасения? Сейчас спасём Арсения. Фанатка. Арс аккуратно отстраняет её. Смотрит внимательно. Она красивая, одета в чёрное маленькое платье, большая грудь, широкие бёдра. Но тут вдруг что-то щёлкает, и до Арсения доходит — высветленные волосы по плечи, нарощенные ресницы, аккуратно, но всё-таки искусственно увеличенные губы. Если до этого момента ещё и был хоть какой-то шанс, то сейчас трахаться с копией Ирины Кузнецовой Арсений не собирается. Но вряд ли дело в ней. Собирательно. Просто слишком примитивный и распространённый образ. Как музыка на заправках. Арсений давится смешком. — Что случилось? — кажется, девочка поняла, что что-то всё же не так, — ты хочешь по-другому? — Почему ты согласилась? Ты знаешь меня, нас, понимаешь, что секс в туалете — максимум, который ты получишь, — Арсений спрашивает равнодушно. Он знает ответ. Кажется, после такого резкого затухания остальных эмоций пика решила достичь его апатичная рефлексия. — Потому что мне выпал шанс с Арсением Поповым, и я не могу упустить его, — девочка, он уже забыл её имя, усмехается так, будто всё понятно, и опять пытается погладить его пах. Собирательно же, нет? И забавно — она говорит именно то, что он ожидает услышать. Слово в слово. Серёга бы сказал, что тут уйма поводов для радости. Смотри, Арс, во-первых, ты идеально разбираешься в людях и их мотивах, вот тебе доказательство, во-вторых, и что, что они все одинаковые, зато хоть потрахаешься нормально, чтобы ты присунул, а не как там у вас обычно бывает с Шастуном, я не хочу знать, если что. Опять же, зазноба твоя душевная, Арс, сейчас за дверью со своей этой, неужели даже не попытаешься? Тебе же прям плохо, я вижу. Серёга у Арсения в голове звучит очень логично, хоть и мелочно. — Прости, зайка, но я не могу, — первые пять секунд Арсений лихорадочно придумывает, почему это он не может, а потом плюёт и просто аккуратно выпихивает явно слишком обалдевшую, чтобы сопротивляться, девушку за дверь. Она даже не делает попыток зайти обратно, хоть он и не запирается, чтобы не позорить её ещё больше в случае чего. Арсений плещет себе на лицо холодной водой и опирается руками о раковину. Ему осточертели эти «потому что ты Арсений Попов» в качестве оправдания желания поговорить с ним, дотронуться, сфотографироваться. Дима говорил, что так будет. Не только Дима — как только стало понятно, что шоу выстрелило, буквально на втором съёмочном пуле, Паша, Слава, Руслан — все они предупредили. Арсений тогда был женат и никому не известен, он был уверен, что ему это надо, что он справится. Шастун переживал больше всех. Арсу было смешно, как серьёзно Антон воспринимает потенциальную популярность. Сейчас Арсению уже не смешно. Они будто поменялись ролями, и Арс не может утверждать со стопроцентной уверенностью, выезжает ли Антон на похуизме, или он просто действительно недооценил его тогда. Арсения бесит, вымораживает до тика, что его хотят, потому что он знаменитость. Смешок — знаменитость — оценивай себя адекватно, мужик, — в этот раз почему-то голосом Позова. Арсению плохо, и он не знает, в чем причина. Люди не хотят его, просто потому что это он. Такой вот, красивый и умный. Они хотят его имя. Одна из девчонок, с которой он переспал пару месяцев назад, поутру спросила, может ли он организовать ей такое же, только с Антоном Шастуном, ну или с Пашей Волей. Он смеялся так, что слёзы пошли. Форменная истерика же, ну. С тех пор он ни с кем не трахался. Кроме пары раз с Шастом, конечно. Не то чтобы он считал. Арс уже даже не может быть уверенным в своей внешности, это тоже бесит. Фанатки в твиттере, инстаграме, вк пишут, что он прекрасен, великолепен, ослепителен и т.д. Что-то про глубокие глаза и тонкие лодыжки. Он даёт им то, что они хотят увидеть. Но где уверенность, что это всё на самом деле? Что подписчики у него, потому что им нравится он, а не его телевизионная, отгримированная, красиво одетая копия еженедельно по вторникам в 21.00 на ТНТ? Ему 36, и он никого не обманывает — закончится шоу, кому нужны будут его нереализованные, но несомненно обширные, актёрские таланты или впечатляющая эрудиция? У него есть внешность, но сейчас и в ней он сомневается. По объективным причинам — в силу возраста, в силу тээнтэшного имени. Любите меня, — хочется кричать, — любите меня домашнего, с мешками под глазами, с щетиной и без чёлки! Но где найдёшь таких дурачков? Даже когда-то его дурачок предпочитает пухлые губы, наращенные ресницы, высветленные волосы и равномерный красивый загар. Но Антона нельзя обвинять — кто захочет Арсения такого, как сейчас: с кругами под красноватыми от алкоголя глазами, тонкогубого, растрёпанного, в обычной футболке? Девочка хотела Арсения Попова — звезду развлекательного канала, поэтому закрыла глаза на очевидное. Арсений опять начинает злиться на себя. За то, что сам загнал себя в эти рамки, что не может отпустить всё и плыть по течению, как Серёжа, за то, что по собственной глупости, в том числе и ради какого-то эфемерного «а может?», проебал тихое семейное счастье, как у Димы, за то, что ему просто не может быть похуй на чувства окружающих, как Шасту. От отчаяния он бьёт кулаком по раковине, и в этот момент открывается дверь туалета, о которой он, разумеется, забыл. Он вообще обо всём, кроме дурацкой жалости к себе, забыл. В комнату заваливается какой-то парень. Зрачки у него расширены, взгляд немного дикий. Он красивый: чуть ниже Арса, очевидно худее, но у него длинные пальцы, растрёпанные чуть вьющиеся волосы и яркие черты лица — пухлые губы, нос с горбинкой, огромные глаза тёмного цвета. Арсений вообще не понимает, зачем уже второго человека, с которым он не собирается трахаться, оценивает как красивого, но что-то вдруг на него находит и прежде, чем парень осознаёт дебилизм ситуации, Арс выпаливает: — Хочешь меня? Он прилагает все усилия, чтобы не выглядеть смущённым и не отводить взгляд. Но не потому что ему неловко — просто положение слишком дурацкое, и Арс уже жалеет о своих словах. А вдруг парень врежет ему прям сейчас? А вдруг он не свободен? А вдруг, что совсем убьёт его, этот парень просто скажет нет и посмеётся над ним? А вдруг он согласится? Шатен ухмыляется и оценивающе осматривает Арсения с ног до головы. Господи, ему же даже 25 нет. Но тот внезапно ухмыляется ещё шире и хрипловато отвечает: — Прям здесь? Если ты дашь мне сначала отлить. И есть в этом всём что-то сверхсексуальное, в голосе его хриплом и глубоком, или в какой-то уверенности во владении ситуацией, и Арсений опять злой на весь мир, и адреналин опять напоминает о себе, и вообще-то он сюда за сексом пришёл. Но ему нужно знать: — Что, даже имени моего не спросишь? Ничего? — А зачем мне твоё имя, красавчик? И вот оно. Арсению достаточно. Пусть кроме Шаста у него не было партнёров-мужчин, но этот парень излучает уверенность, и ему плевать, кто Арс такой, а Арсу плевать на моральную составляющую, потому что ну хоть когда-то он должен себя отпустить? И о какой морали вообще можно говорить в его ситуации? Арсению просто очень плохо, а его определённо точно хотят и без имени, потому что несмотря на свои же слова про отлить парень быстро впечатывает его в раковину и кусает за шею. Кажется, такое сегодня уже происходило. Арсений думает, как приятно было бы поцеловать эти пухлые губы, но парень очевидно не настроен на нежности, потому что руками он грубо задирает футболку и оставляет засос над ключицей, а бёдрами трётся об Арса, и Попов явно чувствует, как у того стоит. С ума сойти — минуты не прошло — и это на него. Про расширенные зрачки Арсений не вспоминает. Парень рывком усаживает Арса на раковину, и ему нравится такое, нравится, что контроль над ситуацией не у него, что тот явно привык доминировать. С Антоном такого