Мой король, моя королева

— По-твоему, я красивый, любовь моя? Бесшумно проскользнув в сад, Баки не думал, что Питер так быстро заметит его, поэтому вздрогнул в удивлении от адресованного ему вопроса. Питер стоял спиной к своему возлюбленному, окруженный цветами разных форм и размеров — всё равно что изящная картина со стены какого-нибудь дворца, и даже не повернулся. — Какой нелепый вопрос! Почему ты спрашиваешь? — осторожно и нерешительно спросил Баки. Все знали, что Питер, в обычное время мягкий и нежный, в самый неожиданный момент мог впасть в ярость, подобно разозленному животному. — Ты же знаешь, ты самое прекрасное создание, которое мне доводилось лицезреть собственными очами с честью и удовольствием, в противном случае ты бы не был здесь со мной. Питер резко повернулся, и Баки, повелитель подземного мира, тот, кто видел больше калечивших и ломающих душу пороков, чем любой смертный хотя бы надеялся постичь, вздрогнул от прорисовывающейся в нежных карих глазах ярости. — Один из твоих приспешников, — зло выплюнул Питер, — из тех магов, которые кружат по залам нашего дворца и воображают, что имеют какую-то власть в наших владениях, остановился здесь, когда я ухаживал за нарциссами, и сказал, что я прекрасен. — Я не понимаю…. — Они не видят красоту! — закричал Питер. Его каштановые волосы блестели в свете искусственного солнца, что возвышалось над его садом, который служил маяком света во всей этой тьме и отчаянии. Прямо как ядовитая древолазная лягушка, такая яркая и прекрасная, но может убить в одно мгновение. — Они видят бродягу, нимфу, симпатичного мальчика, блудницу и воображают, что это и есть красота. Баки ощетинился, увидев, что его возлюбленный так разгневан и взволнован неосторожными словами его приспешника. Того, кто по неосторожности причинил Питеру такую, почти ощутимую боль, что скатывалась с него волнами, ждет тяжелая участь, полная тьмы. И эта участь настигнет его, как только Баки окажется в глубине своих мыслей, в их мрачной темноте, которая создает всю боль. — Ты тоже видишь это, когда смотришь на меня? — мягче спросил Питер, большие, карие глаза наполнились слезами. — Ты видишь во мне блудницу и дурачишь себя мыслями, что это и есть истинная красота? — Никогда, — прошептал Баки. Это слово сорвалось с его губ прежде, чем он успел осмыслить сказанное. Правда давалась ему нелегко, но, когда рядом с ним был Питер, любая ложь погибала в его голове прежде, чем вылиться в слова. — Я вижу тебя. Вот так я вижу красоту. — Как ты можешь видеть меня? Как ты можешь видеть меня не затуманенным похотью разумом, как любой другой человек? Я был дураком, когда решил, что всё может быть иначе. Бог? Ну конечно, да вот только ничем не отличающийся от них. От тех, кто бродит по борделям и трахается со шлюхами, а потом возвращается домой и целует на ночь свою жену и детей. Баки резко выдохнул и легко взмахнул рукой. Питер вмиг оказался прямо перед ним, и лишь какой-то дюйм разделял их. На мгновение Питер был сбит с толку. Он широко раскрыл глаза в замешательстве, а затем они потемнели в тот самый момент, когда он понял, что Баки призвал его, как какую-то вещь, на поиски которой у него просто не хватило терпения. — Слушай меня внимательно, — приказным тоном отозвался Баки, прежде чем Питер успел открыть рот. Он замолчал, не успев заговорить, и смотрел в пылающие темные глаза своего возлюбленного, как всегда испещренные чем-то темным, грязным, что делало его взгляд суровым, агрессивным и злым. — Я чувствую души. Я чувствую каждую забытую богом душу, которая попадает в это царство. Я чувствую их боль, их желания, счастье и сожаления, их самые темные углы и трещины, их извращенные инстинкты. Они сливаются в единую массу пульсирующего, грязного человечества, от которого я никогда не смогу избавиться, со всей моей силой, богатством и роскошью. И теперь, когда ты здесь со мной, я чувствую и твою душу, светлую и нетронутую, чистую и в то же время полную тьмы, которая зовет меня. Вот так я вижу твою красоту. Наполненный мрачностью голос Баки потряс Питера до глубины души, добрался до его разума