В плену суверенных чувств

      -О чем ты думаешь? — Сувон стоял в дверях спальни своей супруги, наблюдая за тем, как при виде него девушка судорожно захлопывает ночное кимоно, резко отворачиваясь от него в сторону окна, в проеме которого помещалась круглобокая луна. Холод, с которым она посмотрела на юношу в мгновение пересечения их взглядов, заставил его расстроенно поджать губы, сильнее сжав бледные пальцы на древесине резной двери. Ни грамма смущения перед ним, лишь леденящая душу ненависть под густыми ресницами. Такова была нынешняя Она — Иона.       -Ты хочешь, чтобы я встал на колени? — Не выражая смуты, проговорил Сувон, замечая, как удивленно дернулись напряженные брови Ионы. Девушка упрямо молчала, демонстративно воротя от него нос, в полной мере давая понять, сколь неприятна была ей его компания. Сувон это понимал, но уходить был не намерен. Почти год со дня официального свадебного торжества он изводил себя, по возможности не досаждая ей своим присутствием, практически не пересекаясь, непонятно чего ожидая. То ли того, что Иона наконец смирится со смертью своего отца от рук теперь уже мужа, а также со своей новой участью матери всея Коуки, к которой она если и стремилась, то — Сувон не сомневался — путем свержения его самого. То ли он надеялся, что спустя время Иона все-таки поймет его чистосердечные мотивы по спасению государства и отпустит все былые привязанности и прочие стеснения, вызванные обидами и чувством предательства, как сделал в свое время сам Сувон. То ли он и вовсе уповал на то, что девушка поистине волшебным образом падет перед былыми эмоциями к нему и наконец откроет сердце новым чувствам, по собственному желанию сделав первый шаг в направлении Сувона и их взаимопонимания. Откроет сердце таким чувствам, как покой, любовь, счастье. Глупо? Глупо было бы отрицать, что подобные мысли не проскальзывали в голове у Сувона, хотя он и был взрослым, благоразумным мужчиной, ценившим в первую очередь здравомыслие и логику. Сувон никогда не полагался на чувства, считая их разрушительным оружием против собственных планов, но после громозвучного возвращения принцессы во дворец, не мог не согласиться с тем, что такой исход был бы самым желательным для него. В конце концов, он понимал тяжесть своего преступления непосредственно перед Ионой и ее чувствами, жестоко растоптанными им самолично. Он готов был возместить ей все моральные стенания и терзания, дать ей благ даже больше, чем она когда-либо могла иметь. Что ей нужно? Ей нужно лишь пойти на контакт с ним. А он уже готов озаботиться десятикратным приумножением всего запрашиваемого списка, впоследствии преподнеся его к ее ногам со всем сопутствующим шиком и блеском. И не важно, что Сувон не сторонник всего помпезного. Для нее он и не такое готов сотворить. Вот только проблема была в том, что она ничего не желала. Вернее сказать, ничего не желала непосредственно от него, Сувона. Все, что она хотела, было обговорено с Кеисюком еще на стадии заключения мирного договора и нынче исправно исполняется. Например, безопасность и полная свобода для ее драконов. Или обучение того мальчишки, имя которого Сувон не утруждался запоминать. Есть, конечно, одна вещь, с отсутствием которой Ионе пришлось смириться — отсутствие Хака во дворце, которого Сувон при всем своем желании не смог бы оставить для нее. И у того были весомые основания, которые Иона прекрасно осознавала. После официального известия о том, что нынешний император и принцесса Коуки собираются обвенчаться, Громовой Зверь в буквальном смысле взбеленился, поддавшись своей природной импульсивности — которую Сувон никогда в нем не одобрял, считая это брешью его непобедимости, — и растеряв все крохи трезвого рассудка. Если бы не вовремя подошедшая стража, не сносить Сувону головы до нынешней поры. После того выпада, при котором император рисковал лишиться жизни, исход истории был более чем очевиден. Отдавая дань тем чувствам и преданности, которые бывший друг дарил все это время принцессе, Сувон не вынес смертельный приговор