найти рай.

— Ты опять флиртовал с фанатками, — дует губы Чону, сидя в комнате Лукаса в общежитии после утомительного промоушена. — Я смотрел трансляцию. — Ты же знаешь, что так нужно, — отвечает Лукас и оглаживает тому щеку своей большой ладонью. — Это наша работа — флиртовать с ними, быть идеальными и прекрасными. — Мы не идеальные. — Только ты. Ким улыбается от его слов, хоть и знает, что вовсе не идеален, и, словно котенок, тянется к чужим теплым рукам, ластится и вот-вот замурчит. У него во взгляде что-то нечитаемое, загадочное, томное. — Я хочу быть единственным, кому ты даришь свою любовь, Юкхей. Чону нравится называть его так наедине. Он имя — Юкхей — произносит протяжно, словно сладкий сироп, растекающийся по губам. — Детка, ты же знаешь, что я люблю тебя больше всех. Но Чону лишь в ответ хмурится. — Сколько любви ты хочешь? — сдается Лукас. — Всю, которую ты только можешь дать, — шепчет Ким и хватается за чужую руку, которая ему скользит уже по шее. Юкхей тогда бережно берет того за подбородок и приближается медленно, будто дразнит; а Чону загипнотизирован чужими движениями, лицом, взглядом. Он рвано выдыхает в нетерпении — становится в комнате жутко жарко. Лукас приближается к нему томительно медленно, разжигая огоньки, которые быстро вспыхивают целыми неконтролируемыми пожарами у Кима в груди, в глазах, в сердце. Юкхей кусает ему нижнюю губу, оттягивает ее зубами. У Чону вырывается еле слышный стон, от которого у Лукаса по телу пробегаются мурашки. Он затем облизывает место, мгновение назад, которое он кусал, и целует сладкие губы. Валит одновременно на спину размякшего Чону и расстегивает ему рубашку, надетую на голое тело. Отрываясь от губ, он каждый сантиметр открытой кожи ему целует, оставляет следы, расцветающие на утро лиловыми цветами. — Больше, больше, — молит-указывает Ким. — Чтобы на других даже не осталось. Лукас тогда покусывает фарфоровую кожу, не пропуская ни одного ценного кусочка его тела. Он его боготворит своим языком, оставляя влажные дорожки из поцелуев и укусов. Чону ему в волосы рукой зарывается и тихо-тихо мычит от удовольствия, изгибаясь в теле, и Юкхея это чертовски заводит. Он руками ласкает идеальное-неидеальное поджарое тело, заставляет перед глазами искры танцевать вальс. Комнату заполняет что-то такое, от чего сносит крышу, и весь здравый смысл куда-то исчезает: улетучивается напрочь. Лукас опускается рукой ниже и ниже: вдоль шеи, по груди, животу, задевая все чувствительные места, которые уже выучил наизусть, словно карту мира. Может, потому что Чону и есть весь его мир? Он стягивает по пути с Кима спортивные штаны, которые так легко с него сползают, освобождая все новые и новые участки изнеженной идеальной кожи. Следом запускает руку под трусы и лишь слегка прикасается к чужому возбуждению: проводит по нему вверх-вниз, слыша протяжный сладкий стон. Он своими пальцами вызывает у Чону электрические разряды, пробивающие ему тело удовольствием. Юкхей наслаждается чужими сбивчивыми вздохами, пока у самого внизу живота разливается жар, и в трусах становится совсем тесно. — Юкхей, пожалуйста, — молит Чону. Лукасу до чертиков нравится, когда его имя произносит Ким. Он его с любовью, нежностью, томностью и возбуждением. Лукас ему отвечает той же любовью и нежностью, пробегаясь кончиками пальцев по чувствительной плоти, до дрожи заводя Чону, который крепче хватается за темную копну волос Юкхея. И Юкхей продолжает дразнить руками, доводить до предела, до судорог в теле. Он спускается губами от шеи до груди и ниже, и ниже: оставляет поцелуи, ярко контрастирующие с укусами, которые слегка ноют и доставляют