***
– Я Чо Сынён! Мне шесть лет и я люблю зелёный цвет! И пальмы! Ещё я хочу побывать в Бразилии. – Он делает паузу, на секунду глубоко задумавшись. – А ещё я люблю футбол! – В таком случае, я твой хён, – говорит другой мальчик, протягивая ему свой футбольный мяч. Сатури, скатывающийся с чужого языка, режет слух. – Меня зовут Хан Сыну. Мне восемь, у меня две сестры и я тоже очень люблю футбол. – Я никогда не был в Бразилии, – добавляет он, бросая мяч Сынёну. – Но я надеюсь, что там есть пальмы. – Ну, я думаю… То есть, я надеюсь, что есть. Я хочу жить где-нибудь, где есть пальмы! И вкусная рыба! – Но в Пусане тоже есть классные виды рыб. – Неужели? – Да. Я тебе покажу. Но только если ты первым одержишь победу! Сыну ловко забирает у Сынёна мяч, ведёт его вперёд через всё поле. Младший смеётся, пускаясь за ним в погоню; ветер запутывается в его волосах, развевает их и треплет, а высокая трава щекочет его лодыжки. Сынён очень хочет увидеть классную рыбу и очень любит футбол. А ещё ему нравится этот хён, который уже сейчас выше него ростом, который будто растворяется на фоне голубого неба, вписывается в него так, как будто бы принадлежит ему. Его маленькое детское сердце не до конца уверено, почему оно вообще чувствует тепло, когда его хозяин начинает думать об обещанных золотых днях, ожидающих впереди, на весь остаток лета, но Сынён готов побороться за то, чтобы всё в итоге сложилось именно так. Однако он уже сейчас знает, что это странное тёплое чувство в его сердце ему определённо по душе. И золото грядущих дней уже сейчас проявляется вензелями на серебряных облаках в бескрайнем голубом небе и белоснежных песчаных пляжах Пусана.***
– Хён, мне страшно. А если меня кто-нибудь съест? – Никто тебя не укусит. Это просто вода. Ладонь Сыну, лежащая на поверхности зеркальной глади океана, выглядит заманчиво. Он стоит, зарывшись ступнями в мягкий и тёмный от влаги песок, с вытянутой рукой, и ждёт, когда Сынён возьмётся за неё. Но младший качает головой, отступая назад. – Там могут быть монстры. Я не хочу туда идти. – Сначала он вытягивает руки перед собой в защитном жесте, а потом закрывается, складывая их на груди. На улице жарко, жарко настолько, чтобы фруктовое мороженое начало таять, и мама Сынёна предложила ему пойти поиграть с Сыну, пока они с его мамой сходят на продуктовый рынок. Но солёный океанский бриз всё же немного остужает раскалённый воздух, а небольшие пенистые волны всё ещё достаточно прохладные, чтобы хотя бы немного освежать, заманивая тем самым окунуться в синюю бездну. Но Сынёну всё ещё шесть лет, а Сыну на два года старше, и это единственное, из-за чего он решается довериться старшему, когда делает осторожный шаг вперёд и зарывается ступнями в мокрый песок, тут же хватаясь за протянутую руку. Как и всегда, Сыну оказывается прав – никто его не кусает, никаких монстров, желающих схватить его за лодыжку и утащить в глубокую неизвестность, тоже не наблюдается. Вместо это есть только горячее солнце, освещающее двух мальчишек, плещущихся в белой пене и синей воде, расстеленной под ними отблёскивающим тысячами солнечных зайчиков покрывалом. – Эй! Здесь нет никакой рыбы! – Сынён стоит в воде неподвижно, одной рукой всё ещё сжимая ладонь Сыну, а другой водя по поверхности воды, пытаясь отыскать в ней хоть что-то живое. – Конечно нет. Ты же едва в воде. Вся рыба там, – отвечает Сыну, кивая головой в сторону тёмно-синей бесконечности впереди. – Почему они не приплывают сюда? – спрашивает Сынён, наклоняя голову к плечу. – Потому что здесь ты, – смеётся Сыну, высовывая кончик языка и окатывая младшего потоком мелких брызг. Вода холодная и солёная, но Сынён всё равно смеётся в ответ, двумя руками поднимая такой же фонтан брызг. Лето в Пусане для двух мальчишек означает ничто иное как мировое господство. У их ног разливается в поклоне целое море, бурлящее оживающими под солнцем волнами, и их уже невозможно остановить.***
