Когда платформа девять и три четверти и с заливистым лаем бегущий за поездом Сириус скрылись за поворотом, а Рон с Гермионой ушли в вагон старост, Гарри немного растерялся. Впервые он ехал в «Хогвартс-экспрессе» без друзей. Положение спасла Джинни – она подхватила свой багаж и решительно двинулась по коридору в поисках свободного купе.
Гарри не мог не заметить, с каким любопытством на него таращились студенты через стеклянные двери купе, мимо которых они проходили. Их взгляды совершенно не отличались от тех, что он ловил на себе, когда вся школа ходила со значками «Поттер-смердяк», и Гарри почувствовал, как в груди что-то болезненно сжалось, а щеки вспыхнули. Конечно же, все читали Пророк этим летом, а теперь наверняка размышляли, правда ли, что он – жадный до славы псих. Стараясь больше не смотреть по сторонам, Гарри уныло брел за Джинни до тех пор, пока они не встретили Невилла. К счастью, во взгляде однокурсника не было ни негатива, ни любопытства, и Гарри немного воспрянул духом.
Знакомство с Полумной Лавгуд окончательно отвлекло его от мыслей о будущих трудностях в общении со студентами Хогвартса. Полумна явно была не от мира сего – в руках зажат перевернутый вверх тормашками журнал, волшебная палочка заткнута за ухо, а от немигающего взора огромных навыкате глаз Гарри стало не по себе, и он поспешно отвернулся к окну.
Вполуха слушая, как ребята делятся друг с другом впечатлениями о лете, Гарри задумался о прошлой ночи. Он так надеялся, что разговор с матерью Сириуса прольет свет на ситуацию, в которой он оказался, на тайные встречи друзей, на секреты Ордена, но, вместо этого, вопросов стало еще больше. Вальбурга знала о нем что-то, о чем не успела рассказать. О его шраме, о связи с Волдемортом, о – тут сердце сбилось с ритма – его дедушке и бабушке. Неужели они действительно дружили? Это расходилось с тем, что рассказывал Сириус, но…
Гарри как можно незаметнее вытер вспотевшие ладони о джинсы и постарался выровнять сбившееся дыхание. В памяти яркой вспышкой пронеслась понимающая улыбка Вальбурги, и он будто снова окунулся в то шоковое состояние, что вызвало осознание собственной глупости. Никогда, никогда он не пытался посмотреть на какую-либо ситуацию чужими глазами, никогда не задумывался о мотивах других людей. Что, если он что-то упускал? Почему он понял и посочувствовал Сириусу, когда узнал, что тот сбежал из дома, а на Перси за то же самое – разозлился?
Ответ лежал на поверхности – Сириуса и семью Уизли он любил, а значит тот, кто их обидел – виноват. Но ведь ситуация была идентичной. Означает ли это, что Гарри несправедлив? Что он чересчур категоричен в своей оценке окружающих?
Может быть, стоит иногда хотя бы пытаться представить, о чем думают другие, что их волнует, пугает, радует?
Гарри задумчиво окинул взглядом купе.
Невилл увлеченно рассказывал о своем растении, Мимбулус Мимблетонии, одной рукой демонстрируя его Джинни, а другой – бережно прижимая к груди Тревора. Гарри вспомнил, что травология была любимым предметом Невилла.
А что вообще представлял из себя Невилл? Нерешительный, неуклюжий, приходящий в ужас от одного только мрачного взгляда Снейпа.
Способный загородить им выход из гостиной Гриффиндора, чтобы уберечь факультет от проблем.
Гарри грустно усмехнулся, вспомнив, как Гермиона наложила на Невилла Петрификус Тоталус. Почему Невилл не обиделся на них, почему он сейчас доверчиво сидит рядом, раскрасневшийся, с горящими глазами?
Наклонив голову набок, Гарри присмотрелся к мальчику внимательнее, будто стараясь заглянуть ему в душу. И едва сдержал изумленный возглас, когда на мгновение его будто накрыло волной незнакомых, чужих чувств.