Чону больше удовольствия. Он губами достигает резинки трусов, которую он оттягивает зубами, помогая руками стянуть ненужную ткань, освобождая чужое вставшее пульсирующее возбуждение. Лукас дразнит языком головку и затем берет его в рот, слыша неровный выдох. Чону толкается бедрами навстречу чужому рту, плотно охватившему его член. Влажно, тепло и жутко приятно. Для него эта близость значит намного больше, чем обычные слова о любви. Ким понимает, что нужен; он любим по-настоящему, потому что чувствует это в каждом прикосновении, поцелуе, осторожном или резком толчке, в собственном имени, которое Лукас стонет своим низким бархатистым голосом. Чону так важно знать, что любят его не только на словах. Чону так важно знать, что Лукас не просто любит его губы, его тело, его милые улыбки. Чону важно знать, что любим он всецело и полностью: каждым сантиметром кожи, каждым произносимым словом, каждой родинкой, шрамом, пунцовым синяком или засосом, каждой неидеальной идеальностью, каждой идеальной неидеальностью. Лукас заставляет его быть на пределе, словно бы он стоит на краю обрыва и в следующую секунду почва под ногами обрушится, и он рухнет в бездонную пропасть: мучительного блаженства и нескончаемой любви. Ким выгибается в спине так, что кажется, что вот-вот он сломается пополам. От бьющего в голову жара он думать ни о чем не может, кроме Лукаса. Без него существование Чону — полно бессмысленности и бесцельного блуждания. Юкхей сосет чертовски хорошо. Так, что Киму кажется, что в любую секунду он кончит, но Лукас лишь дразнит, доводит до предела и останавливается, вызывая у Чону измученные стоны, почти молящие. — Потерпи еще немного, — горячим дыхание тот обдает ему кожу, и у Кима пробегаются мурашки по телу новыми волнами. Этот низкий голос подобен алкоголю, и пьянит он сильнее всего на свете. Ким пытается сдержаться, хватаясь за волосы Лукаса крепче, пока тот его мучает своей нежностью. Лукас его любит. Во всех возможных смыслах этого слова. Лукас любит его на белоснежных смятых простынях, любит, когда смотрит на него на публике и не может даже прикоснуться, любит, когда находится далеко-далеко, в тысячах километров, и может только отправлять смешные сообщения-пожелания-спокойной-ночи из-за загруженного расписания. И Чону этого достаточно. О большем он никогда и не просил. Ему не нужны романтичные ужины при свечах или наблюдения огненных закатов. Главное — знать, что нужен и важен. Он, отстраняясь от возбуждения Кима, проталкивает внутрь него аккуратно пару пальцев, исцеловывая ему внутреннюю часть бедер. У Чону от неожиданности перехватывает дыхание, словно в первый раз, и с губ срывается шепот: — Скорее, — в комнате, кажется, пожар, потому что слишком жарко и дышать уже нечем. — Черт, знал бы ты, как сильно я тебя хочу. И Чону знает, потому что хочет почувствовать Юкхея в себе не меньше: тело к телу, губы, слившись в поцелуе, целый красочный мир только для них двоих — в глазах друг друга. Лукас скользит пальцами одной руки по члену Кима, а другой — в отверстии, растягивая его. Он наблюдает за млеющим от его касаний Чону и искренне наслаждается этой картиной: подрагивающими ресницами, рваными вздохами, закусанными губами, дрожащим телом. Отстраняя свою руку от возбуждения Кима, он одним движением расстегивает ремень на брюках и отбрасывает в сторону, не останавливая своих движений пальцами внутри Чону. Снимает абсолютно лишнюю сейчас одежду и заодно с ними трусы, которые летят в том же направлении, что и ремень. У него возбуждение — аж до боли и плывущих картинок перед глазами. Чону из-под полуприкрытых век глядит на обнаженного идеального