давно не было — Шастун применяет силу, только когда они ссорятся и, хотя последние полгода — год? — это происходит слишком часто, их секс больше напоминает что-то вроде необходимости. Но не той, которая из-за жажды друг друга, а той, что ради того, чтобы не разговаривать и потому что ну, так надо наверное. Прикол только в том, что сейчас Арсений раздвигает ноги перед охуительным парнем и думает об Антоне, облизывает чужие пальцы и думает об Антоне, кусает чужое плечо и думает о грёбаном Антоне Шастуне. И у него не стоит. Конечно у него не стоит. Как бы жарко парень ни дышал ему в ухо, как бы сексуально он ни выдыхал от того, как Арс проводит по его ширинке, как бы плотно Арсений ни обхватывал его ногами. Арсу смешно до слёз. В этот момент кажется, что он ненавидит Антона даже больше себя. Ну вот сейчас, ну — парень накрывает пах Арса и сжимает руку на члене, а языком проводит по левому соску. И ничего — Арсений краем мысли думает, как сильно ради этого обычно сгибается Шаст со своим ростом. Но незнакомец почему-то только веселится, не чувствуя твердости под рукой. Он быстрым движением снимает с Арсения футболку и начинает расстёгивать ремень, как вдруг опять открывается дверь. И, если до этого Арсу казалось, что он ненавидит Антона, то сейчас он понимает это со всей ясностью своего практически уже трезвого ума, потому что на пороге стоит именно Шастун. И в этот момент Арсений не выдерживает и начинает хохотать. Как он опять мог забыть про ёбаную дверь? Шастун выглядит по-детски, искренне, удивлённым увиденной картиной. Но пару секунд спустя на его лице мелькает туча эмоций, будто компенсацией за нейтральную маску, которую он натянул на себя раньше. Арсению очень весело — Антон будто не может решить, захлопнуть ли ему дверь и сделать вид, что всё нормально, устроить скандал, побить парня, который, кажется, ничего не заметил и до сих пор облизывает Арсов сосок, или побить самого Арсения, бесстыже расставившего ноги не перед ним. Арсений сам не знает, есть ли правильный вариант для их ситуации. Но тут очевидно усилившийся шум клуба доносится до слуха незнакомца, и он наконец обращает внимание на зашедшего. — Бляяя, сходил поссать, называется, — стонет он и нехотя отлипает от Арсения, — успокойся, чувак, мы ещё не подошли к главному, никто твою булку не трогал. Засосы на груди Арсения говорят об обратном, но Арса больше забавляет, как этот парень быстро считал ситуацию. Он бы сам не сказал, что видит в глазах Антона намёк на ревность или угрозу, но, видимо, он уже просто не совсем объективен в чтении антоновских взглядов. Шастун, тем временем, решает сделать хоть что-то, потому что совершенно игнорируя парня и его торчащую ширинку, обращается к Арсению: — Арс, я искал тебя. — Ты нашёл меня, — глупо хихикает Попов. Почему-то всё это доставляет ему какой-то мазохистский кайф — то мелочное, что говорит в нём голосом Матвиенко, ужасно ликует. В конце концов, сам Арсений дважды заставал Иру на коленях перед Шастуном, а один раз ему даже посчастливилось с полминуты слушать, как она на нём — или под ним — стонет, потому что он просто снял трубку и пытался понять, что происходит на том конце и зачем Антон вообще позвонил. И вот эти случаи он считал. Впрочем, к чести или не к чести Антона, его участие в этих случайных «ох, Арс, мы не знали, что ты здесь!» очевидно было минимальным. Он всего лишь пихал свой член не в него и вряд ли был рад ему как свидетелю. А вот Арсений сейчас радуется как ребёнок, и, судя по всему, не пропал ещё весь алкоголь из его крови. Ну или Арс просто конченый долбоёб. Хотя тут, скорее всего, микс. Антон снова теряется, чем пользуется неудавшийся партнёр Арсения для того, чтобы оправиться и проскользнуть мимо Шастуна в коридор клуба. В последнюю секунду Антон хватает его за предплечье и что-то зло шипит на ухо, Арсению, честно, неинтересно. Но парень лишь ухмыляется, вырывает руку и уходит, издевательски бросив напоследок: — Жаль, что не вышло, куколка! Арсений опять заливается каким-то дурным хохотом, Антон давится воздухом. Он полностью заходит в комнату и запирает наконец дверь — Арс равнодушно следит за окольцованными пальцами. — Какого хуя сейчас было, Попов? — может Арсу и хотелось бы видеть ревность, но во всей фигуре, в лице, в позе Антона сквозит лишь бешенство. Это почти не трогает. Почти. — Ты сорвал мне охуенный секс, Шастун, вот, что, — как можно более апатично отзывается Арсений, натягивая обратно футболку. Она белая, с черепом Антона — Арс почему-то только сейчас обращает на это внимание. Как иронично. Когда он надевал её, даже не предполагал, чем закончится этот день. Арсений спрыгивает с раковины, делает вид, что прикрывает стояк. Если идти, то уж идти до конца, нет? Арс лучше скажет, что позволил трахнуть себя незнакомцу, чем признается, что у него не встал. Это слишком сильное унижение даже в нынешнем его положении. — Ты, блядь, издеваешься?! Арсений, ты настолько охуел, что даже ничего мне сейчас не потрудишься обьяснить? Какого хуя? — Антон похож на ребёнка, которому не хватает слов, зато эмоции зашкаливают. Он орёт так, что даже перекрикивает вконец заебавшую музыку. Злость, которая так и не нашла выхода в сексе, отчаяние и какая-то пассивная агрессия, несвойственная обычно Арсению, если дело не касается Шаста, разумеется, сплетаются в одно, и Арсу тоже хочется кричать и бить, и ломать: — А какого хуя я тебе что-то должен объяснять, Антон? Этот парень предложил мне свою помощь в качестве хорошего члена, я согласился — так решаются вопросы во взрослом мире, тебе ли не знать? Ты не имеешь никакого права требовать от меня хоть какие-то объяснения! По крайней мере, теперь не имеешь. Иди трахни свою красивую девочку, она ждёт. Только в этот раз позвоните Диме или Серёге, например. О, нет, у меня есть вариант покруче — звякните в процессе по фейстайму Дусмухаметову, пусть весь ТНТ знает, что ты у нас жутко прямой в отношении любви и её выражений и трахаешься только со своей будущей невестой! — Господи, Арс, что ты несёшь? Я же уже извинялся за тот инцидент! Я просто не могу понять, зачем? Почему он? Что я сделал не так? Ты же не такой! Арсения тошнит. Ему нужно выбраться из этого злоебучего туалета, ему нужен воздух, а Шастун как всегда забирает весь его кислород и даже не замечает этого. — Ты уже давно не знаешь, какой я, Тох. Люди меняются, знаешь ли. Особенно, если ими кто-то пользуется, а потом выкидывает. Помнишь стишок? Под дождём остался зайка. В общем, заебало меня всё это, я со скамеечки слезаю. Передавай привет нашим друзьям. Арсению очень хочется красиво хлопнуть дверью и уйти медленно, с достоинством. Но Антон перехватывает его за руку, совсем как того парня, и заглядывает в глаза. Единственное, на что надеется Арс — что в полумраке коридора клуба не будет видно, как быстро растёт дыра в его груди и что хотя бы сейчас он красивый. Потому что Арсений немного драма квин, а в голове играет Ромино «запомни меня таким как сейчас». У Антона выражение лица такое, будто ему вырвали лёгкие и каждый вздох даётся с трудом. Арсений думает, что не очень радует наверное, когда что-то, что ты считал своим, уходит от тебя. Очевидная боль в глазах напротив ему неприятна и он списывает её на обиду от ситуации. Антон еле слышно шепчет: — Я не использую тебя, Арс, ты знаешь, я… Но Арсений не дослушивает, вырывает руку и стремительным шагом идёт к выходу. Как там? За скобки года, из тюрьмы? Сейчас бы правда к морю, — уныло думает Арс, — сейчас бы хоть куда. *** Хоть куда в его понимании получается квартирой Серёжи. По пути он просит остановиться у круглосуточного и даже почти успевает купить виски. Почти — потому что вообще-то уже полночь, но кассирша узнаёт его, и он нагло этим