ставки

ру сможет рассказать о каждом сантиметре этого школьного вольера, потому что каждый сантиметр она перекроила заново, вдохнув жизнь в эти углы через долларовую купюру, через застрявшие в глотке таблетки и опущенные бутылки (в самых закромах). питер хочет послушать рассказы, он готов выверять измерительной лентой каждое слово, выпадающее изо рта ру беннет о тех самых занелегаленных сантиметрах в учебных стенах, только бы слушать и продолжать разговор вне рекреаций, продолжать, когда все памятные наркотические трипы за партой закончатся. ру это не нравится, у нее на случай питера всегда найдется ножик для разделки колес без лишней крови, им и режет ленту паркера, чтобы все кончалось быстрее; она выдерживает его едва ли лучше, чем бывалую психологическую ломку на почве фентанила. он бы стал каким-нибудь опиоидом или чем-нибудь из связки гамк, если мог, стал бы самой щадящей реабилитационной клеткой, если мог, но питер может только смотреть ей в спину, не в глаза, туда слишком страшно. когда он может, в исключительных моментах, он делает ставки: широкие — поцелую (все равно не будет помнить), узкие — позову гулять. но для ставок он слишком наивный — уверен, что от любой наркоты зрачки просто обязаны быть в размер и цвет подстать космическому небу в тугую беззвездную ночь. они с беннет одной возрастной сетки, но советы ему дает т(рой), у брата маккея закрасневшиеся белки глаз. питер думает, что он просто не спал ночью. — ты щенком таскаешься за наркошей, тебе норм? — я не таскаюсь. и ру не наркоша, — питер мельком морщится от такого оскорбления, не принимая правдивое обозначение зигзагообразной походки ру. — чел, если она — не наркоша, то я не ебу, как вообще выглядят нарки. — ну значит ты «вообще не ебешь». — она, блять, меньше месяца назад на рехабе была, паркер, прочисть мозги, — рядом библейским змеем проходит нейт, четками в руках перекручивая машинные ключи. говорит, даже не оборачиваясь; его просто заебало смотреть каждый день одну и ту же сериальную серию, где паркер пытается добиться внимания от кайфующей на приходах ру, — ты под ебаным каблуком — а беннет их даже не носит. * паркер с правдой не дружит, ему не нравится, ему — все чувства за нее, ру и рада отдавать ему весь негативный шлак своих мыслей, чтобы не загнать себя под эйфорической плитой. питер увидел бы себя в роли помойного ведра для ру беннет, если мог. но парень субъективный до костей, он — замыленный объектив — «ты хочешь быть в центре ее внимания, да только ты в расфокусе всяко не от плохого зрения» —, розовые очки, однобокая любовь к наркоманке; ему все твердят одно и то же, но паркер все-таки с правдой не дружит. оно и не к спеху, ру только вышла, у нее нулевая толерантность, до передоза время есть. все понимают, что через месяц беннет соскользнет с парты на пол посреди урока, эпилепсируя в собственном блевотном бульоне. все, кроме питера. он верен своему внутреннему ребенку устою: «все могут исправиться». все, кроме ру. они не вместе, на разных границах одного «кроме», но даже это их не объединяет. а паркеру хватает. за глаза, по горло, когда он видит ее на велосипеде, проезжающей мимо его дома. она юлит, сейчас навернется. у питера синдром хорошего парня в отношении ру, он выбегает из дома в три часа ночи, чтобы помочь ей встать. — ты в порядке? — питер держит ее за оба предплечья, давит со всей силы, не замечает, смотрит ей в глаза, делает ставки, но в темноте ничего не понимает. — да, все окей, — она пытается вылезти из омута его взгляда, ее это душит. ру чистая, просто наехала на кочку в дремоте улицы без фонарных столбов. — ты себе все ладони и колени разодрала, ру, пойдем, я помогу. у нее сердце — кусок мяса на базарной витрине, видно, но за стеклом, все кровью обливается от искренней заботы за просто так и не из-за кровных уз. ей неудобно отшивать его, она это все по привычке, обычно питер просто лезет поговорить, но сейчас питер лезет помочь, и беннет чувствует себя рыбой на суше. чувствует себя обязанной принимать помощь. надо валить. — да все нормально, забей, доеду до дома и все обработаю, — «сама». все всегда «сама». на нее мать хуй положила, сестра говорить не хочет. беннет сама на себя и хуй положила, и говорить с собой не хочет. она просто заебанная и объебанная на постоянной основе маршрута комната-школа-заправка. ру все всегда «сама». — тебе далеко до дома, ру. сейчас три часа ночи, давай я помогу, не дури, — он наседает, выбивает ее из зоны комфорта. ру смотрит ему в глаза, у нее зрачки легально расширяются — высокий пульс, форс-мажорный страх. — блять, ладно, — соглашается под щенячью радость питера. он отпускает руки, идет к входной двери, за спиной скрипят колеса велосипеда. свалила. ру не нравится быть обязанной. * она никогда специально не избегала его в школе — было насрать, доебется или нет; сейчас она трезвая, чтобы не вестись на искусственное желание поговорить, быстро перебегает с одного урока на другой, чтобы не пересечься в коридоре. на совместной физкультуре просто заныкивается под трибунами с косяком. хвали господь легалайз. — знаешь, могла бы ради приличия зайти, а не сбегать, как только я отвернулся, — она соображает секунд десять, пытается выявить реальность голоса по правое ухо. смотрит на косяк, поднимает брови. «банана хейз, без грибов, какие к черту звуковые галлюцинации?», — я не глюк, беннет. питер стоит с футбольным мячом в руках, смотрит на нее, как на провинившегося ребенка. — тебя никто не просил мне помогать, да и я