I will tell the stars about you

      Харли снова сидит на полу у панорамного окна, поджав к себе ноги и обхватив их руками, периодически вздрагивая, смотрит на простирающиеся темные улицы загнивающего города. Где-то вдалеке резко вспыхнул свет и глухо прозвучал взрыв, а за ним очередь выстрелов. Кажется, сегодня кто-то уже не придет домой. Чудно. Единственным источником света в этой темной комнате является лишь пролегающий рядом хайвей, освещаемый холодным, белым светом изредка моргающих фонарей. Девушка смотрит на машины, которые все время беспрестанно мелькают, спеша куда-то. В каждой машине люди со своей историей, со своими проблемами. Кто-то весьма примерный, спешит к своей семье, в надежде выпить на ночь горячего шоколада и прочитать детям сказку перед сном. Вон в том спорткаре едет парень лет девятнадцати, преследуемый двумя черными джипами. Да уж, мальчик, не тот город для несерьезных развлечений выбрал, ох не тот. Квинн часто придумывает свои небылицы про людей, которых никогда не видела в лицо, да и вряд ли вообще увидит — это ее успокаивало. Вдруг, она все же вспоминает о том где она и что с ней, снова ощущая привкус меди во рту. Она рефлекторно зажимает рот рукой, чтобы не запачкать кровью дорогой белоснежный ковер, подобранный и купленный мистером Джеем лично. Она понимает, что он будет очень зол и наверное, даже сможет убить ее за такую оплошность, и поэтому жмурится и снова сглатывает алую, соленую жидкость. Свежий холодный ветер врывается в комнату через распахнутое настежь окно и заставляет девушку непроизвольно расслабиться на секунду, его свежесть напоминает ей свободу и беззаботность, которую она больше никогда уже не почувствует. Чистый воздух с улицы, принесенный потоками ветра в эту душную комнату, снова куда-то исчезает и воцаряется та же тьма и куда-то снова вместе с ним исчезают все надежды. Харли задерживает дыхание, когда слышит как тихо открывается дверь, а потом и шаги, направляющиеся к ней. — Пудинг! — шепчет она и смотрит на него снизу вверх, пытаясь выдавить хоть что-то похожее на улыбку, но получается что-то измученное, совсем не похожее на это. Но он ничего не отвечает и просто протягивает ей руку, чтобы помочь встать. И она соглашается, держится за него и встает во весь рост, но еще не очень уверенно — просто уже не может как раньше. Джей пристально смотрит ей в глаза, как-будто пытается прочитать ее мысли, но видит в них только горькую боль и преданность, как всегда. — Что с тобой? — спрашивает он и от раздражения поджимает губы. — Я знаю, что я умру этой ночью. Просто чувствую. — нерешительно шепчет она и перебирает в руках края ночной сорочки. Мужчина удивляется таким словам, ведь Харли никогда раньше не говорила о собственной смерти, она несла смерть. Он просто решает, что она окончательно свихнулась и усмехается, не воспринимая ее слова всерьёз. — Это не правда. Ты была жива вчера, будешь жива сегодня и завтра. Тебе рано еще, ты чего? — спокойным голосом произносит он и присаживается на кровать, застеленную бордовым одеялом. И на нее эти слова правда действуют как панацея, она начинает заверять себя в том, что все будет хорошо, по-другому и быть не может. Девушка проводит пальцами по влажным щекам, в попытке стереть черные дорожки растекшейся туши, чтобы не выставлять себя слабой перед ним и привыкшей решать все свои проблемы слезами. Но он уже все видел. Наверное он давно догадывается, в чем дело. Джокер сидит на кровати, его опустошенный, ничего не выражающий взгляд следит за ней, он видит ее силуэт у окна, окутанный ночной тьмой и одиноким светом уличного фонаря. Такая красивая. Но что-то изменилось в ней, а вот что? Из нее просто выходит безумие, она становится нормальной, а организм это видимо не принимает и заставляет страдать — это была единственная мысль Джокера о сложившейся ситуации, разве что-то еще может с ней