Хаку, как то от него требовалось, согласно закону. К бесконечному удивлению юноши, Иона приняла как должное уход Громового Зверя и еще ни разу не подняла вопрос о своем телохранителе при ком бы то ни было. Разумеется, он не берет в расчет ее драконов и других друзей, работающих для запертой во дворце принцессы в качестве информационных послов. Сувон предпочитает закрывать на это глаза, оставляя Ионе крохотную видимость свободы. Он понимал, что у любой императрицы в свое время были свои люди в политике, это обычное дело, это нормально. Пока ее самодеятельность не является угрозой для его власти, Сувон продолжит притворяться слепым глупым мальчиком, не замечая ее уведомительные центры.       Затворив за собой дверь, юноша сделал несколько неспешных шагов по направлению к застывшей изваянием фигурке, останавливаясь за ее такой маленькой, относительно его, спиной. С некоторым грудным трепетом протягивая руку и касаясь ее отросших волос, нынче хаотично разбросанных влажными рубиновыми вихрями по намокшим хрупким плечам. Аромат лепестков пионов, с которыми она принимала несколько минут назад ванну, вскружил на мгновение Сувону голову, заставляя юношу в блаженстве прикрыть светлые глаза. Ну почему, почему он так зависим от нее? Почему ее аромат действует на него как грубый психоактивный препарат народа воды, из-за которого его образ мышления и поведение меняются, превращая его во что-то противоположное всему, что он в себе столько лет взращивал? Откуда и зачем берутся все эти дикие сны с Ионой в главной роли по ночам? Почему сердце несется вскачь при упоминании их, отныне незыблемой связи, и мучительно сжимается, когда приходит осознание — ее ненависть к нему в той же степени незыблема. Почему он не может просто похоронить все эти чувства к ней?..       Прежде ему казалось, что вдали от нее — это мука неземная. Но Сувон и представить себе не мог, что истинная мука для него начнется в момент, когда Иона займет подле него трон императрицы, тем самым раз и навсегда подписав ему приговор. Это было так правильно, так дико и словно в полусне, что Сувон осознал всю тяжесть своего нового бремени лишь после проведения церемонии обручения.       К сожалению, единственная инициатива, которую Иона с момента заключения брака проявляла в его отношении — полное сокрушительное отрешение. Она была словно скала, острая, величавая, неприступная. Любоваться которой есть возможность лишь издалека. Сувон не предпринимал попыток подступиться к ней, понимая всю бесполезность этого занятия. Он давал ей время привыкнуть, смириться. Но все было без толку, все было бессмысленно. Перед ним продолжала стоять все та же девушка в старых лохмотьях. С раскинутыми в разные стороны руками, с колчаном, набитым стрел за спиной. Девушка, бесстрашно преграждающая дорогу императорской лошади, испепеляющая его одним лишь своим взглядом. Из них двоих поменялся лишь он один — пришло почти позабытое чувство отчаяния. Отчаяние, которое он не испытывал во время военных действий в отношении двух угрожающих Коуке стран. Отчаяние, не затронувшее его и после убийства родного дяди. Отчаяние, нынче толкнувшее его на радикальные меры, заставившее Сувона позорно заявиться перед ее дверью, аки блудный сын. На что еще способно чувство, пленившее его? Есть ли у него грани возможного? И что бы на такое поведение сына сказал бы отец?       Иона испуганно дернулась, почувствовав манипуляции за своей спиной. Тут же резко отступая от него вглубь комнаты, забирая вместе с собой и нежный дурманящий цветочный аромат, превращаясь в холодный контур на фоне бледной луны. Сувон остался стоять на месте с опущенной головой, ощущая на пальцах и губах влагу девичьих волос. С поволокой на глазах рассматривая ее вытянутую тень около полов своего расшитого золотом кимоно.       Глухая боль, обжегшая на мгновение колени, светлые пряди, послужившие завесой от удивленного, не прикрытого гневом лица напротив. Собственное ощущение опустошения.       -Ты этого добивалась все это время?       Он встал на колени.