Неуверенность в себе, страх перед самой важной в жизни женщиной – бабушкой, и горячее желание доказать ей же, что он – достоин. Преданность, нежность к Тревору, к редкому растению, опаска по отношению к новой знакомой, робкое желание сблизиться с Гарри и благодарность Джинни за то, что она такая решительная, за то, что она задает ритм их беседе, за то, что не воспринимает его как недоразумение – ведь даже на Святочный бал с ним сходила.
Гарри ошеломленно тряхнул головой. Кажется, он настолько хотел залезть в голову Невилла, что воображение разыгралось не на шутку.
Отворачиваясь, он наткнулся на внимательный взгляд слишком светлых, практически прозрачных глаз. Полумна медленно моргнула.
Гарри застыл. В мечтательном взоре девочки ему чудилось понимание и какая-то неземная мудрость. Складывалось ощущение, что Полумна знает о нем абсолютно все, но не придает этому особого значения, будто он для нее что-то вроде маленького пятнышка на рукаве: есть – и хорошо, что есть, значит, рукав в чай макнула, пусть будет, имеет право, так даже интереснее.
Жуть какая.
Он поспешил перевести взгляд на Джинни. Она со смехом рассказывала Невиллу, как однажды, когда она была еще слишком маленькой для того, чтобы учиться в Хогвартсе, Фред и Джордж прислали ей сиденье от школьного унитаза, а Стрелка, слишком старенькая для такой тяжелой посылки, уронила подарок прямо на котелок с овсянкой. Овсянку пришлось заменить тостами с малиновым джемом, чему маленькая Джинни была очень рада.
Было совершенно ясно, что Джинни искренне любит братьев, несмотря на все их выходки. А еще – Гарри был уверен в этом, хотя и не понимал, почему, – Джинни изо всех сил притворялась решительной и независимой. Не зависимой от своих чувств к Гарри.
Он вздрогнул и залился краской, услышав свое имя – это Невилл просил подержать жабу, пока он демонстрирует возможности своего растения. Гарри был настолько смущен, чувствуя, будто только что покопался в чужом белье, что даже не удивился, когда абсолютно все поверхности в купе оказались погребены под слоем вонючей жижи, лишь порадовался, что его глаза надежно защищены стеклами очков.
– И-извините, – испуганно бормотал Невилл, явно не представляя, как исправить то, что натворил. – Не знал, что так будет… Но не волнуйтесь, смердящий сок не ядовит.
Несмотря на угрызения совести, Гарри так и не вышел из странного пограничного состояния, в котором он будто считывал, нет, не эмоции или мысли, а, скорее, состояние и устремления друзей, поэтому ему было ясно как день, что больше всего Невилл боится их реакции, поэтому он, с трудом сдержав рвотный рефлекс – на зельеварении и не с такой гадостью приходилось иметь дело, – выплюнул мерзкую субстанцию и рассмеялся:
– Кажется, ты решил создать в купе идеальную среду для Тревора, Нев!
Тревор громко квакнул, Джинни хихикнула, а со стороны отчаянно трясущего головой Невилла донеслось сдавленное бульканье.
Дверь купе открылась, и Гарри узнал немного неуверенный голос Чжоу Чанг – красивой девушки с Рейвенкло, которая в прошлом году ему так нравилась.
– О… здравствуй, Гарри. Я… не вовремя?
Он попытался протереть очки рукавом, который тоже оказался покрыт смердящим соком. Сквозь зеленоватые разводы Гарри увидел, что Чжоу за лето немного осунулась. Ее лицо было слишком серьезным и растерянным, а кожа казалась бледнее обычного. Гарри с сожалением сделал вывод, что она тяжело переживает смерть Седрика Диггори, ведь они встречались. Он тоже до сих пор видел в кошмарах его застывшее лицо с потухшим взглядом.
Мелькнула мрачная мысль, что теперь-то ему точно ничего не светит с Чжоу, ведь он наверняка будет одним своим присутствием напоминать ей о трагедии.
Желая хоть чем-то разбавить затянувшееся молчание, он выдавил:
– Нет, что ты! Добро пожаловать в наше болото, привет.
Тревор снова квакнул. Теперь уже захихикал и Невилл, и Гарри немного расслабился.
– Ничего страшного, – звонко заявила Джинни. – Глядите, мы запросто от этого избавимся. Экскуро!
