***
Хару дарит Гинши свитер на день рождения и белый пазл, желает такого же цвета бесконечную полосу в жизни и много-много денег. Её не смущает, что сейчас март, но то, что свитер в подарочном цветном пакете с пандами выглядит намного лучше, чем на брате, — весьма. Поэтому сначала она танцует по всей квартире в поиске мерной ленты, затем — вокруг Гинши с целью измерить всё, что предполагаемо может понадобиться, чтобы связать что-то получше. Лента, естественно, путается, Хару путается в цифрах, которые не начала записывать сразу, Гинши путается в смехе и в собирании идеально белого, как ближайшее желаемое будущее, пазла. Он интересный; фрагменты занимают стратегическое место на специально убранном для этого столе, но всё равно в итоге расползаются по всей комнате — и тут хоть снимай видео под «Someone like you». Петь Ширазу начинают одновременно и в итоге не заканчивают даже рамку. Хару скептично смотрит на результат, говорит, что надо было выбирать с котами, тогда бы совесть не позволила оставить пазл в несобранном укоризненном виде; засыпает под туториалы по вязанию. Гинши уверен, что это лучший день рождения. Видео получается смазанным и дрожащим, со смехом, перекрывающим музыку, с улыбкой Хару на всё лицо, но греющим до обжигающих мурашек под кожей. Мама ему так и не звонит — Гинши не особо и ждал, но в августе он ей этого не простит.***
С Йонебаяши после окончания школы Ширазу видится слишком редко, даром, что живут в одном доме: невесомые точки пересечения слишком разных жизненных траекторий. Редко, но чаще чем со всеми остальными одноклассниками: на счету только одна случайная встреча с Урие; тот предпочёл сделать вид, что Гинши очень незаметен. Они оба курят вне дома. Ширазу следует негласному правилу даже когда Хару снова в больнице. У Сайко — свои резоны, у Сайко — заботы о парализованной матери, вечера за стойкой бара и похожее на серую временную петлю без выхода будущее; дешёвые цветные линзы, две сигареты в пачке и небрежно собранный пучок остриженных синих волос. Гинши заговаривает с ней каждый раз; не потому что хочется, не потому что интересно, скорее что-то среднее между неумением держать язык за зубами со знакомыми людьми и практически неосознанным желанием узнать, когда она наконец скажет, что не помнит его имя. Йонебаяши всегда принимает минимальное участие в диалоге, пропуская девяносто процентов предложений, но с оставшихся десяти — достраивает весь утерянный смысл: или навык, впечатанный в суть работой, или привычка, липкой жевачкой тянущаяся из семьи; вполне вероятно — микс, коктейль из двух ингредиентов. Ледяная корка вместо кубиков льда на дне стакана вшита в лицо наискосок, цепляет холодом улыбку. Ширазу смотрит, пожалуй, более внимательно, чем следует; и причины сложно объяснить даже себе. Возможно, внимательность — черта, отвоевавшая себе первый план, заточенная обычно под Хару: её настроение, её желания и её жизнь; её состояние и симптомы — увеличивает радиус захвата, падающий на личное пространство Сайко широкой тенью понимания. Возможно, дело не только в этом. И это не то, за что Гинши хоть когда-нибудь извинится.***
Пазл всё ещё белый, хотя Хару и предлагает раскрасить его акварелью; приблизительно по центру недостающие кусочки образуют почти стилистическое упрощённое сердце и это отнюдь не дизайнерское решение. Может, даже самые маленькие комнаты в маленьких квартирах хотят быть чем-то большим, например, с первым словом до дефиса — «выручай», и хранить в себе потерянные вещи и чувства пока они не понадобятся кому-нибудь другому. Может, это новый способ гадания; попробуйте, вряд ли работает хуже кофейной гущи и гладкой поверхности зеркал. Хару же шутит про дровосека, ищет старое аниме, протягивает свою подушку-сердечко. Она на удивление удобная и очень мягкая, поэтому Гинши забирает её насовсем, показывает язык на притворное возмущение. На экран с движущимися картинками никто не обращает внимание, сестрёнка тихо сопит под боком, врач в воспоминаниях сухо говорит о частичной ремиссии — Гинши молит всех богов, чтобы всё было хорошо. Пока они вроде бы слышат. В будущем сердца хватать не будет — гадание всё же не очень, не повторяйте чужие ошибки.***
Сайко говорит, что ей не нравится её комната, а у неё всё никак не доходят руки, чтобы её изменить; в детстве, мол, хотела хоть потолок украсить чужой вселенной, но деньги в основном уходили на покупку игр в складчину с братом. И, пожалуй, это единственный раз, когда Сайко вообще заговаривает с ним первая. Гинши как-то не улавливает момент, когда разговор от личного переходит на персонажей манги и ему пересказывают сюжет какого-то сёдзе: лимит искренности на сегодня исчерпан. Ширазу всё равно слушает, не перебивая. Иногда ему кажется, что Сайко не хочет возвращаться домой, ему сегодня спешить тоже некуда — Хару в больнице вторую неделю. К слову случайно приходится, что сестра считает Йонебаяши похожей на русалку и почему-то это уже не выглядит смешным. Гинши насчитывает девять произведений на эту тему, которые только знает Сайко, и не досчитывается одного собственного клятвенного обещания познакомиться с одним из них сегодня же. — Я Ширазу Гинши, кстати, если мы уже говорим про «познакомиться». Сайко не делает вид, что это помнила, и смеётся. Рядом с ней как-то парадоксально легко, Ширазу неожиданно ловит на языке слова о своих проблемах; и ловит только потому, что не привык ни с кем ими делиться. В мыслях рисует воображаемым ярким красным маркером «никогда не пить в её присутствии», подчёркивает тремя воображаемыми волнистыми линиями. И это сомнительная реклама её бара, честно. В следующий раз она называет его Ширагином, а он забывает отдать купленные звёзды, лежащие в рюкзаке.***
Сайко курит, это привычно до той степени, что должно успокаивать; не успокаивает ни черта. Счёт не успокаивает тоже. Дважды два — это четыре, четыре на четыре — это шестнадцать: процент кислорода в выдыхаемом воздухе; число, обведённое зелёным прямоугольником в телефонном календаре; смерть в квадрате, посчитанная самым близким человеком. Внимательность, утратившая основной вектор, сосредотачивается на мелочах. — Знаешь, гадание на пазлах работает, серьёзно, я не шучу, — Гинши умалчивает, что шутки умерли. В чужом взгляде отчётливо читается: «вязаный свитер в августе — это смешно». И взгляд этот распарывает Гинши так же, как свитер на петли; петель много — но ни одна его вес не выдержит. Йонебаяши не говорит, что Ширазу похож на идиота, не говорит, что он похож на ожившего мертвеца, хотя, наверное, ей хочется. Взамен Сайко произносит мягкое и бесконечно усталое, тоном человека, о котором не волнуется никто: — Иди домой, твоя сестра будет за тебя переживать. Звук исчезает, перед глазами — тёмные полосы помех. Гинши бессильно скребёт короткими ногтями горло. Возможно, воротник чересчур узкий: впивается в кожу и душит. Возможно, всё совершенно не так, и, возможно, всё же — с миром. С ним же и покойся.