и освободил его от раздражительности и неуверенности, которые так часто застилали ему глаза. — И я чувствую тебя, — прошептал Питер, — и каждый раз, когда ты далеко, мне так тяжело. Мне кажется, что ты постоянно зовешь меня, и я не могу не подчиниться. Это пугает. — Я знаю, какова твоя душа на вкус. И я как человек, умирающий от жажды, что видит перед собой бурную реку, полную чистейшей воды, да вот только ничто не способно утолить мою жажду, — пробормотал Баки в ответ, не найдя в себе силы противиться желанию уткнуться в лебединую шею Питера, вдохнуть его безупречный запах, легкий и сладкий, прячущий в себе что-то дикое, из-за чего закипала кровь в венах. — Ты прекрасен, это видно невооруженным глазом. Любой человек может любоваться тобой, но я вижу твою красоту просто потому что я вижу твою душу. Ни больше, ни меньше. — Ты похож на мои цветы, — выдохнул Питер и вздрогнул, когда Баки провел ладонями по его бокам, следуя изгибам его тела и касаясь каждого выступающего ребра. И каждый раз ему казалось, что он касается голой кожи, лаская, потому что тонкий шелк почти ничего не скрывал. — Я знаю, ты любишь меня. Вокруг тебя — смерть и тьма, а ты приходишь ко мне в сад, чтобы насладиться жизнью. И ты улыбаешься. У тебя самая прекрасная улыбка во всей Вселенной, мой дорогой супруг. Баки не сдержался, и уголки его губ дернулись вверх от обожающего взгляда Питера. — Я улыбаюсь только ради тебя, мой драгоценный цветок. — Синие розы чудесно растут, — признался Питер, и в его голосе слышалось счастье, ярость в одно мгновение сменилась на милость. — Я пою им, они растут для меня. Твои заклинания работают. — Мои заклинания всегда работают. Особенно, если их цель сделать тебя счастливым. — Я ни на секунду не сомневаюсь в этом, моя любовь. — Я пришел сюда взглянуть на тебя и попросить отужинать со мной сегодня вечером, — сказал Баки, опустив руки на бедра Питера. Его любовь полна одержимости. — Ведь цветы могут расти без тебя в этот вечер? — Мои цветы нуждаются во мне, Баки, — резко отозвался Питер, и его голос вновь наполнился холодностью. — Ты же знаешь об этом. Я не могу просто бросить их из-за собственных желаний. Я не настолько эгоистичен, чтобы оставить их погибать здесь в одиночестве, пока я наслаждаюсь удовольствиями, в которых не нуждается моё тело. — Но твой дорогой супруг скучает по тебе, — низким и мрачным голосом, похожим на густую черную патоку, сладкую и горькую, как и все остальное между ними, пробормотал Баки. — Я скучаю по тебе, сидя за столом, не видя тебя по правую руку от меня. И я скучаю по тебе в моей постели. — Как и я, — выдохнул Питер. — Мы могли бы заниматься любовью здесь, среди цветов. Наслаждаться фруктами с деревьев, пока не насытимся, и любить друг друга прямо здесь под солнцем, которого ты никогда не увидишь. — Мне не нужно солнце, когда у меня есть ты, — мягко сказал Баки, длинными тонкими пальцами заставил Питера поднять взгляд и наклонился к нему, оставляя легкий, целомудренный поцелуй на мальчишеских губах. Питер так прекрасно застонал от прикосновений Баки, что тот просто не смог остановиться и углубил поцелуй, но это все равно было не то, чего они оба так желали. — Ты стонешь, как девственница, моя любовь. — Ты же прекрасно знаешь, как далек от истины. Не позволяй похоти завладеть тобой. Я чувствую, что ты голоден. Так что сначала ужин, а затем ты возьмешь меня, возьмешь своего мужа на этой цветочной поляне, где я провожу слишком много времени, среди цветов, которые, нет сомнения, ты так ненавидишь за то, что они отнимают меня у тебя. — Ничего из того, что вызывает улыбку на твоем лице, даже твои драгоценные цветы, не могут быть предметом моей ненависти, — заверил его Баки и добровольно последовал за Питером, который взял его за руку. Он вел Баки по извилистой дорожке, среди цветных навесов к простой деревянной скамье, что стояла в самом сердце этого цветущего лабиринта. — Садись, — скомандовал Питер, указав на скамейку. — Я принесу твою еду. — Неужели, я не могу помочь тебе? — спросил Баки, беспрекословно подчиняясь желанию своего возлюбленного, несмотря на