пользуется, покупая ей шоколадку. Всё было бы намного проще, будь у Матвиенко в доме хоть капля алкоголя вот на такой вот случай. Не пришлось бы ловить осуждающе-понимающие взгляды таксиста. Арс поднимается по лестнице, игнорируя лифт, как до этого он игнорировал телефон, под конец оборвав поток сообщений от Антона просто отключив айфон. Это не первая их ссора, и причины и форма обычно не меняются. Всё потому что Арсений — истеричка, которая не может принять реальность, — цитата. Впрочем, Арс согласен с этим описанием, ему только хочется добавить, что он впридачу ещё и конченый дебил. Это не первая их ссора, но сейчас что-то меняется, и Арсений почему-то уверен, что в контексте АрсенийплюсАнтон эта ссора последняя. Просто потому что так плохо ему наверное ещё никогда не было. Даже во время развода, и от этого только хуже. Он сам себя накручивает последние несколько недель так точно — живёт как на пороховой бочке, Антону или остальным, но реже, требуется только сказать что-то или посмотреть как-то, а Арсений уже придумывает себе поводы для рефлексии. Что за бред вообще? Он чуть не потрахался с двумя, с двумя, мать его, незнакомыми людьми! Зачем? Арсению кажется, что он уже не контролирует свою жизнь, и единственное, что он может — наблюдать, тихо ненавидя себя за все свои действия. Он не знает, как это остановить. Дима недавно пошутил, что это кризис среднего возраста. Антон возразил, что он наступает не раньше сорока. Арсений зачем-то процитировал По и гаркнул «Никогда». Шутку почему-то никто не оценил. Возможно, всё дело в том, что ворон и сорока — разные птицы. Возможно, потому что Арсения в последнее время сложно понять, если только он сам не пытается. В любом случае, при всей гениальности этих доморощенных психологов Арсений иногда ненавидит их шутки. Слишком остро временами бьют их подколы. И как бы Арсений ни старался спокойно реагировать на подъёбы про возраст, шутка давно перестала быть внутряковой, особенно если её шутить на многомиллионную толпу телезрителей с федерального канала. Её, знаете ли, потом на всех социальных подмостках цитировать будут. А возраст и правда близко. И это так отчаянно глупо, но теперь очки не просто очередное дополнение к образу, а отказ от любимого напитка реально необходим, если не хочешь каждое утро вставать опухшим и посеревшим, даже если настоящего кофе в твоём старбаксовом стакане было на донышке. Отказ от сигарет происходит намного сложнее, пусть Арсений никогда и не был заядлым курильщиком. Просто тяжело отказаться от предложения провести вместе лишние пять минут. Всё это слишком жалко даже для него. Зато теперь Арс каждое утро бегает, знает, как минимум, двадцать пять асан и жмёт сто тридцать лёжа, что вообще-то приближает его к званию КМС, но об этом он никому не рассказывает, потому что зачем ему самому подставляться в вопросах, которые реально задевают. И Арсений не в курсе, как ещё унять эту болезненную необходимость держать себя в форме и не давать себе спуску. Просто ему всё это не даётся легко, что бы там ни говорили про его воображение. На одном воображении ты далеко не выедешь, иначе люди бы правда жили в облачных замках. И пусть никто не понимает этого, но он должен быть хорош. Хорош во всём, а иначе можно всё потерять. Арсений реалист и здраво смотрит на мир. Шоу закончится в любой момент и, в отличие от остальной троицы и Стаса, именно он останется за бортом. Юмор никогда не был его профессией, ему вообще даже сейчас тяжело поверить, что его жизнь сложилась именно так. Но что потом? Каким бы актёром он ни был, он не очень хорош в миниатюрах, совсем никакой в стэндапе, в жюри его не зовут уже сейчас, и смысла делать своё шоу на ютубе он не видит. Арсений пришёл в юмор позже всех и совсем по другой дороге, он вне их тусовки, и прекрасно отдаёт себе в этом отчёт. Думать о том, что спустя какое-то время даже внутри шоу оправдание «ведь я же Арсений» потеряет своё значение, Арсу просто страшно. Поэтому он должен быть очень хорош во всём остальном — танцах, пластичности, физической форме, общении с фанатами и просто знакомыми, которое он теперь фильтрует, своих футболках, инстаграме. Повторить путь Бурковского и попасть на большую сцену в таком возрасте и с таким багажом, как у него, слишком сложно, практически нереально. Про кино он уже даже не думает всерьёз. И что у него в сухом остатке? Арсений наливает себе стакан виски, думая, что, в принципе, мог бы и не утруждаться — всё-таки в том, чтобы бухать из горла, есть определённая прелесть. Но питерский интеллигент в этот раз одерживает победу над актёром драмы и сатиры, и Арсений опрокидывает в себя стакан, только потом понимая, что закуской он не озаботился вовсе. Напиток обжигает горло — Арсений трагично думает, что сейчас это то, что надо. Вообще-то он давно не напивался сильно. Может поэтому сегодняшнее предложение и выглядело таким заманчивым? Возможно, заманчивым оно стало после фразы Позова о том, что старые они уже, чтобы за сутки до десятичасового перелёта бухать. Может это просто как с сигаретами — шанс провести время вместе. В любом случае, Арс из настоящего тихо ненавидит Арса из прошлого, решившего, что поездка в клуб разрулит все его проблемы. После второго стакана виски Арс из настоящего понимает, что злиться вообще-то бессмысленно, что рано или поздно оно должно было выплеснуться, и при всей его нелюбви к разговорам по душам (кто их вообще любит?) то, как всё по итогу сложилось, даже не самый худший вариант. Хуже было бы, если бы они посрались накануне концерта где-то в отеле, потом бы потрахались и наутро делали вид, что всё в порядке, всё так и должно быть и чего вы это, ребята, такие скучные, нам сейчас вообще-то всем выступать. Забавно, что на сцене им как раз ничего строить из себя не надо. Хвалённый коннект, синхрон, что там ещё любят перечислять девочки из твиттера? Всё это на сцене работает, включается как по тумблеру, и Арсений не знает, что с этим делать тоже. Потому что первое время он себя обманывал, говорил, что ну вот же оно, подтверждение. Но на сцене легко — сеттинг и персонажи заданы, тебе нужно просто говорить то, что приходит в голову и немного всё же следить за языком и руками. С такими параметрами делать вид, что всё хорошо, проще пареной репы. Но Арсений, как дурак, до последнего думал, что «я всё равно тебя буду любить» именно на сцене является чем-то искренним. А потом понял, что Антон из них двоих, очевидно, куда больший профессионал. Именно поэтому, наверное, они живут в том ритме, к которому пришли с год назад. Встречи всей компанией, пара тренировок, технички и съёмки, гастроли — вдвоём они почти не остаются, только в отелях, где от когда-то привычных совместных вечеров остались только ссоры разной степени силы и секс, который вообще-то не панацея, и Арсу вообще уже кажется, что дело только в том, что Антону просто хочется, а искать кого-то слишком муторно. Ну и потому что Антон же очень правильный. Его сексуальные партнёры постоянны. Это не значит, что они не общаются, конечно, нет. В конце концов, они проводят много времени в компании друг друга, просто, как правило, помимо них есть ещё другие люди, а иногда и камеры. Это всего лишь значит, что они перестали говорить на важные темы. Если они вообще когда-то начинали. Арсений думает, что у них разные цели и планы на жизнь (проблема в том, что у Шастуна они довольно чёткие, и Арс, хоть убей, не видит в них себя, потому что как раз его-то будущее слишком размыто), разные увлечения, у них даже, кроме очевидных, друзья разные. И это смешно, потому что друзей Антона Арс не переваривает, не понимает. И если в день рождения он ещё заставил себя, потому что Димка не пошёл, и его там ждали, а он и так в последнее время