Вонючая жижа исчезла, дышать сразу стало легче, и Гарри сердечно поблагодарил Джинни, стараясь, впрочем, на нее не смотреть.
– М-м… – неуверенно протянула Чжоу, заливаясь нежным румянцем. Гарри пришло в голову, что так она выглядит намного лучше. – Я просто заглянула поздороваться… Всего хорошего…
И, с грохотом задвинув дверь, она ушла.
Гарри тяжело вздохнул. В который раз за лето мелькнула мысль: если бы он не предложил Седрику коснуться Кубка одновременно, Седрик не оказался бы на кладбище и не умер бы. А значит это он, Гарри, виноват в его смерти.
– Высшая степень эгоизма – винить себя в бедах других людей, – раздался вдруг потусторонний голос.
– Э-это ты к чему? – запинаясь, спросил Невилл.
Из-за обложки Придиры показались огромные глазищи.
– Так в журнале написано.
– А-а…
– А если это, например, Министр, – заинтересованно предположила Джинни, – и он принял закон об обязательном образовании волшебников в течение десяти лет, допустим, с восьми до семнадцати. Как итог, вместо счастливого детства они просиживают штанишки в классах и в библиотеке. Может ли Министр корить себя за такую жестокость?
– Я думаю, – протянул Невилл, – что Министр мыслит более глобально и думает не о загубленном детстве, а о том, что подрастающее поколение будет более образованным…
– Не хочу вас шокировать, – вмешался Гарри, с трудом пришедший в себя после столь своевременного вмешательства Полумны в его процесс самобичевания, – но магловские дети обязаны учиться в школе с пяти до шестнадцати лет. Большинство продолжает обучение и после школы, лет до двадцати пяти.
На лицах Джинни и Невилла отразился искренний ужас.
Они продолжали дискуссию до тех пор, пока не пришли Рон с Гермионой. Гермиона тут же включилась в беседу, громко рассуждая о преимуществах и недостатках системы магловского образования, а Рон, с жадностью изголодавшегося путника впившийся в шоколадную лягушку, пожаловался Гарри на то, что старостой Слизерина выбрали Малфоя. Гарри пожал плечами – это было ожидаемо.
Он попробовал посмотреть на друзей своим новым методом. Через пару минут пристального наблюдения он с удивлением понял, что Гермиона очень не уверена в себе. Несмотря на четкую, напористую речь и чуть вздернутый подбородок, Гарри заметил, что она то и дело резко и нервно взмахивает руками и бросает на собеседников напряженные взгляды, будто проверяет реакцию на свои слова. А еще он осознал, что снисходительные нотки в тоне Гермионы возникли не на пустом месте: она всерьез считала себя более зрелым человеком, нежели присутствующие, и чувствовала ответственность за каждого, будто мамаша, наблюдающая, как ее детки возятся в песочнице – главное, чтобы свои куличики в рот не тянули.
Что ж, она действительно подходила на роль старосты.
Рон же, отгрызая голову уже третьей по счету шоколадной лягушке, крепко вцепился в нее рукой и отодвинулся в самый угол сиденья, будто опасался, что у него могут отобрать лакомство. Краем глаза он поглядывал на Гарри, отмечая его задумчивость и беспокоясь. Он точно знал, что Гарри почти каждую ночь снятся кошмары – сложно не заметить этого, если спишь на соседней кровати, – но решительно не знал, как помочь. Вот и сейчас хотелось сесть поближе, твердо посмотреть в глаза, как бы говоря, что он его лучший друг и будет рядом, поддержит несмотря ни на что, а Гарри понял бы все без слов и улыбнулся краешком губ, как умеет только он.
Рон ловко подцепил ногтями фольгу с очередной лягушки и поерзал на сиденье, кончики его ушей заалели. Это было слишком смущающе.
Гарри вздохнул. Рон тут же среагировал на тихий звук и вопросительно изогнул светлые брови, но Гарри лишь покачал головой и подвинул к нему упаковку тыквенных кексов в форме котлов.
Он все еще пребывал в состоянии некоторой прострации, прислушиваясь к чувствам окружающих, когда дверь купе в очередной раз открылась, и на пороге возник Малфой в сопровождении Крэбба и Гойла. По инерции Гарри «прислушался» и к ним.