Юкхея и облизывает сухие губы в предвкушении. Ему хочется молиться на его тело, каждый его миллиметр, каждый прекрасный изъян и недочет, который так прекрасно смотрится на нем. Ким Чону любит Лукаса за все его неидеальности. Они для него самые красивые и невероятные; все то, чего Юкхей стесняется, Чону любит в нем больше всего: небольшие шрамы, родинки, царапинки и многое другое, что ему хочется хранить лишь в собственной сокровищнице воспоминаний. Ким издает тихие стоны, когда Лукас задевает ему чувствительное место пальцами, и прокусывает собственную губу до крови. Тогда Юкхей тянется к нему за поцелуем, слизывает темно-алые капли, застывшие у него на покрасневших устах. Скользит по чужому телу уверенно, немного собственнически: хочет почувствовать его целиком. Киму чуть ли не кричать хочется от того, как сильно ему хочется уже почувствовать Юкхея в себе. Член от пульсирующего возбуждения ноет, а в голове — белый шум, сквозь прояснения которого он замечает Лукаса. Лукаса, который готов его любить. Он громко стонет, когда наконец-то чувствует обжигающее тепло чужой возбужденной плоти возле прохода, и замирает, словно парализованный. Лукас входит медленно в узкое отверстие и рычит на ухо Чону, покусывая следом мочку. Ким цепляется ему за спину, и с каждым его сантиметром впивается в кожу ногтями сильнее и сильнее. Хнычет и шипит от переполняющих чувств, потому что ему так чертовски хорошо, что описать словами тяжело. Юкхей входит в него медленно, плавно, чтобы не навредить. Он протяжно стонет в поцелуй и начинает двигаться: сначала осторожно, а затем — постепенно ускоряя темп. В Чону узко, горячо, до дрожи в теле — непередаваемо. — Люблю, — шепотом ему на ухо, бархатом по коже, бабочками в животе. Он двигается, и по комнате разлетаются пошлые звуки: шлепки, всхлипы, влажные, заводящие, резкие, как удары грома, и тихие, еле заметные, как дуновение летнего ветерка. Лукас выбивает весь дух из Кима, любит его каждым движением. А Чону кусает ему плечо, оставляет отметины на коже, чтобы все знали, что Лукас лишь его. Даже если все эти отметины на утро Лукас искусно замажет тоналкой, заклеит пластырем или просто наденет свитер с длинным воротом. Но Ким точно знает, что Лукас только его. Лукас знает, что Чону только его. Даже если остальные не видят и не знают, что происходит за кулисами всего этого театра притворства. Ким стонет тому в ухо, обжигает чувствительную кожу языком, оставляя влажный след от мочки до ключиц, стонет ему вновь и вновь в губы, страстно целуя их. Лукасу нравится наблюдать за надрывными выдохами Чону, еле заметными капельками пота, застывшими у него на лбу сияющими крохотными жемчужинками в приглушенном свете. Лукасу нравится, какие чувства у него вызывает Ким Чону. Целый невероятный спектр: нежность, дикую ревность, любовь, жалость, радость, грусть, смущение и бесстыдство. Тот понимает его с непринужденной легкостью, а Юкхей Чону иногда вообще не понимает. И любит их недосказанность, которая превращается в настоящий диалог двух тел, как сейчас на кровати среди мягких подушек, скомканных простыней и одежды. Тепло, исходящее от него, поселяется в груди ярким огоньком. Который становится все больше и больше, пока не сжигает Лукаса заживо. У Юкхея разливается по телу тот самый обжигающий изнутри пожар от каждого нового толчка. Внутри него рядом с таким Чону просыпается что-то дикое, побуждающее двигаться быстрее, грубее, заставляя срываться с чужих губ стоны, вскрики и всевозможные признания в любви. Ему кажется, что вот-вот, и он уже сдерживать себя совсем не сможет. Потому что с Ким Чону сдерживаться не хочется. Лукас двигается