случиться? Это была его главная проблема — он не видел в ней живого человека, имеющего свои чувства и переживания, способного даже чем-то болеть. Нет, она не человек, она механизм. Робот, которого запрограммировали на определенные действия и это отчасти было правдой. Квинн медленно поворачивается к нему и спокойно говорит: — Знаешь, когда я была маленькой, мама часто водила меня в кафе рядом с морем. Мы брали там малиновый мокко и клубничную сахарную вату. Я однажды испачкалась в ней и сахар прилип к моим рукам, привлекая ос. Одна из них укусила меня в мизинец. — грустно улыбнулась она и опустила голову — И это мое единственное светлое воспоминание о маме, больше я ничего не знаю. — И зачем ты мне это рассказываешь? — скучающе спрашивает мужчина. — Просто хочется чтобы перед моей смертью еще кто-то знал об этом, не хочу чтобы все это умирало вместе со мной. Она прерывисто вздыхает, ощущая ком в горле, не позволяющий еще что-либо сказать. Снова подступает боль и рвотный позыв, но Харли сдерживается и продолжает смотреть на Джокера отчаявшимся и опасливым взглядом, пытаясь уловить хоть какую-то эмоцию, но он лишь молчит и сидит неподвижно, уставившись в стену — как обычно. На улице снова раздается слабый взрыв, а после него громкие ехидные смешки. Видимо школьники опять мастерят взрывпакеты и проверяют их на прочность по ночам, рядом со свалкой. Арлекина даже не поворачивается в ту сторону, откуда раздается звук и продолжает смотреть на своего возлюбленного; тусклый свет фонаря падает на край воротника его фиолетовой рубашки и его бледную щеку. Харли хочет видеть его полностью и аккуратно подкрадывается и садится рядом, положив свою руку ему на плечо. Джокер слегка вздрагивает от ее прикосновения, но потом и сам накрывает ее руку своей, до конца не понимая, зачем. — Ты правда меняешься, скажи, ты становишься... нормальной? Ты перестала улыбаться, смеяться, глупо шутить и ведешь себя как-то зашуганно. Что случилось? — шепотом спросил он и снова дернулся, но уже в попытке скинуть ее руку. — Просто, — это все что у нее получается сказать на данный момент, она закусывает губу и мысленно повторяет «не плакать, не плакать, только не плакать». Уже и хочет что-то добавить, но в этот момент, как будто неожиданно теряет дар речи. Джокер тоже говорил однажды, что лишь один неудачный день способен изменить человека раз и навсегда. Это правда, горькая правда жизни. Харли просто постепенно теряет безумие, снова возвращаясь в уже непривычное, нормальное состояние. В ее голове снова оживает здравый рассудок, заставляя девушку мучиться по ночам от адской головной боли. Поздно. Боже, почему так поздно? — Ну, я жду ответа. — сухо произносит он и вопрошающе смотрит на замешкавшуюся Харли. — Я знаю что я умру. Я каждый день чувствую, как мой конец приближается. Ничего не могу с этим поделать, это не паранойя, я просто чувствую. — не ожидая понимания шепчет она и не сдерживает слезы. — Ты несешь очередной бред, Харли! Как же ты меня уже достала! — кричит он и резко вскакивая выходит из комнаты, громко хлопнув дверью. Девушка снова вздрагивает, ощущая теперь полное одиночество и растерянность. Так хочется все кому-то рассказать, ведь все эти мысли просто съедают ее изнутри, а она снова запирает их, обрекая себя на верную смерть. Харли снова шумно сглатывает сгусток крови и жмурится, надеясь что ждать уже осталось недолго. Бронхоэктатическая болезнь сбила с ног безумную королеву преступного Готэма, каждый день принося новые осложнения. Там, в Белль Рив, когда приходилось спать на холодном бетонном полу и каждый день терпеть избиения охранников, все и началось. Вначале появился вполне излечимый бронхит, проявляющийся кашлем и болью в горле, но Харли игнорировала это, решая не заострять внимание на обычной, как казалось, простуде; потом по утрам начали отхаркиваться гнойные сгустки, а кашель почти