– По-оттер, – криво усмехнулся Малфой, манерно растягивая слова. – А скажи-ка мне, каково это – быть вторым после Уизли?
На его лице отражались лишь самодовольство и надменность, но во взгляде Гарри заметил напряженное ожидание. Малфой пришел сюда не ради драки, ему была важна реакция Гарри.
Драко Малфой никогда ни за кем не бегал. Окружающие сами крутились вокруг, заглядывали в рот и всячески старались обратить на себя его внимание, завоевать расположение – ведь он Малфой, а Малфой – это положение, это деньги, это власть. Они восхищались и завидовали, а Драко не подпускал их слишком близко, его не интересовало их мнение, он был выше этого.
Драко Малфой не бегал, ни за кем. Он просто всем естеством, до зуда в кончиках пальцев, желал доказать одному шрамированному идиоту, что тот зря оттолкнул его руку. Что он не умеет выбирать дру… правильную сторону. Что Драко круче рыжего нищеброда. Конечно, круче.
– Поздравляю с назначением, Малфой, – быстро сказал Гарри. В купе повисла гробовая тишина, все изумленно уставились на Гарри. У Малфоя совершенно неаристократично отвисла челюсть. – И, знаешь ли, мы с Роном не меряемся… ничем.
– Поттер, ты… ты чего? Ты совсем? – Малфой растерянно попятился, на его скулах и шее расцвели некрасивые красные пятна, а взгляд метался с одного сидящего на другого, то и дело возвращаясь к Гарри. Заготовленный спич напрочь вылетел из головы. – Совсем свихнулся, придурок, – подытожил он и, не закрыв дверь купе, торопливо скрылся из виду.
– Это что такое было? – воскликнул Рон. Тыквенный котелок, который он ел до прихода слизеринцев, раскрошился, засыпав всю рубашку.
Гарри с деланным безразличием пожал плечами и отвернулся к окну. Его разрывали противоречивые чувства. Что только что произошло? Он всегда так умел? Мысль о том, что все открытия – лишь плод его воображения, Гарри отмел сразу, реакция Малфоя была красноречивее любых слов. Выходит, либо Гарри раньше был слепым идиотом, либо у него неожиданно появился талант.
Ясно было одно – ему предстояло много открытий.
***
Открытия поджидали его уже на станции в Хогсмиде.
Рон и Гермиона, выполняя новые обязанности, сопровождали к школе младшие курсы, поэтому погрузившийся в размышления Гарри слепо брел за Джинни, пока не уткнулся во что-то твердое.
Вернее, в кого-то.
Он автоматически извинился, пытаясь сфокусироваться на сгустившейся перед ним тьмой, и, когда ему это удалось, едва удержался от вскрика. Прямо на уровне его глаз оказалась туго обтянутая блестящей черной шкурой грудная клетка, безостановочно движущаяся, вторя могучему дыханию. При желании Гарри мог пересчитать каждое ребро – тусклый свет луны, отражаясь от гладкой кожи, подчеркивал каждую косточку скелетообразного существа. По позвоночнику Гарри пробежал холодок. Он скользнул взглядом выше, по длинной тонкой шее, на которой четко выделялся каждый позвонок, по морде, напоминающей драконью, и замер, заглянув в глаза – молочно-белые, без зрачков, огромные и таинственно мерцающие, будто бы наблюдающие нечто, недоступное человеческому взгляду.
Тут плеча Гарри что-то коснулось, заставив его подскочить и, резко отшатнувшись, наткнуться на сумрачный взгляд столь же больших светлых глаз. Поняв, кто перед ним, Поттер облегченно выдохнул – эти глаза сегодня неоднократно выглядывали из-за перевернутой «Придиры», – и снова посмотрел на неведомое существо. Теперь он стоял на шаг дальше и смог разглядеть мощные кожистые, как у летучей мыши, крылья. Выяснилось, что существо оказалось на его пути не случайно – по бокам белели оглобли.
Неподалеку от них раздался возглас, за которым последовал громкий хохот. Гарри осмотрелся: тут и там школьники с веселым гомоном забирались в кареты, в упряжи каждой из которых тоже темнели скелетообразные силуэты.
