Всё

— Мы всегда дружим вначале. Они не виделись почти год с последнего съёмочного дня. Почти год редких сообщений поздней ночью, когда уже можно отдохнуть от дневной суеты. Почти год смазанных селфи из постели с дурацкими подписями. Почти год крайне успешных уговоров себя, что ничего нет и не будет. Мигель улыбается широко и солнечно, как всегда. Нетерпеливо подпрыгивает на стуле, пока настраивают камеру или очередной участник немного мешкает. Он подается вперед, ложится на стол грудью — неудобно разговаривать, между ними Ваня и Таня — и трещит о какой-то не особо значимой фигне. Мигель улыбается, закусывая кончик языка между зубами, когда особенно доволен, и склоняет голову к плечу, скользя взглядом от сцены к Егору, чтобы проверить его реакцию на происходящее. Этим он неуловимо похож на его собственных мальчишек. Неуместная аналогия. Мигель заглядывает Егору в глаза с тем неуловимым выражением неуверенности, которая, кажется, вообще не должна быть знакома этому человеку. Он осторожно, как будто на пробу, кончиками пальцев проводит по обнаженной коже запястья, чуть ниже манжет рубашки, гладит невесомо, и убирает руки за спину. Перерыв почти окончен, они не сказали друг другу ни слова не на камеру. Мигель закусывает щеку изнутри и приближает лицо так близко, что больше нельзя назвать всё происходящее дружеской не-беседой. Егор чувствует тот чертовски знакомый отвратительный приступ мгновенной паники. Его желудок делает кульбит, наматывая кишки на себя, и едва выпитый кофе из автомата просится наружу, предлагая исправить положение. Отложить неизбежное. Мигель едва заметно улыбается и проводит кончиком носа по спинке носа Егора в тот момент, когда режиссер объявляет, что перерыв окончен. Где-то такое называют поцелуем. Первый съемочный день выматывает. Егор трет веки пальцами, будто это может избавить от головной боли; Мигель ставит перед ним стакан и кладет голубую капсулу ибупрофена именно в тот самый, правильный момент. Так привычно и обыденно, уже много раз отрепетированное действие; одно из тех, что складывают собой их взаимоотношения. Егор ловит Мигеля за запястье и тянет к себе — одна секунда на раздумье, но иногда бывало и меньше времени — и целует в середину ладони. Мигель застывает: в этот раз немного дольше, чем обычно — по спине ледяными иглами продирает паникой — но затем привычно склоняется вниз, оперевшись рукой на спинку стула, и смазано целует Егора в угол рта. — Я думал, что ты… — Мигель задумывается, подбирая слова; боль на секунду ложится тенью на его лицо. — Ты всё. Егор почти говорит, что он «всё» каждый раз, когда выходит из павильона после последних съемок и возвращается в свою привычную жизнь, где жена и дети. Всё до первого селфи в расфокусе, слишком темного и зернистого, но всё равно понятного. До первого нейтрального «скучно» в сообщениях — Мигель никогда не скучает, ему только скучно — за которым всегда следует «без тебя». Егор морщится, пережив очередную пульсацию головной боли в висках, и притягивает Мигеля к себе за затылок. Так близко, что эту беседу уже точно не назовёшь дружеской. — Как я могу всё, когда ты разучился целоваться? Мигель морщит нос и щурит глаза, когда улыбается именно Егору. Егору нравится смотреть, хотя этим Мигель похож на его младшего сына — неуместная аналогия — и нравится улыбаться в ответ. И, кажется, именно у этой улыбки действительно есть свой вкус.