прекратился, но девушка и про это забыла, продолжая отдавать всю себя Джокеру и их похождениям. Она спохватилась недели две назад, когда проснулась ночью от рвотных позывов, а потом, добравшись до туалета, блевала кровью — но уже было поздно, увы. Сейчас бессмысленно уже обращаться к кому-то, да и Харли не хотела, она смирилась и просто стала ждать. Она продолжала пытаться выглядеть прекрасно и счастливо. Ничто не заставило бы ее разрушить эту видимость. Но она знает, что просто притворяется, подделывает все свои чувства. Квинн тихо умирает в этом количестве боли и не решается рассказать это кому-то еще, не желая почувствовать себя слабой и беспомощной. Но на самом деле, она никогда не была в порядке. Страшно расстаться с любимым человеком? Страшно потерять кошелек, наполненный деньгами? Нет, куда ужаснее просыпаться ночью от боли, которая медленно пожирает тебя изнутри и срывать голос от крика, ведь каждый раз, когда проходит еще один день и ты медленно приближаешься к концу, ночные кошмары становятся все страшнее и страшнее. И с этим уже ничего не поделать. Как же муторно ощущать каждый день предпосылки неизбежности и безвыходности, понимая что все, это конец. Дальше ничего, дальше уже только космос. В свои последние дни люди пытаются выложиться по максимуму, начать бегать по утрам, прыгнуть с парашютом, побывать на море, стать сильнее внутри. Но что же остается делать, когда сил вообще уже не осталось? Остается только ждать и нервно поглядывать на часы. Сейчас, большая стрелка дойдет до двенадцати и наступит конец, вот так просто и глупо. Это может случиться в любой момент, сейчас, завтра или послезавтра. И ты уже не сможешь что-то изменить — Вселенная давно запустила процесс, который не остановить. Наконец, Харли набирается смелости, аккуратно ступает босыми ногами по гладкому паркету и идет к лестнице, чтобы спуститься вниз — она хочет увидеть своего любимого пудинга в последний раз. Джокер сидит на кухне за барной стойкой, освещаемой белым светом диодных ламп и пьет виски. Он тоже уже потерялся, он не верит ей, но все же переживает. Он и сам уже измотался за эти дни, каждую ночь просыпаясь от ее криков и пинков по рёбрам. Приходилось хватать ее за руки и кричать на нее, чтобы привести в чувство: «Харли, тише! Нет, ты не умрешь! Ты будешь жить! Это лишь сон, Харли!». И она успокаивалась, сворачивалась как котенок и прижималась к нему. И так каждую ночь на протяжении месяца. — Не воспринимай меня всерьез, я перегнула сегодня палку, прости. — виновато произносит она и садится напротив. — Ты ее уже давно сломала, тыковка. Ты и меня ломаешь. — задумчиво шепчет он и снова отпивает виски из горла. Этого диалога хватило, чтобы понять, что как раньше уже не будет. Вообще ничего. Они осознавали что это конец, но не сильно переживали за это — оба изначально знали, что ничем хорошим их союз не закончится. Два безумца, которые так спешили любить, сейчас молча смотрели друг на друга, понимая, что уже совсем близко подошли к логичной и трагической развязке. Так должно быть, это нормально. Харли решается разбавить звенящую тишину, воцарившуюся в этой комнате и начинает рассказывать о том, о чем она никогда не рассказала бы ему ранее. — Я очень люблю чаек. Я тогда, когда ездила на море, постоянно кормила их хлебом. Однажды я положила кусок на ладонь и ожидала когда появится самая смелая птичка и съест угощение... и она правда прилетела. — грустно усмехается Квинн, всё не решаясь поднять глаза на Джея. — Она схватила еду и унеслась обратно, я в шутку назвала ее Джонатаном Ливингстоном, до сих пор фанатею от этой книги. Джокер внимательно слушает девушку и ощущает, что ему становится жаль ее. Вначале, он пытался уловить хотя бы в одном ее слове те нотки безумия, которые присутствовали во всех ее действиях и речи ранее, но их и след простыл. Она говорила не как Харли Квинн, а как доктор Харлин