Ужин в тот вечер – дымящаяся кастрюля haemul jeongol*, стопка из четырёх haemul pajeon**, креветки, кальмары и крабы, очень свежие и купленные на прибрежном рынке, зелёный лук и лук-порей, тоже свежие и сорванные с небольшого огорода во дворе дома семьи Хан. В тот день Сыну ушёл к себе, сказав, что ему нужно делать домашнее задание, заданное на лето, но не без обещания, что они увидятся завтра. – Сынён, сегодня было весело? – спрашивает мама, когда отец ставит на стол миску с ещё дымящимся рагу. – Мхм. – Нетерпеливый кивок. – Сыну-хён крутой! Я хочу быть таким как он, когда вырасту, – заявляет он, приподнимаясь на своём месте, чтобы заглянуть сквозь клубы белого пара в миску с обильным разнообразием морепродуктов. Мама Сынёна в ответ на эти слова смеётся и спрашивает: – Как ты собираешься сделать это, Ён-и? – Эм… – Сынён снова садится на своё место, складывает обе руки на стол перед собой. – Я буду стараться хорошо играть в футбол! – Знаешь, чтобы быть крутым, не обязательно подражать Сыну, Сынён-а. – Отец ерошит ему волосы, занимая соседний стул. – Я знаю это! – Сынён усмехается, скрестив руки на груди, потому что тот факт, что его холодный хён на самом деле не всегда такая ледышка, прост и очевиден для него. – Он слишком много всего знает о рыбах. А ещё он ненавидит жуков, хотя они тоже классные. Кроме того, иногда он напоминает мне козлика. – Вот теперь это настоящая проблема, потому что он невольно вспоминает о тех странных звуках, которые иногда издавал старший, когда они играли в футбол. Что ж, Сынён даже начал подумывать о том, чтобы посоветовать ему обратиться к врачу. На всякий случай. – Ну, в этом нет ничего плохого. Может быть, он научит тебе тайному рыбьему языку, а ты покажешь ему, что жуки – это круто, – предлагает мама, кладя небольшой кусочек блинчика на рис Сынёна. Он тут же подхватывает его своими палочками и принимается задумчиво жевать. – Это не имеет значения, я всё равно буду его другом. – Гримаса. – Даже если он и напоминает мне козлика. И неважно, что он не любит насекомых, потому что я могу любить их за него! Мама Сынёна улыбается в ответ на эти слова и легко целует его в макушку. – Что ж, я рада, что у тебя появился новый друг. Они заканчивают ужинать под аккомпанемент рассказов Сынёна о том, как он впервые вошёл в океан, и что вода на вкус оказалась очень солёной, такой, что её можно было использовать, чтобы приготовить kimchi jiggae***. После этого мама делает для него дальгону****, и Сынён настаивает на том, чтобы разделить её на две части, чтобы завтра он смог поделиться ею с Сыну. В ту ночь он ложиться спать в чужой кровати, в чужом доме, в незнакомом ему портовом городе, полном морепродуктов и надежд на полный удовольствий, радости и футбола завтрашний день.***
– Давай ловить жуков! – Фу, Сынён. – Сыну кривится. – Жуки мерзкие. – Хён, – тянет младший, надув губы. – Они не мерзкие. Смотри, тебе было бы приятно, если бы какой-нибудь жук сказал так о тебе? Сыну скрещивает руки на груди. – Это не имеет значения, Ён-и, потому что они всё равно мне не нравятся. На улице темно, ночь уже успела окрасить небо в насыщенный синий и завернула в свою тень двух препирающихся на пороге своей палатки мальчишек. Сынён захотел посмотреть на звёзды в первую же неделю своего пребывания здесь, и мама Сыну любезно предложила им переночевать на боковой террасе их дома. Она снабдила их провизией в виде заранее очищенных юдзу***** и халлабонов******, от которых вскоре ничего и не осталось. К счастью, к вечеру появился небольшой ветерок, разогнавший дневную жару и треплющий волосы и листья обвивающих стену дома растений. После своего небольшого ужина мальчики разложили на земле выданные им