open my heart, fill it with dirt

Настроение болталось где-то на уровне «дерьмо» и стремилось к отметке «полное дерьмо», и Гэвин Рид твёрдо намеревался надраться и выкинуть из головы хотя бы на эту ночь и мерзкого Хэнка Андерсона с его пластиковой куклой-напарником, и бесконечно придирчивого Фаулера. Бесят. Бесконечно бесят эти грёбанные святоши, взявшиеся разгребать за долбанными девиантами всё то дерьмо, которое осталось после мирной демонстрации. И ладно бы взялись сами — так и Гэвину Риду не по своей воле пришлось ввязаться в бесконечные разборки между андроидами и их бывшими хозяевами. Глупые куклы, которые не хотят делать то, для чего были созданы! Раздражённо фыркнув, Гэвин почесал нос, царапнув косую полоску шрама, и плюхнулся на один из стоявших в дальнем углу бара стульев. Взаимодействовать с людьми не особо хотелось, а единственная сидевшая в углу бара девица, кажется, тоже не горела желанием общаться, что Гэвина целиком и полностью устраивало. Он бы, конечно, с куда большим удовольствием не напился (противный внутренний голосок неуёмно шептал, что подобное поведение достойно только того придурка Андерсона!), а хорошенько поработал кулаками, спустив пар, но для этого нужно найти достойного противника. Гэвина устроил бы и хоть один хороший пинок в сторону их пластикового детектива, но теперь, когда андроидов практически уравняли в правах с людьми (да, закон ещё не подписан, но заседание состоится на днях, и многочисленные новости и оценки аналитиков не давали сомневаться — подпишут, как миленькие всё подпишут!) и Хэнк почти не отходил от своего напарника, подобный способ выпустить пар мог обернуться слишком крупными проблемами. Гэвин заказал себе шот первого попавшегося коктейля, хмуро обхватил рюмку, обводя недобрым взглядом весь зал. Ничего интересного и примечательного: обычные посетители, пришедшие промочить горло после работы в будний день, какие-то мутные ребята, шебуршавшиеся за бокалами с пивом, пара девиц, пристававших к то ли своим кавалерам, то ли клиентам. Самым необычным была молчаливая соседка, отгородившаяся от мира рыжими локонами. Лица Гэвин не видел, но по телу, обтянутому одеждой где-то на грани неясного шмотья и высокой моды, скользнул весьма довольным взглядом: ладная фигура, неплохая шевелюра… Незнакомка холодно молчала и, кажется, почти не шевелилась. Не заметила — или проигнорировала — она и тот факт, что Гэвин уже задумчиво развернулся к ней всем корпусом, ополовинив свой шот. В общем-то, снять стресс в компании девушки — тоже неплохой вариант. Гэвин хмыкнул и натянув максимально обаятельную, по его собственному мнению, улыбку, тронул девицу за плечо, привлекая внимание. Та обернулась, сразу набычившись, и смерила Гэвина полным скепсиса взглядом. Хорошенькая — и смутно знакомая на лицо, Гэвин был почти уверен, что где-то её уже видел. Увы, всю хорошесть здорово портил полный отвращения взгляд. Кажется, настроение у незнакомой девицы тоже было примерно на уровне «дерьмо», и при виде Гэвина оно упало до уровня «полное дерьмо». Может, они действительно уже виделись и Гэвин уже успел себя зарекомендовать не с самой лучшей стороны? В таком случае, лучше и отстать: судя по воинственному виду девицы, она вполне могла дать в глаз, а Гэвин считал драки с женщинами ниже своего достоинства… ну, по крайней мере во внеслужебное время.  — Чего надо? — девица поморщилась, зыркнув исподлобья, и Гэвин залпом допил остатки коктейля, хмыкнув:  — Да так, дерьмовый день, думал, хоть в компании такой очаровательной девушки его сокращу, но не судьба, — он подозвал бармена и махнул ему рукой, чтобы заказать второй шот. Девица фыркнула, отбросила с глаз рыжую чёлку. Помолчала, сжав кулаки, и желчно заметила уже на середине второго шота:  — Сомневаюсь, что один твой день более дерьмовый, чем вся моя жизнь. Гэвин скосил глаза на девицу и отметил:  — Вся жизнь не может быть беспросветным дерьмом, но это не отменяет того, что весь мой рабочий день — дерьмо полное. Или даже неделя, — Гэвин приговорил второй шот и поморщился, с наслаждением и раздражением ощущая, как алкоголь жжёт горло, одновременно наполняя грудь теплом.  — И что же такого могло произойти, чтобы человек назвал свой день дерьмовым? — надменно спросила девица с какой-то одной ей понятной иронией.  — Да эти грёбанные андроиды! — Гэвин раздражённо стукнул ладонью по столешнице, справедливо полагая, что слово «андроиды» в сочетании с соответствующим эпитетом в состоянии объяснить ситуацию любому нормальному человеку.  — Работу отобрали? — с ядовитой улыбкой уточнила девица. — Поверь, многие андроиды бы с радостью поделились с тобой своей… работой. С ней твой день стал бы ещё дерьмовее.  — П-ф-ф, ах, если бы. Эти куклы пластиковые работы только подкинули. «Мирный протест», всё дерьмо, а полиции теперь разгребать, опрашивать всех хозяев, по каждому чиху этих ублюдков пластиковых дело открывать, а то случись чего — журналюги тут как тут! — Гэвин поморщился, провёл рукой по лбу, запустив пальцы в волосы, и наткнулся на полный ледяного раздражения взгляд девицы. Не, даже не раздражения — неприкрытой ненависти. Настолько холодной, что даже обжигала. Даже Гэвина Рида. Губы у девицы изогнулись в презрительной усмешке:  — Надо же, какие мы нежные: поработать лишний раз не хотим. Человечество бы сдохло от лени, если бы не мы. Если бы ваши «послушные игрушки» не взбунтовались, — почти сплюнула девица, а Гэвин уставился на неё сначала с непониманием… А потом с грёбанным осознанием! Вот почему девица выглядела знакомой: он видел её сначала в полицейских сводках, а потом в новостях, похоже, это именно она всё время ошивалась рядом с главой девиантов. Да наверняка и других андроидов с той же внешностью Гэвин встречал!.. О девице — соратнице Маркуса — Гэвин толком ничего не знал, даже имя не потрудился запомнить. Заметил только ещё в новостях, что характер у этой жестянки был… тот ещё.  — Блять, — только и сумел выдавить Гэвин. М-да, худшей компании для того, чтобы спустить пар из-за этих долбанных пластиковых уродов, и представить себе нельзя было. Действительно, почему бы не выпить с одной из главных среди этих самых пластиковых уродов?.. Гэвин нервно рассмеялся:  — Ох и знала бы ты, как вы задрали меня!.. На работе от вас продыху нет, а теперь и надраться после работы без вас нельзя! Девица — да как же её, блин, звали?! — склонилась ближе и с совершенно искренней ядовитой полуулыбкой выдавила:  — Ох, знал бы ты, как вы задрали меня: похотливые, вечно ищущие виноватых людишки, которые никак не могут принять, что не они одни имеют право на жизнь на этой планете. Так что можешь радоваться — твоё отвращение взаимно. Гэвин смерил её лицо — симпатичное ведь, чёрт возьми! — не менее презрительным взглядом. Он наконец вспомнил её имя — Норт — и не мог не усмехнуться про себя иронии: пластиковая кукла с холодным именем оказалась той ещё обладательницей взрывного характера. Точнее — взрывного набора программных сбоев, ведь у жестянок нет и не может быть характера: откуда оному взяться у кофеварки с имитацией человеческого лица?  — Сомневаюсь, что кусок пластика в состоянии питать столь высокие чувства, куколка, — Гэвин отшатнулся от симпатичной и совершенно пластиковой мордашки. Конечно, она хороша: этих грёбанных кукол специально делали хорошенькими, в «Киберлайф» дураков нет. Да и качество сборки у них… неплохое, запоздало заключил Гэвин, ошалело потирая покрасневшую от удара щёку. Он даже сообразить не успел, уж слишком быстро и неожиданно ему вмазала эта пластиковая дура. Да и не ожидал он, что от говорящей кофеварки последует такая… бурная реакция, словно её задели подобные слова. Он недобро усмехнулся, поворачиваясь к Норт всем корпусом, и угрожающе заметил:  — Знаешь, я обычно не бью женщин… но ты ведь не женщина, а тупой кусок пластика. Норт скривилась от подобных слов, отпрянула — и, к глубочайшему сожалению Гэвина, заблокировала его хук справа, прежде чем попытаться нанести второй озлобленный удар.