слишком часто не оправдывает ничьих ожиданий, то с командами или раздражающим говном под названием спорный викенд — увольте. А Стас вообще-то так и шутит — что уволит — Арсений переступает через себя и ведёт этот дурацкий полуфинал. Антону в этом вопросе проще: у Арса-то и друзей особо нет, а тех, которые есть, Шастун предпочитает игнорировать. У них из общего — только шоу и бессмысленно-болезненная привязанность. Судя по всему, в последнее время односторонняя. Арсений давится третьим стаканом, потому что внезапно раздаётся звонок в дверь. Сейчас только час ночи и вряд ли Серёге было достаточно нескольких часов, так что Арсений удивлён, но больше раздосадован, потому что придётся говорить, объясняться, а это то, от чего он уже привык сбегать всеми способами. Пока Арс идёт к двери, он жалеет, что не притворился спящим и сидел со включённым светом, ведь можно было избежать предстоящего рассказа о сногсшибательной крале. Он любит Серёжу, но в данный момент он бы предпочёл одиночество. Не смотря в глазок, Арсений открывает дверь, и вот в этот момент он действительно очень удивлён. На пороге стоит Шастун, и дурацкое чувство дежавю, напоминает Арсению обо всех его сегодняшних проёбах. — Это что-то новенькое, — бормочет Арс и в недоумении пялится на Антона. Это и правда для них в новинку. Обычно после скандалов, которые происходили не в туре, где вариантов особо не было и оставался только секс как высшая точка эскапизма, они пережидали какое-то время, а потом как прилежные мальчики делали вид, что всё в порядке. Поэтому появление Шастуна сейчас на пороге Серёжиной квартиры — то, чего Арсений ожидал меньше всего. — Впустишь меня? — Антону некомфортно, в глаза он не смотрит. Арс даже не замечает, что вот уже несколько десятков секунд держится за дверную ручку, тем самым преграждая вход. Это единственная причина, по которой Шаст спрашивает. Так он бы уже давно зашёл. — Зависит от того, зачем ты пришёл, — Арсению не хочется разводить драму в лучших канонах мыльных опер, но он не может ничего с собой поделать. Если Антон скажет, что пришёл за примирительным сексом, Арс захлопнет дверь перед его носом. — Нам нужно проговорить, так продолжаться больше не может, — Антон наконец поднимает голову, и Арс понимает, что ошибался, потому что захлопнуть дверь ему хочется именно сейчас, чтобы никогда не слышать этих слов. Не видеть этого взгляда. Но он, в конце концов, уже взрослый — даже слишком — мальчик, им потом ещё работать вместе. Да и наверное всё же должен он Антону это никому на самом деле не всравшееся объяснение. Он отступает от двери и наблюдает, как Шаст скидывает кроссовки и вешает свою ветровку. Не может удержаться от язвительного: — А что ты невесте своей сказал? Антон вздрагивает, а потом поводит плечами так, будто хочет скинуть с себя что-то. Может быть, кого-то. — Ты прекрасно знаешь, что я не делал ей предложение. — Да? Точно? А то в сети же уже не просто о предложении, о десятках двух ваших детей говорят. — Поменьше читай сеть, Арс. У неё депрессия. — У сети? — Арсений не понимает, зачем это делает. — Нет, у, — Антон запинается, а Арсений не к месту вспоминает цитату о страхе перед именем, и это до смешного глупо, потому что ну, они не в сказке для детей, Ира не злодей, она не появится внезапно из воздуха, чтобы убить их обоих. У неё это получается и без физического присутствия. — Арс, прекрати. Ты и так всё понимаешь. — Я не понимаю, зачем ты заявился сюда посреди ночи и рассказываешь мне о бедной Ире Кузнецовой. — Арс, у неё настоящая депрессия. Она к врачу ходила, ей запретили нервничать, выписали таблетки. Я поэтому в последнее время немного, — Антон пытается подобрать слова, — немного не такой, как обычно. Арсению опять хочется рассмеяться. Антон серьёзно пытается объяснить перемену в их отношениях, в своих реакциях на Арсения, депрессией Иры. Посмешнее шокеров будет. Кому только не расскажи. Повышенное чувство вины у этого Шастуна, хотя до появления таблеток в Ириной жизни его ничего не смущало. И Арсению бы пожалеть девушку, он в курсе, что это такое, правда понимает. Но только вот сам Арс к врачу ходил один и поэтому он не может догнать, с чего бы это он должен хоть как-то смягчаться, или чего там от него хочет Антон. Они до сих пор стоят в коридоре, но Арс разворачивается и направляется в комнату. На кухню идти не хочет, сам не знает, почему, осточертело ему всё. Антон топает следом. Они заходят в гостиную, которая по праву принадлежит Арсению и Серёжиным трансляциям, и Арс облокачивается на шкаф, смотрит на Антона. Оформляет всё, что вертится сейчас у него в голове: — Я не понимаю, зачем ты мне это рассказываешь, Тох. Мне от этого легче как-то стать должно, или что? Ты ждёшь, что я расстроюсь, пожалею бедную девочку? Может наоборот, хочешь, чтобы я обрадовался, а у тебя был ещё один повод считать меня мразью? — Арс, я просто пытаюсь объяснить тебе, почему сейчас не самое лучшее время для выяснений отношений. — А когда оно будет лучшим, Шаст? Когда вы поженитесь? А что, красиво будет, ты вдруг осознаешь, что совершаешь ошибку и сбежишь со свидетелем со стороны жениха. Хотя ты не меня же им сделаешь. Людей более тебе близких — Макара, Поза, лучше всего Стаса, конечно — они с Дариной спят и видят, как бы вас поскорее поженить. — Арсений, ну что ты несёшь? Я же сказал, что не собираюсь жениться, сколько раз тебе это повторить? Мне плевать, что думают Шеминовы, что думает ТНТ, фанаты в интернете. Мне важно твоё мнение. — Ты хочешь моего мнения? Вот оно, Тох. Я считаю, что нам пора прекратить заниматься ерундой и строить воздушные замки, — Арсений не уверен, что говорит то, что хочет сказать, но это определённо то, что он думает. Где-то под ложечкой сосёт от осознания того, как же сильно они проебались. И дышать почему-то трудно. — Арс, Арс, мы обсуждали это тысячу раз. Мы не можем быть уверенными, ты же знаешь. Сейчас всё сложно, у нас шоу, у меня проекты, у тебя там тоже какие-то проекты, — уже сказав, Антон закусывает губу. Это даже звучит глупо. С каких это пор у них двоих отдельные друг от друга проекты, а о том, чем занимается Арс, Антон даже не знает ничего толком. Как же давно они не говорили нормально. — Вот именно, Шаст, проекты, — ощущение такое, будто Арсению не хватало именно этого, чтобы перейти на такой бесючий — нечто среднее между снисходительностью и ядом — тон. — Я тебе именно это и предлагаю: заниматься своей такой прекрасной личной жизнью и идущей как по маслу творческой. Попутного ветра тебе в сраку, как говорят в сети. Хотя лучше может просто пожелать тебе пушечного будущего отдельно от меня? — Как же ты меня заебал, Арс! Я пришёл, чтобы мы поговорили, а не кидались бессмысленными оскорблениями. При нашей разнице в возрасте сейчас я чувствую себя более адекватным, чем ваше графское высочество. Что с тобой не так? Пожалуйста, объясни мне, — тон Антона и правда становится более мягким, будто ему действительно не похуй. — Почему ты ведёшь себя как уязвлённый истеричный петух? — Потому что я отдельный от тебя человек, Шастун! У меня есть амбиции, планы на жизнь вообще-то. А тут появляешься ты, и я понимаю, что рядом с тобой всё это пшик, сколько бы я ни старался, у меня не получится. Всё, это мой потолок! Зачем это нужно нам обоим? Арсений не знает, зачем сейчас он так душераздирающе честен, он не хотел этого обсуждать, ему даже самому себе сложно признаться в подобном. Но слова без его воли вылетают и оставляют всё больше трещин на воображаемом хрустальном шаре их с Антоном отношений. Ему кажется, что он уже должен был протрезветь настолько, чтобы фильтровать как-то свою речь, а не выливать на Антона все помои своей тоски и самоненависти. Какой нормальный человек будет завидовать