Квинзель. Нет, он не испугался, он просто понял, что это действительно конец и попытался смириться с тем, что скоро снова останется один. — Вблизи они какие, чайки? — заинтересованно спрашивает он. — Прекрасные. Беленькие такие и с перепонками на лапках. — вновь по-арлекински улыбнувшись, произносит она, забывая на время о своем недуге. — Знаешь, если я все-таки выживу, то мы поедем на море к чайкам. Хорошо? — Обязательно поедем. — сухо произносит он, уже понимая что этого никогда не случится. На часах было уже полчетвертого ночи, но никому из них совсем не хотелось спать. Они горели желанием запомнить друг друга напоследок, насладиться друг другом так, как не смогли насладиться за все эти три года, проведенные вместе. Харли неуверенно протягивает Джею свою дрожащую руку, в надежде что он ответит на ее жест. Он отвечает. Берет ее руку в свою и крепко сжимает, так, как-будто держит ее над пропастью, опасаясь уронить. Отмечает, что ее кожа еще больше побледнела, стала как будто бы прозрачной, а руки уже не горячие, как обычно, а мертвенно-холодные. Да, это конец. — Хочешь мы прямо сейчас рванем на остров? Хочешь? А хочешь я привезу тебе ту сахарную вату? Скажи, не молчи пожалуйста! — Джокер срывается на крик и подается вперед, безумно вглядываясь в глаза Харли, которые уже ничего не выражают. — Я хочу лишь тебя. — отрезает девушка и тоже подается вперед. Он целует ее, так горячо как никогда, полностью отдаваясь резко нахлынувшей страсти. Им обоим сейчас ничего не важно, есть только они вдвоем и больше никого в этом чертовом мире. Она запускает руки в его волосы и придвигается еще ближе, не сдерживая слабый стон, срывающийся с ее губ. Харли спешно скидывает с него дорогой пиджак и пытается разорвать рубашку, но сил уже недостаточно. Она снова вспоминает о том, что смертельно больна и резко отстраняется. — Ты чего? — недоуменно спрашивает он. — Я слабая. Я уже слишком слабая. Я не хочу умереть у тебя на руках. — шепчет она и отходит к раковине. Квинн включает холодную воду, и набрав достаточное количество в руки, полощет рот. Она сплевывает уже бледно-красную жидкость и пугается — странно, она не чувствовала рвотных позывов, а кровь во рту все же осталась. Девушка разворачивается и видит Джокера, который все это время обеспокоено наблюдал за каждым ее действием. — Все нормально, пудинг. Не бойся. — спокойно произносит она и лукаво подмигивает ему. Но Джей все понимает, какое к черту «нормально»? Ему безумно хочется помочь ей, но он уже даже не знает, что в его силах. Он может сорваться прямо сейчас и отвезти ее на лечение в другую страну, но поможет ли ей это? Нет. Сейчас ей нужно лишь чтобы он был рядом. — Если тебе не трудно, подойди пожалуйста. — шепчет она и с надеждой смотрит на мужчину. Мужчина слушается и подходит, он хочет быть рядом с ней, как и всегда. Как же так? Всегда выручал ее, а сейчас... просто не может. И это бездействие тоже уничтожало Джея, заставляя мучиться и горячо ненавидеть себя. — Знаешь, если у меня получится воскреснуть, то я снова вернусь к тебе. Ты от меня ни за что не отделаешься. — смеется она и нежно обвивает руками его шею. — А я буду только рад. Харли снова смотрит на него своими небесно-голубыми глазами так, как будто хочет запомнить каждую его деталь. Золотая цепь на шее, «J» на щеке, его любимая рубашка, холодные как сталь, зеленые глаза. Она так любит каждую его черту, каждую привычку, каждый жест и просто представить не может, что завтра уже не проснется рядом с ним и больше никогда не увидит, как лучи солнца падают на его бледную кожу. Сейчас только ночь, а потом ничего. Это последнее, что связывает их. — Прости, что я стала такой ужасной. — вытирая слезу, шепчет Харли. — Нет, ты что. Ты же прекрасна, всегда была прекрасна. Ты подавала мне обе руки даже тогда, когда я не заслуживал ни одной, слышишь? Я никогда не заслуживал и тебя. Не