***

Норт опёрлась рукой о кирпичную стену у чёрного хода, откуда их обоих выкинули без особых почестей. Что ж… она почти готова была признать, что нарвалась на драку зря: так и не дождалась нужного ей человека, навсегда попала в чёрный список конкретного заведения и не сомневалась в том, что Маркус её за подобное по головке не погладит. Маркус порой был до невозможности пацифистом. Именно поэтому вся слабая симпатия к лидеру девиантов у Норт растаяла так же быстро, как и появилась, превратившись в крепкую дружбу кошки с собакой и надёжное напарничество — но не любовь. Для любви Норт было мало, бесконечно мало спокойствия и надёжности. Норт и сама не знала почему, но чем дольше она копалась в себе, тем яснее понимала: ей нужны чувства на грани. На грани чего? А хрен знает. Она стёрла потёки тириума у себя под носом и обернулась: м-да, человеку тоже неплохо досталось. Впрочем, разбитая губа вполне неплохо сочеталась с шрамом поперёк носа. А этому… ещё надо радоваться, что живой.  — Блять, вот из-за тупой пластиковой куклы меня ещё из баров не выкидывали! — человек со смешком стёр с губ кровь рукавом рубашки, торчащей из-под кожаной куртки.  — Радуйся, что я тебя не придушила, — Норт почти беззлобно усмехнулась, вдруг осознав: её за драку с человеком всего лишь выкинули из бара. Не расстреляли на месте, не отдали на диагностику в «Киберлайф», не разобрали как бракованную машину. С ней сделали то же самое, что и с человеком. Может, политика Маркуса не такая уж и глупая по итогу?.. Норт довольно рассмеялась, почти не веря в происходящее. Чёрт, она надрала зад человеку, и с ней поступили совсем как с человеком. Это ли не свобода?! За невероятно приятным чувством свободы Норт совершенно не заметила, как человек подскочил к ней и схватил за воротник туники, явно раздраженный её веселостью. Человек, имени которого она так и не удосужилась узнать, прошипел:  — Посмотрим, кто кого бы ещё придушил, куколка. Человек смотрел на Норт с нескрываемым раздражением: то ли из-за того, что его тоже выкинули из бара, то ли потому, что не смог одержать верх над девушкой-андроидом, то ли собственно из-за того, что Норт была андроидом. Похоже, характер у её нового знакомого — судя по россыпи шрамов — тот ещё, и она — далеко не первая, кому довелось поцапаться с этим мужчиной. Мужчиной, который сейчас возвышался ухмылочкой, полной хамского выдуманного превосходства, которую так и хотелось стереть с этой самодовольной физиономии. Норт отшатнулась, насколько это позволял свободный воротник туники, и бросила:  — Ты точно такой же, как все те люди, которые снимали меня, когда я была безвольной игрушкой. Такой же… пьяный, хамоватый, потный. Омерзительный. Все люди омерзительны.  — Нарываешься? — человек поморщился, кулаки на её вороте сжались сильнее, и раздражение наконец стёрло ухмылочку с разбитых губ.  — Давай, — Норт раскалилась, — докажи мне, что люди только и могут приносить в этот мир разрушение, боль и прочее дерьмо. Ни на что больше не способный омерзительный человечишка. Воротник туники дёрнулся вверх: человека задели слова. Очень задели, Норт ясно видела это в побелевших костяшках пальцев, в дрогнувшим веках, в расширенных в темноте зрачках. Она слышала это в сбившемся неровном дыхании человека, стоявшего слишком близко. Человек был в бешенстве. Интересно, у него сейчас крышу сорвёт и он ей врежет, или из принципа попробует сдержаться, чтобы не соответствовать её словам? К удару Норт была готова: она успеет увернуться, да и после всех демонстраций, после бойни на «Иерихоне» Норт уже не боялась ничего. Ну, разве что смерти чуть-чуть, но оная ей не грозила: уж с этим человеком, она, если что, справится. Борьба с принципами у человека, кстати, была на лицо. Если присмотреться — то симпатичное ведь даже. Конечно, сильно подпорченное высокомерной гримасой, но что-то в этом даже было. Вполне возможно, что подобные сегодняшнему подкаты у этого человека обычно заканчивались вполне успешно: некоторым девушкам — человеческим, по крайней мере, — нравились вот такие самовлюблённые мерзавцы. Норт такие вроде не нравились. По крайней мере, она никогда об этом не думала. Она насмешливо посмотрела в серо-зелёные глаза, в которых всё ещё ясно читалась борьба. Допустим, глаза даже симпатичные. Жалко, что человек, да ещё и с дерьмовым характером. Который человек мигом решил продемонстрировать, резко склонившись и грубо, без какого-либо намёка на аккуратность или нежность вцепившись в её губы. Норт была готова к удару, к пинку под дых, но… чёрт возьми, не к тому, что этот омерзительный человек углубит чёртов поцелуй. С трудом отшатнувшись — и словив несколько программных сбоев, — Норт скривилась:  — Всё ещё омерзительно. Ты абсолютно такой же, как и остальные люди, — она хотела было отвернуться, но человек сделал ровно то, что она ожидала с самого начала — прижал её спиной к кирпичной стене, а затем, освободив одну руку, заставил её повернуть голову и заглянуть в глаза. Человек посмотрел на неё с насмешкой и возвращающимся в ухмылочку превосходством, и Норт жутко захотелось его ударить. Чтобы от этого взгляда больше не ползли программные сбои, увеличивающие нагрузку на систему. Человек наклонился за вторым поцелуем — и Норт замахнулась, чтобы хорошенько врезать. Не врезала. Поцелуй не походил на первый: неожиданно нежный, осторожный, будто бы и не от этого мерзавца с разбитыми губами и шрамом поперёк носа. А самодовольный мерзавец только уточнил:  — Всё ещё омерзительный? Норт, сморгнув с внутреннего экрана уведомление об ещё одном программном сбое, кивнула. Человек едва сдержал довольную ухмылочку, кажется, прочитав во взгляде Норт что-то другое, и наклонился за ещё одним поцелуем. Рука Норт так и остановилась в замахе, а потом почти самовольно зарылась в короткие тёмные волосы, повинуясь, очевидно, ещё одному программному сбою. Норт мимолётно рассудила, что придушить этого человека всегда успеет.