внутри того быстрее и быстрее, пальцами сдавливая чужие бедра, от чего позже на них появятся пурпурно-лиловые следы его любви. Любви, которую только он может подарить. Чону под ним немеет и выгибается от каждого нового толчка, когда член Юкхея задевает чувствительную точку раз за разом, доводя того до кульминации. Вскрикивает приглушенно. И дарит свою любовь в ответ: разнеженными поцелуями, разрядами тока по коже. Чону кажется, что они слились во что-то абсолютно единое. Полнейший симбиоз двух тел. На любое движение одного, другое чувствительно отзывается. Киму кажется, что это прекрасно. И неописуемо чувствовать. Просто чувствовать то, что чувствует он. Нечто намного большее, чем простой физический контакт. А феерию чувств и эмоций, которые яркими всплесками красок раскрашивают мир перед глазами. Лукас томно рычит Чону на ухо, делает еще один резкий толчок и кончает, изливаясь тому внутрь. Ким чувствует, как тот его наполняет своим семенем, и стонет его имя: «ЛукасЛукасЛукасЛукас». И кончает без рук: судороги сковывают его тело от наступающего оргазма, а в голове начинают взрываться разноцветные фейерверки — такие же, как они смотрели совсем недавно на фестивале, — и по его животу разливается белесая вязкая жидкость. Юкхей падает на него изнеможенно и дышит тяжело в такт ударам сердца Чону, которое так и норовит выскочить из груди и отправиться в свободный полет. Так они лежат еще несколько минут, пытаясь прийти в себя: Лукас, скользящий невесомо по фарфоровой бледной коже, Чону, прижимающий того к себе ближе и ближе. В комнате — их маленьком раю — наступает полня идиллия, словно они достигли чего-то, до чего другие бегут бесцельно целую жизнь. А затем Лукас поднимает свой взгляд на Кима и опять произносит тихо-тихо, но так оглушительно громко, что ничего больше в мире становится таким незначительным и серым по сравнению с этими словами: — Я тебя люблю. А Чону по-глупому улыбается этим словам и отвечает: — Я тоже тебя люблю, — без сомнений. Лукас целует его куда-то между ключиц и утыкается носом в грудь, как ребенок, постепенно проваливаясь в глубокий сон. Ким поглаживает его растрепанные угольно-черные волосы и наблюдает за спокойным сном Юкхея, его идеальными чертами лица и всеми следами, которые остались любовью на его теле. И его переполняют чувства. Ему так невероятно хорошо и легко, что улыбка сама по себе остается на лице невидимым призраком. У Чону от какого-то странного непередаваемого счастья на глаза наворачиваются слезы. «Я тебя люблю». «Я тоже тебя люблю». И это выходит так честно и откровенно, как никогда прежде. Потому что без притворства, без чужих глаз и без сомнений. Утром они продолжат играть на публику, но сейчас они предоставлены лишь друг другу на узкой кровати. Только двое в огромном безграничном мире, который пульсирует, живет ради них, показывая все возможные и невозможные чудеса: падающие звезды на потолке, размытые образы радужных галактик и песни иных миров, которые завораживают. Чону не уверен, сон ли это или реальность, но ему так радостно, что думать об этом вовсе не хочется. — Я тебя тоже люблю, — шепчет он еще раз, словно эхом. Ким чувствует тепло чужого (самого родного в мире) тела, проваливаясь постепенно в сон. Юкхей смирно лежит у него под боком и обдает нежностью, и этой ночью они делят один сон на двоих: невероятный, красочный, в котором они непременно вместе. Это сон, где они находят свой крохотный рай, в котором они делят свое счастье на двоих, каким бы крохотным или огромным не было. Это реальность, где Лукас отдает всю любовь, которая у него только есть, и получает взамен от Чону не меньше.