Рядом что-то мелькнуло – это Полумна протянула вверх руку, кончиками пальцев держа за краешек сосиску. Зверь склонил свою жуткую голову, ноздри расширились, пробуя воздух на вкус, и в следующий миг он аккуратно, словно бы даже нежно, прихватил губами сосиску за другой конец. Наверное, также могла бы взять кусочки сахара обычная лошадь, но
это не было обычной лошадью.
– Кто это? – с трудом выдавил из себя Гарри. В голове не укладывалось, как она не боялась? У нее отсутствовал инстинкт самосохранения? Или же у нее дома было стойло с такими же красавцами, и она любила покататься на них при полной луне?
Перед внутренним взором промелькнул образ: развевающиеся, отливающие серебром в лунном свете волосы, тонкие лодыжки на черных боках, раскинувшиеся в бреющем полете крылья, хрупкая обнаженная фигурка, склонившаяся вперед, мечтательная улыбка…
Щеки вспыхнули. Гарри тряхнул головой и ужаснулся – что за мысли? Не иначе, влияние Рона.
Тем временем Полумна потянулась еще выше и ласково потрепала блестящую холку, тихо отвечая:
– Фестралы, – Гарри проследил за ее тонким запястьем и сглотнул, чувствуя, как жар добирается до самых кончиков ушей. С трудом он одернул себя и изо всех сил постарался сосредоточиться на словах девочки. – Они очень милые, правда? Живут в Запретном лесу, а когда это требуется, отвозят школьные кареты.
– Но я никогда раньше их не…
– Ты где застрял, Гарри? – голос Джинни раздался совсем рядом, а следом и она сама, озираясь, высунулась из той самой кареты, во главе которой они стояли.
– Просто раньше ты не мог их видеть, – лукаво, словно зная о его фантазиях, улыбнулась Полумна и поспешила к Джинни. Гарри еще раз посмотрел на фестрала. В памяти всплыли правила общения с гиппогрифами, и, перед тем, как двинуться за Полумной, он неуклюже поклонился – на всякий случай.
***
Едва Гарри вошел в Большой зал, как с трудом обретенное за время поездки в карете душевное равновесие снова пошло трещинами. Пробираясь вдоль длинных факультетских столов в поисках друзей, он ловил на себе сотни взглядов – любопытных, неприязненных, насмешливых и издевательских. Гарри вспомнил, как мечтал на первом курсе, чтобы люди перестали обращать на него внимание, и горько усмехнулся – видимо, не в этой жизни.
Усевшись, наконец, рядом с Роном, и вполуха слушая рассуждения Гермионы о подготовке к СОВ, Гарри обратил внимание на стол преподавателей. Взгляд сразу зацепился за самое яркое пятно – фиолетовую, украшенную серебристыми звездами мантию Дамблдора. Директор торжественно осматривал зал, в уголках его губ притаилась улыбка – это было заметно даже сквозь бороду. Позади него отливал золотом стул с высокой спинкой.
Вспомнилось, как однажды, в начальной школе, они с классом отправились на экскурсию в Тауэр. Гарри едва не потерялся, отстав от группы – настолько его зачаровал величественный трон, на сиденье которого покоились корона и скипетр. Мальчику нестерпимо хотелось увидеть настоящего короля, он представлял его себе смелым, решительным, самым-самым умным и сильным – ведь именно такими качествами должен обладать правитель. А вот бы еще он был справедливым, и забрал Гарри от Дурслей! Они вместе жили бы в настоящем замке, и Гарри был бы самым верным последователем короля, защищал бы его от дворцовых интриг, предотвращал перевороты, спасал жизнь на поле боя…
Гарри усмехнулся. Вот он – трон, вот замок, вот косые взгляды и интриги, сражения стали практически обыденностью – Волдеморт, дементоры, василиск, дракон.
Он так и этак повертел мысль о том, что в его жизни директор определенно являлся тем самым королем. Он был умным, магически сильным, решительным, и, несомненно, смелым. Вот только он не спас Гарри от Дурслей, а, напротив, отдал им, пусть и до школы. Распорядился его жизнью с младенчества, распланировал его подготовку до самой грядущей схватки с Волдемортом, смертельной схватки. Это справедливо?