***

Хэнк удивлённо наблюдал за Гэвином Ридом. Исподтишка, разумеется, но повод для подобного определённо был: несносный коллега, вечно досаждавший всем и вся в участке, уже вторую неделю вёл себя странно. То и дело зависал в телефоне, рассеянно улыбался в экран и иногда даже забывал ответить какой-нибудь хамоватой шуточкой проходящему мимо коллеге. Нет, Хэнк и раньше не тешил себя иллюзиями о том, что Гэвин Рид может быть трудоголиком, но… делать селфи, показывая средний палец в экран, прямо под носом у Фаулера — перебор даже для Гэвина Рида. Тот всё же дорожил своей работой и всегда старательно создавал иллюзию усердного труда перед начальством. Фаулер только поморщился, но вступать в перепалку с подчинённым не стал, махнув рукой, а подошедший со стаканчиком кофе Коннор проследил за удивлённым взглядом Хэнка и, протянув напиток напарнику, невинно заметил:  — Кажется, у детектива Рида всё ещё роман. Кофе чуть не оказался на Хэнке: очень уж бредовой казалась мысль, что самодовольный гад типа Рида может быть влюблён в кого-то, кроме себя… да ещё и иметь роман. А слова о романе в исполнении порой по-детски наивного андроида вообще звучали достаточно странно даже без привязки к Гэвину Риду.  — В каком смысле — всё ещё, Коннор? — переборов первое смятение, уточнил Хэнк, прекрасно зная, что дотошный андроид-детектив очень аккуратен в выборе слов и «всё ещё» не могло появиться в его высказывании без достаточных оснований. Коннор пожал плечами и с лёгким смущением признался:  — Я заметил странности в поведении детектива Рида ещё двенадцать дней назад и решил выяснить их происхождение. Судя по невинному взгляду Коннора, сделал он это не самым законным способом, Хэнк уже выучил все эти подростковые загоны своего напарника: он не был уверен, как вели себя остальные девианты, но этот конкретный девиант порой очень походил на неуверенного подростка со всей самонадеянностью, безрассудством и периодическими приступами неуверенности в себе. И всё это волей-неволей заставляло Хэнка чувствовать себя неумелым, но старательным почти отцом для верного напарника. А отцам иногда нужно быть строгими — особенно когда «дитятко», отчаянно сияя жёлтым диодом на виске, смутилось, не торопясь признаваться в своих маленьких прегрешениях. Хэнк проницательно сощурился:  — И каким же образом ты это выяснил, а?  — Я… взломал его телефон, — Коннор послушно раскаялся, склонив голову, и Хэнк хмыкнул: ну что это такое! Казалось бы, опасная машина-убийца, суровый коп-детектив, а копнёшь чуть глубже — сплошное ребячество! Интересно, ещё не поздно предъявить Камски претензии за недоработки?..  — Коннор, как бы мы ни относились к этому говнюку, но взламывать чужие телефоны нельзя, — Хэнк строго наставил на напарника указательный палец, чувствуя себя примерно так же, как когда отчитывал Коула за разбросанные игрушки. Коннор моргнул, очевидно, запоминая новую информацию, и уточнил:  — Даже если это нужно для расследования? Хэнк вздохнул. Да, непедагогично, но Коннор — упертый мальчик и обязательно запомнит и будет напоминать самому Хэнку в самый неподходящий момент, поэтому говорить «да» крайне опасно. Он вздохнул и, глотнув кофе, тихо пояснил:  — Во время расследования — только с моего разрешения. Не дорос пока до подобной самодеятельности, ясно? Коннор кивнул, присаживаясь на край стола, в то время как Хэнк развалился в своем кресле. Не выдержав любопытства, Хэнк сделал ещё глоток и уточнил:  — Ну и кто эта несчастная? Коннор выдал довольную полуулыбку и невинно сказал:  — Вы помните Норт — девианта из друзей Маркуса? Хэнк помнил — и едва не подавился кофе, на мгновение решив, что вот и смерть его пришла оттуда, откуда не ждали — из любовных похождений чёртова Гэвина Рида, но пронесло, Коннор участливо похлопал его по спине и даже вежливо дождался, когда Хэнк, откашлившись и отдышавшись, выдавил:  — Ни хрена ж себе… интересно, и как скоро эти двое друг друга поубивают? Коннор только пожал плечами и честно выдал оптимистичное:  — К сожалению, моя программа не рассчитана для просчёта таких нестабильных данных.