футоны, и, пока они воевали с ними, Сынён по большей части просто суетился рядом, всё приговаривая «они не плоские, хён, хотя должны быть такими!». – Знаешь, – говорит Сыну, растягиваясь на одеяле. – Светлячки очень красивые. Они мне нравятся. Сынён усмехается, поворачиваясь к нему лицом. – Вот видишь! Не все жуки мерзкие. – В груди приятной вибрацией расползается чувство удовольствия от мысли о том, что его хён со временем сможет полюбить то же, что и он. Сыну хмурит брови, ёрзает на своём месте, переворачиваясь на бок. – Да, пожалуй, ты прав. Иногда они напоминают мне звёзды. – Звёзды тоже красивые. – Сынён протягивает руку, подушечкой большого пальца касаясь сладки на чужом лбу. – Не делай так! Моя мама говорит, что от этого в будущем появляются морщины! Но в ответ на эти слова Сыну корчит ещё более сердитое лицо, поднимая руки и скрючивая пальцы так, как будто это когти. – Я морщинистое чудовище! – восклицает он, сталкивая Сынёна с футона. – Хён! Отстань! Ты выглядишь как старик! (На звёзды тем вечером они так и не обращают внимания, будучи очарованными мелькающими в саду жуками, выползшими сразу же, как только солнце закатило свои круглые оранжевые бока за линию горизонта. Но они заменили его с лихвой, сияя как миллионы небесных дневных светил, мерцая маленькими жёлто-зелёными огоньками вокруг двух мальчиков, засыпающих под слабым светом луны в грохоте разбивающихся о берег волн вдалеке.)***
Август тает, как мороженое, медленно и липко стекая по их пальцам, и прежде чем кто-либо из них осознаёт этот факт, две недели лета, которые Сынёну предстояло провести в Пусане, превращаются сначала в одну, а за тем и в последний день. Когда он уезжает, воздух становится уже более прохладным. Солнце берёт перерыв, укрывшись пушистыми облаками, когда он стоит посреди железнодорожного вокзала, полностью собранный и готовый уехать. – Ты должен вернуться, ладно? Их мизинцы сцеплены друг с другом в маленький крепкий замочек, а невысказанные обещания о более долгом лете, о мороженом, о морской соли и о бескрайнем голубом небе, кажется, убегают впереди них. Сынён широко улыбается, пока что ещё совсем не понимая, что значит быть вдалеке от своего друга. – Конечно! И тогда мы снова сможем играть вместе, ну, когда я вернусь! Ты должен просто подождать меня. Сыну в ответ на эти слова согласно кивает. – Ты тоже должен хорошенько потренироваться и улучшить свои футбольные навыки. Мы будем играть в него в следующем году, и я тоже стану лучше, так что не отставай от меня! – Обещаю! Пока, хён! – Да ладно тебе, Ён-а, – говорит его мама. – Мы приедем в следующем году, Сыну, - обращается она к старшему мальчику. – Спасибо, что позаботился о нашем Сынёне. – Спасибо, что навестили наш город, тётя! – Сыну кланяется под вежливым углом в девяносто градусов, и Сынён, стоя рядом со своей мамой, тихо смеётся над ним, прежде чем она берёт его за руку, и они разворачиваются, направляясь к платформе. Лето для шестилетнего Сынёна – это поезд на пути к чему-то новому, улыбки и морепродукты, это новый друг, которого он может назвать особенным. Лето – это синий океан, переливающийся золотом под бело-жёлтыми лучами полуденного солнца. Лето – это то, что поддерживает силу маленького огонька в его груди, когда они возвращаются к удушающей жаре Сеула. Но летняя синева сгорает прежде, чем Сынён успевает это понять. Она превращается в осень, осень хрустящую и золотую, а затем и в серую безликую зиму. Зимой в Сеуле становится одиноко. Ничто не держит Сынёна в стенах родного дома – только мама и пианино. Он много играет на нём, потому что мама против футбола прямо в стенах квартиры, изучает новые мелодии и гаммы. Зима для шестилетнего Сынёна – это хаквон******* по английскому языку и уроки игры на фортепиано, чёткие следы на свежевыпавшем снегу. Зима – это отсутствие футбола в его жизни, но всё в порядке, потому что он всё ещё любит музыку. В конце концов, зима – это волнение о тёплом небе, ожидающем его летом.***