уходи пожалуйста! — в безумной лихорадке шепчет он, положив руки ей на плечи. Джокер уже не верит в себя, не верит себе и своим же словам, которые он бы никогда раньше не посмел озвучить. Клоунесса только грустно улыбается и ничего не отвечает. Она уже ясно чувствует, как начинает кружиться голова и перед глазами периодически пропадает картинка. Ну вот и все. Джей быстро реагирует и подхватывает ее на руки, не давая упасть. Он относит ее в зал и бережно кладет на кожаный диван, стоящий рядом с остывшим камином. — Нет, нет, нет! Пожалуйста, нет! Ты меня слышишь? — припадочно шепчет он, склонившись над уже лежащей без чувств, Квинн. Она отдаленно слышит его голос и размыто видит его лицо, хочет дотронуться, но уже не может контролировать свое тело и просто лежит, терпеливо ожидая конца. Вдруг, медленно наступающая смерть, все же дает ей последний шанс и Харли на секунду приходит в сознание, заставляя мужчину почувствовать облегчение. — Тебе лучше? Я вызову личного врача! Он приедет сейчас же! — быстро проговаривает он и уже срывается с места, чтобы добраться до телефона, но в последний момент, ощущает нежную руку Харли на своей. Он поворачивается и смотрит на нее. Такая же как и раньше, лежит и лучезарно улыбается, преданно смотря ему в глаза. Как-будто бы просто глупо разыгрывала его до этого, а сейчас просто подскочит, рассмеется и убежит по лестнице наверх. Нет, так просто показалось на секунду. — Мне страшно, я не знаю что там, дальше. Но знаешь, если я не попаду в ад и доберусь до неба, я обязательно расскажу звездам о тебе. — шепчет она и медленно проводит рукой по его щеке. — Пожалуйста, живи, ты же сильная. — не слушая ее, обреченно произносит Джокер. Харли лишь продолжает смотреть на него своим дурацким, полным до краев любви, взглядом. Наконец, из последних сил улыбается своей фирменной улыбкой и делает последний выдох на глазах у любимого. Он не успокаивается, тормошит ее, кричит, не может смириться, а она уже смотрит на него сверху и тихо плачет, понимая что оставила его совсем одного. Теперь уже навсегда. Может он сейчас поймет, что ничто в жизни не вечно. Нужно просто уметь прощать, уметь просить прощение. Ценить пока есть, говорить все вовремя. Он так хочет показать, как сильно ценит ее, но уже поздно. Да, он мог сделать это вчера, позавчера и может сейчас и ему, и ей было бы легче, но как всегда он запер все чувства и мысли в себе, не желая делиться этим с ней, считая что она просто посмеется над этим или наоборот, одуреет от счастья. Ему доселе было невдомек, что она совсем другая. Она осталась той же, потому что сохранила в себе все те человеческие качества, все же не полностью отдаваясь безумию, все время царившему вокруг нее. Зажмурившись, Джокер в последний раз целует ее в щеку и убирает прядь ее прекрасных белокурых волос с осунувшегося лица. Он запомнит ее другой, счастливой, безбашенной и легкой на подъем. Джей смотрит на нее, не моргая, и его губы растягиваются в грустной улыбке, полной боли и тихой, удушающей скорби. Он ее не любит. А может и любит, но по-своему, что никак нельзя окрестить этим прекрасным чувством. Просто привычка... живая привычка, с которой невозможно расстаться. — Харли, моя Харли... — еле слышно шепчет он и тяжело дыша, продолжает стоять на коленях, рядом с ее бездыханным телом. Осознает, что все еще ничего не чувствует к ней. Он просто отнял ее время. А она просто добровольно его ему отдала, зная, что ничего уже не вернется. Малиновый мокко на пляже. Сахарная вата. Крик белых чаек. Падение с трапеции. Сильная травма лодыжки. Сломанная мамина помада. Синее небо, такое необычайно чистое. Белль Рив. Падение с вертолета. — Мне нужен пулемет. — Пулемет? Запах пороха. Угнанный мотоцикл. Оглушающие взрывы. Безумный смех. Фиолетовая рубашка. Старая автострада. Синий спорткар. Холодная вода из-под крана. Мгновения, сливаются в одно.