успеху партнёра? Хотя, какой Шаст ему партнёр? Разве что на сцене — Арс давит горький смешок, тоскливо пялится в пустой стакан в своей руке — он его так никуда и не поставил. — А-арс, ты же прекрасно знаешь, что я никогда не ставил себе за цель кого-то обойти, тем более тебя! И в принципе, я так не думаю, я не думаю, что это всё, чего ты можешь достичь. Зачем нас вообще сравнивать? — Ты так не думаешь, остальные думают. И, если бы ты верил сейчас в то, что говоришь, в твоём «Арс же у нас актёр» не было бы насмешки, — Арсений горько обхватывает себя руками, выпаливая очередную правду. — Почему ты не ходишь на премьеры того, что я снимал? Я всех вас позвал на Джипси! Вы просто проигнорировали, даже отшутиться не сочли нужным. Конечно, зачем тратить драгоценное время своей драгоценной жизни на какое-то дерьмо, когда можно сходить на футбол или записать шоу для ютуба! Или может свозить свою пассию куда-то, где она ещё не была, для умственно-культурного обогащения обоих. На словах про дерьмо Антон отшатывается, как от удара. У него опускаются плечи, он устало подходит к окну, открывает его, закуривает. — Я… Я не знал, что для тебя это важно, Арс. Я не видел тебя на сцене в серьёзных образах, и я не знал, что тебе важно, чтобы мы были на этом твоём фильме. Просто ты никогда не акцентировал внимание на этом — ну снимается и снимается, ну смонтировали и смонтировали. Ты даже не распространялся особо. Откуда я должен был понять, что ты хочешь, чтобы мы увидели? — Оттуда, Тох, что ты год назад говорил, что лю… Что у тебя ко мне какие-то чувства, но ты не знаешь обо мне даже элементарных вещей. Я боялся, что мы облажаемся. Так оно, вообще-то, по сути, и вышло. Оправдал, так сказать, ваши ожидания. Молодцы, что не пошли на премьеру, тут я прям, на самом деле, даже благодарен. — Арс, я и сейчас… У меня и сейчас есть к тебе чувства, почему ты это отрицаешь, ты мысли мои читать не умеешь. Подожди! — видя, что Арсений уже открыл было рот, чтобы перебить, — нам надо поговорить сейчас о другом, чтобы не было недомолвок по мелочам. Ну стой, я неправильно выразился, это не мелочи, просто менее глобальные вопросы, — Антон чувствует себя будто на минном поле — один неверный шаг, и он теряет всё, что ему дорого, если уже не. — Я просто слишком тебя уважаю, нет, правда, не поднимай так бровь. Я никогда не считал, что то, что ты актёр, смешно. По крайней мере, серьёзно. Мы же всегда все вместе ржём над этим, Арс, ты сам подставляешься. Но серьёзно я никогда не подумал бы насмехаться. Я не видел тебя в действии, ты же знаешь. Я видел только сотни очень странных фото вас с Захарьиным в тупых костюмах, и тут я извиняться не буду, ты сам себя видел тогда вообще? Антону не хватает дыхания, зажжённая сигарета так и тлеет в руке, пока не обжигает пальцы. Арсений не смотрит в ответ, опустив голову, он теребит своё кольцо, и Антону кажется, что эту привычку он перенял у него. Хотя он и так, похоже, слишком многое на себя берёт, если дело касается Арса. — Я не знаю, как объяснить это, Арс. Ты смеёшься, но ты не прав, я уважаю тебя слишком сильно. Я. Я восхищаюсь тобой, как профессионалом нашего дела, я люблю тебя как человека, и, — слова даются очень тяжело, но не потому что он их не чувствует, наоборот — это то, что Антон предпочёл бы никогда не озвучивать, оставить себе и даже самому мысленно не возвращаться к этому. Но он старается, он прилагает столько усилий, сколько не прилагал, наверное ни к чему в своей жизни, просто потому что Арсению это нужно. Им обоим это нужно. — И мне легче верить, что ты гениальный актёр, чем убедиться, что это хоть на долю не так. Потому что ну. Это как лишиться идеала, будто узнать, что под маской Бэтмена — обычный несчастный человек, понимаешь? Арсений выглядит раздавлено, он не знает, хотел ли услышать это или нет. В голове слишком много мыслей, одна сменяет другую, и Арсению даже не удаётся за них ухватиться. Как нужно воспринимать слова близкого человека о том, что он хочет верить в тебя, но до конца не получается? — Арс, пожалуйста, пойми меня. Я баран, я придурок, я долбоёб, правда! В последнее время столько всего, команды, ютуб, Стас с его вечным ворохом ебанутых идей, Ира со своей депрессией, я загнался. Я не обращал внимания ни на кого, я признаюсь. Просто ты всегда был, не знаю, ебаной константой для меня, понимаешь? Уже столько лет, и ты старше, опытнее, не знаю. Я всегда тебе верил и думал, что кто-кто, а ты всегда знаешь, что и как делать. И что ты, ну, будешь в моей жизни как какой-то маяк, понимаешь? — Антон нервно поправляет волосы и облизывает сухие губы, стремясь договорить, хотя Арсений не перебивает. — И я не прав, я воспринимал всё это, твоё присутствие, как нечто должное. Ты же всегда рядом. А потом ты начал, не знаю, отдаляться, и я подумал, что дело в тебе. Бля. Я решил, что ты что-то себе там напридумывал и обиделся на тебя. Ты же пиздец скрытный, Арс. И я ждал, пока ты захочешь поделиться там. Но ты меня морозил, и я обиделся ещё больше. И я думал только о себе. И... и на сцене же всё ладилось. И я дебил, но и ты тоже хорош, гордый такой! Но, Арс, я клянусь, я буду вести себя по-другому. Буду спрашивать про твои дела, про фотосессии твои дурацкие, про проекты, про то, что ты ел на завтрак и завтракал ли ты вообще, хочешь? А если мы не вместе, буду звонить раз в два часа, только, пожалуйста, люби меня. Я не смогу без этого. Арсений не ожидает этого. Всего, что угодно, но не такого умоляющего тона. Он уверен, что попроси, и Антон на колени встанет. Но проблема, или скорее проблемы, совершенно в другом, они не пропадут от глупой детской просьбы. Люби меня. — Мне тяжело любить тебя, Антон. У меня до тебя никогда ни к кому не было, чтобы так сильно, чтобы так! Да господи, Шастун, я даже жену свою не так любил в самые лучшие с ней времена. Я дочь свою люблю не так, как тебя! Она родной мне человек, но как можно любить кого-то, кого ты не знаешь? А недавно я подумал, что я и тебя, Тох, не знаю. И смысла в этом всём нет. У Антона взгляд такой, будто его прутьями железными избили, и, если бы Арсений его не знал, решил бы, что Шастун сейчас разрыдается. — Ты знаешь меня! — в голосе обида, будто маленькому ребёнку сказали, что мама его бросила и больше никогда не вернётся, а он не верит, — я знаю тебя, а ты меня, Арс! — Я не уверен в этом, Антош, — голос Арса смягчается в противовес словам. — Тот Антон Шастун, которого я знал, ждал, пока я разведусь, прежде чем хотя бы обнимать меня дольше пяти секунд. Тебя не смущает секс с двумя разными людьми, обоим из которых ты клянёшься в чувствах, с промежутком в пару часов, если не меньше. Возразить Антон не может, ему и вправду нечего. Но он старается уцепиться за чужие слова, ему нужно удержать Арсения, сделать хоть что-то. Параллельно он не может не думать о том, что провернул это Арс мастерски, конечно, ничего не скажешь — трахаются с третьими людьми они оба, но Антон всегда воспринимал это как нечто равное между ними, и даже в какой-то степени гордился тем, что у него-то этот третий человек неизменный, а Арсений каждый раз рискует подцепить ЗППП или нарваться на ебанутую, которая не постесняется залететь. Но сейчас Арс выдаёт пассаж про клятвы и промежуток, и Антону внезапно открывается вся неприглядность положения, в которое он — они — себя загнали. Так же внезапно ему в голову приходит мысль, что может Арсению и не нужны эти девочки — после увиденного пару часов назад ему тяжело отделаться от мысли, а вдруг и мальчики тоже? — на ночь. Антону не хочется опять, даже у себя в голове, брать на себя слишком многое — Арсений взрослый самодостаточный человек — но не может же Арс снимать их назло ему? Шастун не знает о семье Попова ничего, ему