свой, выражающий протест, вопрос. — Мы ведь справимся со сбором еды быстрее, если будем делать это вместе. — Может быть, ты и бог, но ты ничего не знаешь о том, что растет в этом саду, — Питер улыбнулся. — Здесь есть фрукты, которые так манят, что никто не способен удержаться от того, чтобы вкусить их. А после их ждут часы ужасной боли, прежде чем сладкая смерть освободит их от этой участи. Есть плоды, которые дарят наслаждение. Они говорят со мной. И я знаю разницу. Баки фыркнул, его глаза потемнели, наполнились ядом, и этот взгляд мог бы заставить многих склонить перед ним колено и просить прощение сломанным голосом, но Питер лишь повернулся, ослепив улыбкой, а потом исчез среди покрытых листвой навесов. Любой человек без труда заметил бы жуткую тишину в саду: ни поющих птиц, ни жужжащих насекомых, ни даже легких порывов ветра, который трепал бы лепестки цветов и скрипел бы ветками деревьев, — ничего, только тишина. Мертвая тишина. Так было, пока Питер не начал петь. Его чистый голос, похожий на скрежет ногтей по стеклу, нервировал и не предназначался для простых смертных, да и для бессмертных, что сохранили долю чувств или эмоций в своих высохших сердцах, тоже. Но Баки со своим разбитым вдребезги, почерневшим, иссохшим сердцем наслаждался гипнотическим, перекатывающимся волнами голосом Питера. Голос Питера имел особую власть: когда он пел, растения росли быстрее, как будто боялись последствий неповиновения. Баки жаждал власти. Вскоре Питер появился среди зелени. Бледно-голубой шелковый пеплос красиво вился вокруг его лодыжек. Это женское одеяние, которое не носили уже несколько столетий, демонстрировало богатство и выглядело так интимно, соблазняюще. И Баки, и Питер знали, что стоит снять сапфировые брошки, что красовались на обоих плечах, и шелк соскользнет с юного мальчишеского тела, выставив его перед всем миром совершенно голым и невероятно красивым. В руках он держал корзину, полную всяких разноцветных фруктов — сливы, гранаты, яблоки, благодаря которым Питер выглядел, как дочь короля, которая забавляется игрой в переодевание в простую женщину, и был соблазнительным в этой своей роли. — Мой король, — приветливо улыбнулся Питер, поставив плетеную корзину на скамейку рядом с Баки. — Ужин подан. В руках Питера фрукты, как по команде, распались на части, как будто их кто-то порезал. Он прижимал каждый восхитительно сладкий и сочный кусочек к желанным губам Баки, кормил своего дорогого супруга с рук, как, возможно, делала рабыня много-много лет назад. Искорки в глазах Питера только доказывали, что он делал это, потому что так желал сам, а не потому что подчинялся царю подземного мира. И это желание делало его ещё более устрашающим. — У тебя на подбородке гранатовый сок, — мягко сказал Питер, почти задыхаясь. — Позволишь мне убрать его? — Всё, что пожелаешь, моя королева. Наклонившись вперед, Питер слизал каплю сока с подбородка своим мягким, розовым языком, чувствуя насколько холодным и гладким был Баки. Мальчишка не смог удержаться и поднял взгляд выше и впился поцелуем с любовью в губы своего дорогого супруга, который был не в силах противостоять его желанию. Поцелуй — целомудренный, но прекрасный, показывал ту любовь, что царила между ними, и которую невозможно было выразить иначе даже спустя тысячу лет, проведенных вместе. — Займись со мной любовью, мой дорогой супруг, — выдохнул Питер в губы Баки. — Я так давно не чувствовал твоих прикосновений. — И впрямь очень давно, — согласился Баки, носом прижимаясь к мягкой, бледной коже на подбородке, чувствуя, как в нем пульсировала жизнь, сила и энергия. — Ты ведь постоянно настаиваешь на уединении, оставаясь вдали от меня. — Было время, когда я ходил за тобой, как бродячая собака, потакая каждому твоему капризу из-за страха и без малейшего уважения, — пробормотал Питер, путая пальцы в волосах Баки. — Но теперь всё не так. Теперь я смотрю на тебя и вижу своего мужа, равного мне мужчину, которого я люблю. Со временем ты примешь это. Ты ведь никогда не спал со мной, как с тем, кто должен был подчиняться каждому твоему слову. — Никогда, — заверил