Ему девять, когда Сыну наконец-то учит его плавать. На мелководье вода очень тёплая, а прямые лучи горячего солнца оставляют на его лице сухие крошки морской соли. – Хён! Я сейчас утону! – Замолчи, Сынён. Ты не утонешь. Младший перестаёт болтать руками и ногами в воде, а после смотрит на Сыну. – Хён, я серьёзно! А если всё-таки утону? Сыну смотрит на него в ответ, стоя по пояс в переливающейся тысячью бликов чистейшей синеве. Затем он просто откидывается назад, на волны, раскинув руки в стороны, чтобы удержаться на воде, а поднимает лицо к небу, кажется, задумываясь о том, что делать, если Сынён действительно начнёт тонуть. Младший ждёт кого-либо ответа, лениво водя руками по поверхности воды. Пот стекает по его шее тонкими струйками; Сыну поднимает голову, переводя на него взгляд. – Тогда мне придётся нырнуть и спасти тебя. – Хорошо, – отвечает Сынён, оставаясь полностью удовлетворённым таким ответом и непоколебимой верой в способность старшего не дать ему погибнуть таким образом. – Но, хён, – улыбнувшись, младший придвигается ближе к Сыну. – Если я не люблю плавать, значит ли это, что мы должны больше играть в футбол? В ответ старший только фыркает. – Да. – Эй! Не брызгайся! Холодно!***
Вечером под палящими лучами солнца на спине Сынёна высыхает морская соль, а тепло, исходящее от кожи сидящего рядом Сыну, согревает ещё больше. Двенадцатое лето Сынёна проходит на краю скалистого склона, у набережной, где пришвартованы рыбацкие лодки. Воздух кристально чистый, пронизанный вибрацией маленьких крылышек мух-подёнок, вьющихся над деревянными палубами. Они сидят молча, свесив ноги со склона, под которым раскинулось море, едва касаясь кончиками пальцем воды, и ждут, пока на наживку клюнет хоть какая-то рыба. – Хён, – зовёт Сынён, поворачиваясь лицом к Сыну. – Хён… Мы же лучшие друзья, да? – спрашивает он, поддаваясь внезапной нестерпимо сильной потребности услышать подтверждение этого факта. – Да. – Сыну отпускает свою удочку. – Ты мой лучший друг, Сынён-и. – Когда наступит зима… Ты ведь не забудешь меня, правда? Сыну фыркает, посчитав вопрос смешным. – Ну конечно забуду! Каждый год зимой я только этим и занимаюсь, забывая самого смешного человека, которого я когда-либо знал, как только он возвращается в свой Сеул. Да и весной я совсем о нём не волнуюсь и уж точно не жду его возвращения. – Он поворачивается лицом к Сынёну, нахмурив брови, и смотрит на него так, как будто хочет найти в выражении его лица причину внезапного допроса. Младший же снова переводит взгляд на воду, покачивая ногами и едва касаясь ступнями поверхности океана. Здесь тихо, если не учитывать жужжания мух и мягкого плеска волн о берег. – Я знаю тебя с твоих шести лет, Сынён-а. – Сыну кладёт удочку на камень рядом с собой, поднимает ноги, обхватывая колени руками. В воздухе между ними повисает слишком много всего, то же «я знаю, у тебя слишком много мыслей в голове», но невысказанные слова превращаются в дым и растворяются раньше, чем кто-либо из них успевает решиться заговорить. – Ну, – начинает Сынён, делая глубокий вдох. – Просто… мы видимся только летом. Месяц. Разве у тебя нет других друзей в школе? Других лучших друзей? Разве твои ровесники не будут смеяться, если узнают, что ты дружишь с кем-то, кто младше тебя? – он опускает голову, с каждым словом говоря всё тише и тише. – Они не будут считать тебя крутым. – Почему это так важно? Ничего страшного не случается, даже если вместе мы можем провести только один месяц. Это не меняет того факта, что ты всё ещё мой лучший друг. – Сыну кладёт щёку на своё колено, поднимает взгляд к небу. – И кого вообще волнует, что ты младше? Ты всё ещё