неоткуда получать информацию, только если Арсений сам не захочет поделиться, так почему почти о каждой его грёбанной пассии на ночь он в курсе? Это глупо и нелепо, но Арсений всегда был ревнивым и ебанутым на голову к тому же, чему удивляться сейчас? Взглянув на ситуацию под таким углом, Антон приходит в ужас только от одной мысли о том, что творится в мозгах у этого человека. Как же надо себя мучить. Шастуну впервые за очень долгое время действительно хочется плакать. Ещё больший ужас его накрывает, когда он смотрит на себя глазами Арсения. Факты налицо, от них не отделаешься, но интерпретация всегда может быть разной, Арсению ли как актёру об этом не знать? Почему они никогда не касались этих тем раньше, до того, как всё стало таким? Объебались. — Бля, Арс, я не. Я не клянусь ей в любви и мы не ебёмся так часто. По крайней мере, так часто, как ты себе это представляешь. И мне казалось, что мы обсуждали этот вопрос, ты тоже особо не скучаешь, — раньше бы Антон это назвал по-другому, попытался бы задеть, но сейчас ему нужно просто проверить свою догадку, он не хочет давить на больное. Арсений не ведётся, возможно, потому что он считает, что этим обсуждением они уже и правда сыты по горло, может потому что болит у него другое: — Ну охуенно, да. Вы не ебётесь, любить ты её не любишь, зато вы вместе ездите в отпуск, болтаете, ходите за ручку в гости и на все ваши пиздец какие клёвые мероприятия, выдумываете парные костюмы. Но любишь и трахаешь ты меня. Круто. Что, в ощущениях дело? Она не такая те… — Арсений вовремя обрывает себя на полуслове — дело не в том, что ему страшно, что он зашёл слишком далеко или что Антон выглядит так, будто может его ударить — просто всё это не нужно и как-то слишком даже для него. Он обхватывает себя руками. — Видишь, Шаст, до чего ты меня довёл, до какой токсичности. Я чувствую себя тупой женой-истеричкой и ненавижу себя за это. И тебя тоже я за это ненавижу. Арсений рвано вздыхает и опускается на диван. Он закрывает лицо руками и просто хочет, чтобы Шастун ушёл. Из комнаты, из квартиры, из его жизни. Чтобы было легче. Чтобы имя Арсений окружающие вновь тянули со смехом, восхищением и чуточкой недоверия, а не как сейчас — с сочувствием и скрытым осуждением. Чтобы именно Антон вообще никак не тянул его имя. Но Шастун как обычно делает всё по-своему, не заботится ни о чьих желаниях, присаживается рядом на колени, отводит ладони Арса, берёт их в свои — холодные и влажные, водит большими пальцами по запястьям, там, где вены и кожа тонкая. — Арс, родной, ну. Ты знаешь, я бы хотел, чтобы мы могли делать то же самое, чтобы не было необходимости во всём этом. И я уверен, что когда-то это произойдёт: в нашей стране или в другой, но. Арсений перебивает: — Если бы ты действительно в это верил, у нас бы сейчас не было этого разговора, Шаст. — Ты не прав, господи, как же ты не прав. Я люблю тебя, что бы ты себе там ни думал, люблю! У меня тоже в жизни не было, чтобы так глубоко, чтобы с головой. И я постоянно представляю, как мы с тобой гуляем за руку по какой-то ебучей набережной, и светит солнце, и ты в очках своих дурацких, наконец-то загорелый, и ты улыбаешься, и, бля, Арс, это самое лучшее, что есть в моей жизни. У Арсения чувство, будто достали все его внутренности, перемешали чьей-то наглой рукой с кольцами на каждом пальце и не заботясь запихнули обратно, не вернув на место сердце. У Арсения чувство, будто то эфемерное, что люди называют душой, у него из груди вырвали и потоптались по ней модными большими кроссовками, не потрудившись даже поднять. У Арсения чувство, будто ему тяжело дышать, а он тонет и тонет по своей воле в зелени чужих глаз, бессмысленно хватая ртом воздух. Арсений не понимает, как это происходит. Почему после двух предложений, сказанных Антоном, он готов заново терпеть агонию последних месяцев, заново сжирать себя ревностью и неуверенностью в себе. Почему? — Это так не работает, Шаст, — выдавливает он из себя, — я могу представить себя выдающейся звездой российского театра, но от этого ничего не изменится. И любви одной мало, ты знаешь это, ты это знаешь, Тох. За окном уже светлеет. Это не питерские белые ночи, но уже середина мая, и Москва потихоньку окрашивается в розово-оранжевые тона рассвета. Арсений невесело думает, что природе всегда было плевать на какие-то глупые человеческие переживания. — Ты слышишь себя? Это неправда, ну! И не говори, что мы взрослые люди, Арс, я слышал это от тебя миллион раз. Того, что у нас есть, достаточно, чтобы, бля, Шекспира воскресить, чтобы согреть галактику, чтобы Роза и Джек обосрались. — А на всё, что кроме, найдём зонт, да? — Арсений усмехается. — Твои метафоры как всегда оригинальны и высокоинтеллектуальны, Шаст. Мне просто… Мне просто наболело чувствовать себя Володей Маяковским. А ещё, Шаст, мне страшно, я не хочу быть якорем, понимаешь? Антон понимает. Его колет и мучает совесть, но он сейчас так восхитительно счастлив, что Арс шутит, что не может пересилить себя и бесхитростно улыбается. — Там другая ситуация была, как я помню из уроков литературы. Поверь мне. И вообще, Маяковский — величайший русский поэт 20 века.  — Ты, Тох, просто Бродского и Гумилёва не читал никогда. Да ты и из Маяковского знаешь только про розы и Лиличку, и то, благодаря тому, что у Васильева со своими стихами не всегда получается. — Я пгхостой вогхонежский комик, что с меня взять, — Антон специально картавит и наслаждается впервые за день искренним смешком от Арса. — Это, кстати, ответ и на второе твоё замечание. Ты, блядь, никогда не станешь для меня якорем, Арс, ты слишком лёгкий для этого, слишком любимый и слишком талантливый. У тебя никогда не получится потянуть меня никуда, кроме как вверх, и я в тебя верю, даже если ты сам почему-то перестал, — говорит и в глаза заглядывает. — И я повторю ещё миллион раз, я люблю тебя, это главное, Арс. — Я так тебя люблю, — беспомощно повторяет Арсений. Он до сих пор не понимает, как так вышло, что все его месяцы самокопания, тоски, злости, ревности вылились в две простые фразы. Откуда у Антона на него такое влияние, и почему он каждый раз ведётся? Но так легко ему не было уже давно. Арсений осознаёт, что одним разговором он не наладит свою собственноручно превращённую в пиздец жизнь, а их отношения не превратятся в американский ромком. И всё же ему не обязательно переживать всё это в одиночку. У него есть Антон Шастун, которому он выплеснул сейчас себя, поломанного и уставшего, и который, удивительное дело, не отвернулся, а вот, сидит тут и целует его ладони. И им надо говорить, надо проговаривать свои мысли и чувства, а не закрываться в себе, прячась не понятно от кого. От любимого человека? И пора уже наверное найти специалиста, чтобы разговаривать и может даже рисовать дурацкие картинки и чертить что-то на песке, но, по крайней мере, не творить хуйню и не доставлять проблем окружающим. К дочери надо съездить. Может даже с Антоном, если никто против не будет и графики совпадут. Антон, тем временем, продолжает целовать его запястья, губами проводит до сгиба локтя, дует туда осторожно, глаза свои невыносимые поднимает. — Арс, а ты. Ну. Ты спал с парнями? То есть пока мы, ну. В смысле, забудь, забей, пожалуйста, — Шаст выглядит так, будто сам хочет себя в этот момент отпиздить, Арс издаёт смешок. — Нет, Тох, сегодня было впервые, когда я в принципе подумал, почему нет, — Антон смотрит так, будто хочет, чтобы Арсений одновременно замолчал и продолжал говорить, объяснять, поэтому Арс продолжает — практика показала, что лучше ничего не игнорировать, — да и то, потому что я удивился. Он зашёл в туалет, и у него это, ну встал на меня. И он не знал, кто я, в отличие от девочки, которая полезла в штаны к