Для Гарри – нет, это совсем не справедливо. Но он пообещал себе смотреть на все с разных точек зрения, а с точки зрения всеобщего блага – Дамблдор тот самый мудрый правитель, стратег, выбирающий меньшее из зол.
И все же, почему он – Гарри непроизвольно поморщился – поручил Рону и Гермионе следить за ним, а сам старательно его избегает? Ведь не может же он испытывать чувство вины за то, какую роль уготовил Гарри?
– Это что, и есть новый учитель ЗОТИ? – пихнул его в бок Рон, в голосе которого в равных долях смешались недоумение и отвращение. Гарри, наконец, переключил внимание с Дамблдора на остальных преподавателей. Стол казался каким-то неполным, и, пробежав глазами по знакомым лицам, он догадался, почему – место Хагрида занимала довольно миниатюрная Граббли-Дерг. Гарри нахмурился, но решил не зацикливаться на отсутствии лесника, а спросить, где он, позже, например, у МакГонагалл. Он скользнул взглядом дальше и понял, что так удивило Рона – рядом с мрачным Снейпом сидела низенькая пухлая волшебница. Из-за стола было видно, что одета она во что-то ярко-розовое и пушистое, тугие кудряшки подвязаны ленточкой, тоже розовой. Она расплылась в улыбке, и Гарри с ужасом узнал ее бледное лицо с большим, словно жабьим, ртом и выпуклыми, с кожистыми мешками глазами.
– Да это же Амбридж!
– Кто-кто? – заинтересовалась Гермиона.
Гарри рассказал о том, какую роль она сыграла в его слушании. Подруга задумчиво нахмурилась и, закусив губу, переглянулась с Роном:
– Значит, она работает на Фаджа… Думаете, она сможет нас чему-то научить? – Гарри почувствовал, как внутри у него что-то оборвалось. Опять эти разговоры о том, что нынешний преподаватель не справится со своей задачей. Гермиона тем временем продолжила: – Я имею в виду, что она, наверное, неплохой администратор и, может быть, политик, но ведь этого недостаточно, чтобы быть учителем! Нужно иметь призвание, опыт, а она… – она быстро оглянулась на Амбридж, склонилась ближе к Гарри, и понизила голос до шепота, – совсем не похожа на бойца. Я думаю, Фадж командировал ее в школу, чтобы следить за Дамблдором, или узнать и повлиять на мнение школьников о возрождении Сами-Знаете-Кого!
Дальше Гарри уже не слушал. То, что Амбридж будет шпионить – и в первую очередь за ним, – и так было ясно, а вот от того, что подруга снова исподтишка пыталась повлиять на него, стало действительно обидно. Он попытался представить, как будет учить своих однокурсников – а ведь будет, куда он денется, если Гермиона вцепится в него, как нюхлер в галлеон, – и не смог. Какой из него учитель, он и обычного-то внимания к себе не любит, а тут – руководить кем-то. К тому же, фанатов у него в этом году заметно поубавилось. В конце концов, была вероятность, что Гермиона немного поносится с этой идеей, как с ГАВНЭ, и у нее ничего не получится. Гарри с надеждой подумал о том, что с обязанностями старосты у нее и вовсе может не оказаться времени на эту затею.
Остаток пира прошел в штатном режиме: первокурсники распределились, Рон умудрился оскорбить Почти-Безголового-Ника, Амбридж выступила с речью, подтверждающей догадки об истинной цели ее назначения.
Когда Гарри устало брел в башню Гриффиндора, автоматически срезая путь тайными переходами – вновь один, так как Рон с Гермионой собирали первокурсников для похода туда же, – он думал лишь о том, как бы поскорее добраться до постели – настолько насыщенным на впечатления был этот день. Поэтому, когда в спальне мальчиков Симус объявил, что мать не хотела отпускать его в Хогвартс из-за Гарри, он сначала ничего не понял. А когда уже сонное сознание пробудилось достаточно, чтобы адекватно воспринимать слова окружающих, на Гарри накатило раздражение. Не то, чтобы Симус оскорблял его, но на фоне всеобщего неприятия, его слова стали последней каплей, и Гарри, почти не отдавая отчет своим действиям, машинально выхватил палочку.