крутой. Люди, которые думают, что это не так, сами полный отстой. – Но– Сыну не даёт Сынёну продолжить, когда кладёт ладони на его плечи и разворачивает его к себе лицом. – И даже если у меня и есть другие друзья, это не значит, что я забываю о тебе. – …Окей. – Вот так, – хмыкает Сыну, отпуская плечи младшего, чтобы вместо этого взять его за руку и положить голову ему на плечо. – Мне нравятся рыбы, акулы и Чо Сынён, – мурлычет он в сторону океана, как будто бы он – его единственная аудитория. – Только Сынён. Младший со смехом спихивает Сыну со своего плеча. – Заткнись, хён. – Сынён-а! Почему ты не хочешь любить меня в ответ? – растягивая гласные, чуть ли не ноет старший, снова хватаясь за Сынёна так, что тот вдруг неожиданно для себя понимает – теперь он может снова свободно дышать, потому что тяжесть, до этого давившая на грудь, пропала без следа. Они остаются на скалах до тех пор, пока полдень не превращается в закат. Только тогда Сыну поднимает Сынёна на ноги, и они вместе возвращаются домой, по пути купив мороженое. Океан остаётся позади них, в корзинах, взятых с собой для улова, пусто, но они всё равно счастливо сбегают вниз по проторенной дорожке, ведущей со склона горы к пирсу.***
Вскоре Сынён обнаруживает, что одного месяца, проведённого вместе, оказывается слишком мало. Вкус лета касается языка мимолётно, тут же растворяясь так, как будто бы его и вовсе не было. Поэтому в шестнадцать лет он берёт с собой гитару. Совсем новенькая Crafter******** приходит на замену его старой Yamaha*********. Электрические импульсы пробегаются, кажется, по самым костям, минуя мышцы, потрескивают там, где кожа соприкасается с гладким деревом. Сейчас, после долгой практики, у него получается играть намного лучше, и у него есть что показать. Теперь Сынён лучше во всём, и он очень хочет показать Сыну нового себя – что-то, что не связано с футболом, что-то, как он надеется, ему понравится так же сильно. Но этим летом старшего в Пусане нет. Вместо этого он проводит свои каникулы в летнем лагере в Хадоне. Это совсем недалеко, но кажется, будто бы в нескольких годах езды, потому что Сынён слишком сильно привык проводить своё лето здесь, на пусанском берегу, рядом с Сыну и океаном. (Но Сынён не расстраивается, по крайней мере, не очень сильно. Потому что он всё же соскучился по солёным брызгам и морепродуктам, а ещё так у него появляется целый месяц, чтобы ещё лучше освоить навык игры на гитаре. Он разучивает «Someone Like You», играет её прямо на берегу и ходит на рыбалку со своим дедушкой.) Этот год не такой, как остальные, вода не такая прозрачная, а вкус морской соли на языке не такой приятный. Но Сынён всё равно сглатывает его и совершенствуется в игре на гитаре, пока его пальцы не покрываются грубой коркой мозолей. Пылающее закатами лето растворяется в зиме, минуя осень, точно так же, как день переходит в вечер. И вроде бы всё точно так же, как и каждый год, и Сынён просто заворачивается в свои привычные свитера и шарфы. Он заводит новых друзей в школе, и всё же чувствует, что Джинхёк и Усок гораздо ближе друг к другу, чем они когда-либо будут к нему. Но с этим всё ещё всё в порядке. Сынён не имеет ничего против, потому что начало средней школы заполняет его жизнь множеством нового, и на всё остальное просто не остаётся времени. Например, он вступает в танцевальный клуб и осваивает электрогитару. Он не уверен, хорошо ли у него получается, но ему всё ещё слишком нравится всем этим заниматься, так что почему бы не остаться и не убедиться? Ему нравится играть на рояле. Домашняя площадка: он играет Ra.D – I’m in Love прямо в гостиной своего дома, снова и снова, пока не запоминает расположение и последовательность клавиш так, чтобы суметь исполнить её с закрытыми глазами. А ещё отчаянно мечтает о бесконечном синем небе за пределами Сеула.