Арсению Попову. Арс не уверен, что ему удалось донести основную мысль — ещё одну причину его убитого состояния, но Антон смотрит испытующе и вроде даже понимает, потому что: — Дурак. Я хочу тебя, потому что ты это ты. И какой ты дурачина на самом деле, мне известно. Но я люблю тебя, и у меня иногда на сцене встаёт, представляешь? Ну то есть привстаёт, не очень заметно в смысле, Арс, харе ржать! Просто порой ты такой пиздецово невыносимо красивый, что я не знаю, что с этим делать. Арсений обнимает его и мягко целует в шею, аккуратно поднимаясь к подбородку. — Только, Арс, пожалуйста, если я имею право просить тебя об этом, не трахайся с незнакомыми мужиками. И со знакомыми тоже, если это не я. А? Арсению смешно и — от себя не убежишь — приятно, он даже на секунду думает сказать Антону правду, но потом решает, что некоторые вещи всё же можно и скрыть. Если это в целях самоуважения, конечно. Поэтому он просто говорит, не уточняя: — Я бы и не смог, наверное, Шаст. Знаешь же, мне и тебя достаточно, — и кусает, негодяй, за ухо. — Это не очень горячо или хотя бы убедительно звучит, так-то, — на выдохе наигранно-недовольным тоном бурчит Антон, но рука Арсения лежит у него на груди, и он чувствует, как быстрее на первом предложении начинает биться Антоново сердце. — У тебя претензии какие-то? — Ну, раз уж мы решили говорить обо всём, то у меня скорее совет. Или просьба. Просто… В последнее время у нас не самый фееричный секс получался. Какой-то агрессивный, быстрый, — Шастун заливается румянцем и явно хочет оправдаться, но Арс не даёт, — нет, дело не в скорости, конечно. Просто мы были не настроены, и я скучаю по тем временам, когда мы, ну знаешь, исследовали. Раздвигали границы, изучали пределы, так сказать. Арсений смотрит из-под опущенных ресниц, знает, что от такого тона и взгляда Антона ведёт, хоть тот упорно этого не показывает. — Ну и ещё. В таком сексе всё же была и своя приятная особенность. Оказывается, — Арсений специально выделяет это слово, — что ты, когда злой, ещё и довольно-таки властный. Как в опоздании, знаешь. И это неплохо, я бы сказал. Доминирование там. Но в меру, конечно. Арсений смотрит, как у Шастуна горят щёки, румянец переходит на шею и уши, и он жутко доволен собой вообще-то. Потому что Арс сейчас практически прямо заявил этому ребёнку, что его заводит, когда Шаст жёстко его трахает, но засмущался при этом Антон. Размышления о том, как же он хорош, внезапно прерываются очень неожиданным образом — Шаст дёргает его за ноги, и Арсений скатывается с дивана на пол, довольно ощутимо ударяясь копчиком. Но его возмущённый возглас прерывают жадным поцелуем. Чувство такое, будто Антона надо было включить, потому что сейчас это не человек, а какой-то шквал эмоций и ощущений. Он не целуется — вылизывает Арсению рот, кусается и довольно сильно дёргает за волосы на затылке, заставляя его запрокинуть голову. — Шаст, Шаст, Шаст, — Арсению не хватает воздуха, — я сказал это на будущее, не уверен, что сейчас, после всего, это подходя-а-а. — Антон ставит засос на шее, и Арс давится стоном. — Тох, я не думаю, что… — Заткнись, Арсений, просто захлопнись, а? Мне так тебя не хватало, так, — Антон проводит языком по кадыку, прикусывает подбородок и лижет за ухом, — пиздецки сильно не хватало, Арс. Родной мой, красивый, охуенный мой. Мой. Ты просто ёбаное произведение искусства, ты знаешь? Арсений теряется, плывёт, плавится — что там ещё говорят в таких случаях? Антон повсюду — его язык, руки, его кольца, браслеты, его слова и вздохи мажут кожу, обжигая её. Арсений не знает, куда деться от этого напора, и он уже совсем не уверен, что это необходимо. У Арса стоит — и вот оно — Шастуну понадобилось всего лишь облизать ему ухо и прошептать, что он, подумать только, произведение искусства, и Арсений Попов готов. Потёк как сучка. И не только в переносном смысле. Арс теряет контроль, теряет способность выдавать что-то кроме стонов, теряет связь с реальностью, а Антон, пользуясь этим запускает руки ему под футболку, с силой проводя по бокам, больно царапая кольцами, а потом и вовсе сдирает своё изображение с Арсения, заменяя его своим же ртом. Такое ощущение, что он не может остановиться, ему необходимо вылизать Арсения с ног до головы, чтобы тот был сумасшедший, измученный, но разомлевший от удовольствия. И Антон уверен, что ему это ещё удастся, может даже сегодня. Но сейчас ему больше хочется другого — того, о чём говорил Арс — сильного и животного. Он отрывается от левого соска и рывком ставит размякшего Арсения на колени, а затем переворачивает его лицом к дивану. Попов что-то пытается возражать, но Шаст руками нащупывает его ширинку, а сзади прижимается к нему своим горячим даже сквозь одежду стояком, и Арс опять захлёбывается в стоне. Арсений вообще очень отзывчивый и громкий. В начале их отношений его это смущало. Антон хмыкает и в итоге до колен сдёргивает Арсовы ёбаные штаны, в которых его бёдра выглядят по-блядски соблазняюще — знает себе цену, говнюк — и жарко выдыхает тому в шею. У Арсения по спине бегут мурашки, пока Шаст ставит ещё один засос на позвонке, параллельно разделываясь с собственной одеждой. Закончив, он дёргает Арса за бёдра на себя и чувствует, как того трясёт. Это крышесносно хорошо, но: — Погоди, погоди, я сейчас, — у Арсения дрожит голос, а когда он встаёт, видно, что и ноги у него дрожат тоже. Немного пошатываясь, он добирается до шкафа, копается там пару секунд и возвращается со смазкой в руках. — Презервативов нет, но, я думаю, можно. По крайней мере, у меня всё, мммм, хорошо. Арс падает на колени, ложится грудью на диван — Антон удивлён, он был уверен, что Арсений заупрямится и попросит поменять позу, но, видимо, Попов решил, что хватит с них на сегодня пререканий. Антон наклоняется вперёд, мажет грудью по Арсовой спине, шепчет на ухо: — Ты единственный в моей жизни человек, с которым я трахаюсь без презиков. Арсений прерывисто выдыхает, а Шаст решает не нежничать и входит сразу двумя пальцами. Арс выгибается дугой, стонет, но не просит остановиться, поэтому почти сразу Антон добавляет третий. Арсений наклоняет голову, подставляя шею губам, и Шастун целует и лижет, и прикусывает — точно кот. Антону давно хотелось, а сегодня ему вроде как дали зелёный свет, так что он берёт Арсения за горло, аккуратно, но всё же ощутимо сдавливая, и Арс сильнее запрокидывает голову назад, а дыхание громкое, рваное. Шаст большим пальцем обводит губы, те приоткрываются, влажные, и глаза у Арсения блестят, почти обморочно, но оторваться нет сил. Арсений берёт его указательный палец в рот — облизывает, вбирает целиком — выглядит и ощущается это до жути пошло. Пошло до тянущей боли в паху. И Антон не выдерживает, входит, резко и сразу на всю длину — Арсов стон отдаётся вибрацией в пальцах, но он прогибается сильнее — и это оно, то, о чём говорил Арсений. Раньше у них такого не было. Антон вытаскивает свои пальцы из мягкого горячего рта и перекладывает эту ладонь Арсу на член, начинает водить медленно, в противовес быстрым и сильным толчкам бёдер — где только научился такой координации движений. Второй рукой он надавливает Попову на поясницу, заставляя прогнуться ещё больше, до приятной боли в спине, а потом резко дёргает Арса за тёмные волосы на затылке. Целует его мокрую спину, шею, и опять языком на ухо. Шепчет бессвязно: — Арсений, Арс, красивый мой, замечательный, самый лучший, Арс, такой чудесный, А-арс… Это какое-то сумасшествие, Антон не щадит их обоих, и кажется, что ещё немного, и они просто сдохнут от удовольствия. Он увеличивает темп ещё и ещё, рукой размазывает смазку и слюну по члену Арсения, пальцем проводит между яичек, и это, кажется, всё. Ему видно, как закатываются от наслаждения у