манерами не славлюсь. — я заметил. — бери свой долбанный мяч и вали, питер, — ей стыдно перед ним. находиться, смотреть. поэтому она тупит глаза на догорающую самокрутку. он отпинывает мяч на поле и садится рядом с ней, выдирает косяк из пальцев, вбивая его в железную балку трибун. — какого хуя тебе так сложно принять трезвость? в чем твоя проблема? — в тебе проблема, паркер, — она выскакивает фокусным зайцем в воздух с земли, — отъебись наконец от меня. я, вроде, не единственная в этом городе торчу. могу дать адрес клиники, где лежала, найди себе кого-то другого, кто не будет против твоего окружения и твоей помощи, но от меня отъебись. она выбегает из-под трибун вся раскачегаренная, взмыленная, преподаватель думает, что бегала. ставит A за урок. питер все-таки нашел способ сдружиться с правдой. да и розовые линзы разбились (возложенными на ру надеждами). * он отошел. далеко отошел от нее, от ее жизненных распутий. не кидает тревожные взгляды-звонки в кафетерии, не смотрит на ее спину, не доказывает никому ее белоснежную пушистость, которой нет и не было. когда сходятся лицом к лицу — он смотрит ей в глаза, без ставок и ребячества, просто проверяет; все всегда сходится на зрачках с монету. ему не особо интересно под чем и почему, он всегда быстро убирает свои чистые глаза и идет дальше. ру в такие моменты до смерти хочет начать оправдываться перед ним, объяснить почему все так, как есть. почему она не оправдала ожиданий единственного человека, которому не поебать. (было). ей непривычно снова быть в пустоте. она влюбленной малолеткой всегда прокладывает велосипедный путь мимо его дома; не подстраивает падений, ничего, просто надеется встретить паркера, разыграть похуизм и поехать дальше. для собственного спокойствия, не более. на типичных, по-нейтовскому стильных, междусобойчиках она сидит где-то в центре, все сознание в ноль. вечеринок было много, а чувство было одно. неприятное. каждый раз, когда она видит питера в своем замазанном стряпней феско взгляде, ее сердце на прилавке сдавливается отнюдь не от увеличенной дозы и пятого дня марафона; он просто стоит рядом с какой-нибудь нормальной девчонкой, смеется, живет, не думая, как бы выудить хоть минутный разговор с беннет. ему просто хорошо без ненужной заботы о ком-то, не принимающем никаких пряников, только кнуты. у ру истощается сердце на каждом подобном моменте — она сразу уходит искать оставшийся бутылочный высокий градус, чтобы из нуля в минус. ру сторонится школьных мероприятий, на них нужно приходить в паре. ру ходит на построенные учениками тусовки, там все проще, тебе не указывают на твое одиночество фейсконтролем. поэтому она стоит у очередного плаката с датой хэллоунского бала и думает, чем забить вечер двадцать седьмого октября, чтобы откосить, если кто спросит про планы. так что она просто делает ставки: не увидит питера сегодня — лошадиная доза лсд-подобия, которую феско не советует, увидит — транквилизаторы и какой-нибудь ликер. паркер — подброшенная монета ее зрачков. на стоянке нет его машины, она видит это из окна кабинета химии. — лсд так лсд, — она бубнит себе под нос, стоя у доски. химик скептически смотрит на отсутствующее уравнение. * джиа на танцах, мать в ночную смену. ру лежит упавшей звездой на кровати и ждет, пока ее накроет, смотрит в потолок — он вроде чувствуется воронкой. она медленно впадает внутрь одеяла на исходе инкубаторного периода в пятнадцать минут; когда в дверь звонят, трель проносится у нее по телу тревожной судорогой. железная ручка входной двери как водная гладь на ощупь. перед ней святым духом светится питер паркер, окруженный яркостью уличного фонаря и звоном светлячков. — привет, беннет. у нее язык не поворачивается — и не на все проценты от дурмана в организме. она просто смотрит на него, как на костер. он по глазам понимает. — вообще, хотел позвать на танцы, но тебе, видимо, и без меня весело, — ру думает только о том, когда он из наивного щенка превратился в иронизирующую псину. она уже в получасе, тревога спустилась в область коленей, пространство медленно взбалтывается; у нее разыгрывается паранойя на фоне фар проезжающей машины, она визжит, затаскивая питера в дом за руку, держит так крепко, как может, пытаясь вернуть поверхностное отношение. — ты чего? — ему мерзко от того, что ру резко зануждалась в нем только под давящими визуалами. — показалось. он одергивает руку. ру смотрит на него его старым взглядом. — ты тут аккуратнее. я пойду. — блять, — словом отпугивает его от ухода, — посиди. со мной, мне не очень, — речь размытая, как лесная тропинка под проливным дождем. ру не любит психоделики, ей страшно наблюдать за оживающими перед ней проблемами и загонами, проще, когда они беснуют в голове, а не перед глазами, ей сложно понять, что реальность нереальна. но монета есть монета, ставки были сделаны, а эксперименты с собой для беннет просто шанс случайно умереть, так что стоящий перед ней паркер вроде и мешает, а вроде и не особо. но ей все-таки интересно, когда всплывут интересные подробности отношений мэдди и нейта, она пока что беспокоится за феско и сестру расстраивать собственной смертью за месяц до дня благодарения не очень красиво. поэтому сейчас питер не мешает. — через сколько у тебя это пройдет? — на часах девять вечера, ру пугает секундная стрелка, она смотрит на цифру семь. — под утро должно. — пиздец. — останься, пожалуйста. питер расслабляет галстук под горлом и кивает. супер-клей на осколочных надеждах еще никто не отменял.