Баки, — я никогда не желал, чтобы ты не был равным мне. Я люблю тебя, таким непоколебимым, независимым и яростным, какой ты есть. — Как я люблю тебя, — Питер прогнулся в спине, когда руками Баки забрался под шелковый пеплос и скользнул по ребрам, нежно прикоснулся губами к тонкой шее и ключицам. Застонал, положив ладони поверх пиджака Баки. — Пожалуйста, любовь моя, я хочу прикоснуться к тебе. Баки хихикнул, но все же уложил мальчишку спиной на скамейку. Представшая перед ним картина — заманчивая распущенность: вспыхнувшие алым румянцем щеки и спутавшиеся волосы. Одним движением он скинул свой пиджак прямо на каменный пол, а затем принялся расстегивать пуговицы на рубашке. Он бы разделся гораздо быстрее, используй свою темную магию, а не собственные руки, но было что-то во взгляде Питера, в том, как расширялись его зрачки, учащалось дыхание, когда он смотрел на Баки голодным взглядом, что заставляло его обнажать свое тело так медленно, как это возможно. — У меня есть ты, любовь моя, — тихо и нежно пробормотал Баки, услышав стон Питера. — И я всегда буду здесь с тобой. — Пожалуйста, Баки, — проскулил Питер, выгибаясь в спине, позволяя возлюбленному гладить его грудь благоговейным руками. — Коснись меня, пожалуйста. Я хочу твои руки на моем теле. Баки вздохнул, ему вскружило голову от возбуждения, и он потянулся к сапфировым брошкам на плечах Питера, расстегнул их, позволяя шелку ускользнуть и обнажить гладкую, фарфоровую кожу, не испорченную жестокостью этого мира. — Твоя красота — бесподобна, в мире нет никого, кто мог бы сравниться с тобой, — прошептал Баки, касаясь губами груди Питера. — Она съедает меня, забирает с собой, я с трудом дышу, смотря на тебя. — Возьми меня, Баки, — проскулил Питер, отчаянно вцепившись в плечи так сильно, словно они были спасательным кругом, а он — тонущим моряком. — Займись со мной любовью, покажи мне, как ты меня любишь, заставь меня чувствовать. Питер вскрикнул, когда Баки толкнулся в него, болезненный стон раздался в жуткой тишине его сада. Они, омываемые цветами и запахами сада, не могли думать ни о чем, кроме друг друга, связанные ощутимой силой их любви. — Я преклоняюсь перед тобой, — пробормотал Баки в изгиб шеи Питера, наслаждаясь тем, как его кожа расцвела красными и багровыми пятнами от прикосновения его пальцев. — Я ценю тебя, любовь моя, моя королева. — Я люблю тебя, мой король, — выдохнул Питер, закрыв глаза от ошеломляющего удовольствия. — Я уже близко, ты заставляешь меня чувствовать.... Ты заставляешь меня чувствовать. — Кончи для меня, моя королева, дай своему мужу то, чего он так отчаянно желает, — прорычал Баки нечеловеческим голосом. Движимые одними инстинктами и чувством страсти, они вскрикивали в унисон, бывшие так близко к разрядке, но в полной гармонии друг с другом. И, оказывается, им нужно было всего ничего. Баки наклонился и поцеловал Питера, который тут же застонал прямо в его губы и, выгнувшись, кончил, его взгляд помутнел. Баки кончил следом за ним с громким стоном, который был все равно что музыка для ушей Питера. — У меня есть одно дело, которым следует заняться немедленно, — спустя время пробормотал Баки, пальцами мягко перебирая кудри Питера. — Как бы я ни желал остаться здесь с тобой, в этом волшебном месте, которое ты так любишь. — Плюнь на свои дела, — тихо сказал Питер, — и останься здесь со мной. — Ты знаешь, это невозможно, моя королева. — Всё возможно, и мы с тобой живое тому доказательство. Баки выдохнул, хихикнув, и этот смех звучал так мрачно и в то же время был наполнен непостижимым счастьем. Питеру хотелось зацепиться за этот смешок, схватить его и запомнить, прежде чем неловкая тишина унесет его с собой. — Я должен оставить тебя, любовь моя. Возвращайся в наши комнаты ночью, это лучше, чем спать здесь в одиночестве. Я обещаю, там ты найдешь меня, счастливого и желающего угодить тебе. — Полагаю, я могу, — раздраженно вздохнул Питер, — но только если мой супруг сделает мне массаж. Я выгляжу и чувствую себя так, как будто меня разорила адская гончая, но не ты тому виной. — Массаж для тебя? Никаких вопросов.