Арсения глаза, как слюна течёт у него по подбородку, как он сжимается и кончает — много, сильно. Антон и раньше знал, что для хорошего секса нужна настоящая близость, только тогда удовольствие будет реальным, полным. А если к близости добавить ещё и эмоции — негативные тоже, не зря они в последнее время трахались практически всегда после ссор — то ощущения будут мощнее. Но того, что сейчас происходило, ему кажется, он в жизни не испытывал ни разу. Всепоглощающая эйфория, разрывающая тело любовь, злость за месяцы недопонимания, животное желание — всё это захлёстывает его с невероятной силой, и он чувствует это пятью толчками после Арсения, успевая вытащить член и кончая Арсу на поясницу как в своих ёбаных подростковых порно-фантазиях. Но Арсений не против, он только скулит как-то жалобно и, кажется, немного задыхается, мягко оседая с коленей на пятки. Антона самого потряхивает, кажется, что мир немного вертится, но он встаёт на ноги, идёт до ванной, берёт полотенце и на ватных ногах возвращается к Арсу. Тот сидит так же, будто вообще не двигался, только спина поднимается от мелких вздохов и до сих пор немного дрожит. И есть в этом что-то такое правильное, что Антона опять немного ведёт. Он опускается рядом с Арсом и, не сдержавшись, проводит языком по его позвоночнику снизу вверх, слизывая часть своей спермы, и это тоже так по-порнушному горячо, что Шасту кажется, будто он взорвётся. По спине Арсения проходит дрожь, Антон аккуратно вытирает его полотенцем спереди и сзади, садится голой задницей на диван — предпочитая не думать ни о том, что до этого на этом диване было, ни о том, что сделает Матвиенко, узнай он о таком кощунстве — подтаскивает Арса и сажает его к себе на колени. Арсений безвольный как кукла, ему хорошо, слишком хорошо, чтобы хоть к чему-то в этой жизни прилагать усилия, он и дышит-то с трудом. Но Антон склоняется к нему в поцелуе и не ответить невозможно. Столько удивительной ласки во всём этом моменте, нежности, которой давно не было, но по которой оба они соскучились неимоверно. Антон лениво слизывает пот с виска Арсения, тот ластится, разве что не мурлычет. И это такой момент уязвимости, что Шастун вдруг понимает — такого с ним никогда больше не будет, никогда в его жизни не будет чего-то, что хоть на каплю могло бы сравниться с Арсением. Шаст никогда не врал во время своих интервью — Арсений уникальный, неповторимый, таких, как он, не бывает, и это нельзя воспринимать как должное — Антону повезло, как никому до него не везло, и он сейчас чуть не проебал это из-за собственной тупости и упрямства. Он хватает Арсения обеими руками за щёки, трётся, целует: в глаза, в лоб, в губы, нос — везде, куда хочется. Арс расслабленно смеётся, открывает мерцающие в свете раннего утра глаза. Он красив до боли — мягкий после секса, ещё более соблазнительный и непристойный, чем обычно, со своей этой блядской сытой улыбкой, но в то же время ненавязчиво демонстрирующий слишком очевидную, пугающую беспомощность. От этого больно и ярко, и Арсений, наверняка, сам не представляет, что делает, что доверяется сейчас безгранично, и от этого только хуже, и блядь. Антон никогда не умел читать других людей. Антон никогда не умел не читать Арсения. Поэтому так глупо выглядят сейчас эти месяцы упрямства и гордости. — Господи, как же я тебя люблю, что ты со мной делаешь, Арс? Арсений лишь трётся носом о его щёку, глаза зажмуривает. Непонятно, сколько времени они так сидят — кажется, что проходит целая вечность в этой ласковой, томной неге, и им бы сейчас спать, столько нервов потратили за последние сутки, столько сил убили на выяснение отношений, но Антон смотрит на Арса сейчас и не может удержаться, в нём загорается какая-то болезненная необходимость, ему мало одного раза. Сейчас ему нужно измотать Арсения, измучить его, чтобы он опять потерял над собой контроль, и кто там сегодня говорил про раздвинуть рамки? Поэтому Антон опять без предупреждения хватает Арса за бёдра, сжимает крепко, стаскивает с себя, ставит на колени лицом к спинке дивана — для того, что он задумал так удобнее, да и коленки у Арса наверняка стёрлись после предыдущего раза. Арсений не понимает, что происходит, поворачивает голову, глазами глупо хлопает на то, как Антон слезает с дивана и сам всё же становится коленями на пол. Внезапно взгляд его проясняется, но Антон предупреждающе зыркает на него, так что Арс не произносит ни слова, только утыкается лицом в диван и стонет стыдливо. Антон давит ладонью на поясницу, заставляя прогнуться, гладит ноги, целует бёдра лёгкими невесомыми поцелуями, а потом кладёт руки Арсу на ягодицы, раздвигает их и касается языком. Сначала просто водит по кругу, потом решается надавить, облизывает крест-накрест, шире разводит ноги, ласкает глубоко, сильно. Арсений хнычет, кажется, он никогда не издавал такие звуки, тянется рукой к собственному члену, который опять напряжён, и Антон ловит какой-то садистский кайф, ударяя его по этой руке. Арс шипит, но намёк понимает, хватается ладонями за спинку дивана, скулит. Антон заводит руки под Арсовы блядские бёдра, притягивая его ближе, проникает внутрь языком жёстко, резко. Арсений выстанывает его имя вперемешку с ругательствами, по его телу идут волны, он уже мокрый внутри — язык Антона пошло хлюпает, и блядский боже, это лучшее, что Антон делал в своей жизни. Они окончательно выматываются спустя ещё два раза, и Арсений в принципе не понимает, как его тело это осилило — даже в годы бурной молодости, когда казалось, что весь мир твой, он выдыхался после третьего. А сейчас он измучен до предела, вымотан, может только дрожать и бессмысленно хватать ртом воздух, но бесконечно и абсолютно счастлив. Антон обессилено наклоняется, целует в губы и ложится прямо на него. Он разомлевший, с влажным взглядом, горячим ртом и трясущимися руками. Арсений словно подросток с гордостью думает, что это он его довёл до такого состояния, похвастаться, жаль, некому. За окном уже очевидное утро, через 20 часов у них вылет до Комсомольска-на-Амуре, Антону ещё разбираться с Ирой, а Арсению, очевидно, объяснять Серёже, что не так с диваном, и друг с другом им ещё так много разговаривать и решать столько наболевших вопросов, но всё это кажется таким незначительным в разрезе того, что они имеют. Арсений думает, что секс нельзя назвать панацеей в отношениях двух взрослых людей. Да и вряд ли вообще существует стандартный принцип решения проблем между влюблёнными. Но разговоры, искренность, желание разобраться и помочь — над всем этим надо работать и прививать себе как неизменную аксиому — залог того, что вы хотите, чтобы получилось. И над всем этим надо работать, и Арс готов. Понятно, что просто не будет, не в их ситуации, не с их исходными данными. Но сейчас он чувствует в себе силы и желание бороться за эти отношения, за Антона. Они лежат друг на друге на так и не разложенном диване в чужой квартире где-то в Москве — городе, который оба не могут назвать домом, но который подарил им всё, что у них сейчас есть — солнце уже вовсю светит в окно, и по заверениям Серёжи, которому Арс догадался написать, когда они решили, что всё же необходимо поесть, он приедет примерно через полчаса и лучше бы им обоим быть как минимум в трусах. И пускай реальность не всегда соответствует ожиданиям Арсения, сейчас ему кажется, что порой она может быть даже лучше. В этой реальности меньше, чем полчаса назад, ему стонали в ухо о том, какой он красивый и желанный, его тело удивляет своей выносливостью и жаждой удовольствий, а Антон Шастун дышит ему в шею, одна его рука запуталась в Арсовых волосах, а второй он переплёл с ним пальцы, и Арсений чувствует — знает — что он на своём месте, что он, сука, именно там, где должен быть.