***
Но как это часто бывает, вернувшись в прежнюю среду, Тёма вылез из рефлексии, как из парадного костюма, и несколько мгновений эмпатии к полковнику Лебедеву если не совсем выветрились из головы, то определенно отошли на задний план, заслонившись привычной рутинной действительностью: работа в автомастерской, прогулки с Юлей, выходные в баре, гараже или на спортплощадке в обществе Руса, Питона и Жэки. Ничто из перечисленного не способствовало эмоциональным переживаниям и умственной работе, и Тёма так и остался в той точке развития личности, с которой давно уже не сдвигался, несмотря на имеющийся потенциал. Его повседневная среда априори не могла обеспечить ему толчок к этому самому развитию, а он, как ему казалось, в нем не очень-то и нуждался. В его мире всё было прозрачно и просто как дважды два. Были «свои» и «чужие». «Чужие» — те, кто «не видит берегов». «Чужих» нужно было бить в морду. Ещё была девушка, потому что любому нормальному парню нужна девушка. Её можно было защищать от «чужих» и любоваться её изящной фигуркой. Был простенький набор представлений о том, что такое хорошо и плохо. Этого было вполне достаточно. Но потом на Чертаново падает инопланетный корабль. А затем и в жизни Тёмы тоже что-то падает, кубарем скатывается с горы представлений о мироустройстве. Он откровенно ничего не понимает и злится, злится на непрошеных гостей, вдребезги разбивших привычную картину реальности. Чудом удается спасти Юльку из рушащегося здания и не погибнуть самому — так нелепо, внезапно, не дожив даже до двадцати пяти, хотя всегда рассчитывал дотянуть до тридцати. Чудом удается добраться до больницы сквозь кишащий вокруг хаос, полный животного страха, пыли и абсолютного непонимания происходящего. Тёма несёт бессознательную Юлю на руках, крепко прижимает к груди, и в этот момент она ему дороже всего на свете, как осколок привычного мира, как личная ответственность, как человек, который оказался рядом в миг, когда все перевернулось. У Тёмы нестерпимо кружится голова, чешутся глаза и хочется кашлять, у Тёмы сердце стучит, как безумное и дрожат руки, Тёма ничего вокруг будто бы не слышит, только в голове знакомый голос рефреном: «дома в девять» и «береги», и черные глаза душу сверлят, только неясно, откуда — снаружи или изнутри. Он уже не соображает ничего и двигается на чистом адреналине. «Зачем потушили свет.?» — думает Тёма, отключаясь. А когда открывает глаза, вокруг светло и тихо. Артём непонимающе рассматривает незнакомый потолок и, когда сознание немного проясняется, будто прокламации понемногу подбрасывая картинки вчерашнего дня, резко садится, осматриваясь. На соседней больничной койке лежит Юля. Тёма сползает с койки и, заплетаясь в ногах, подскакивает к ней. Пусть он и понимает, что мёртвая она бы здесь не лежала, скрученные волнением внутренности отпускает, только когда он чувствует пульс под своими подрагивающими пальцами. Облегченно выдыхает и, ласково коснувшись её щеки, покидает палату. Оставить её одну в больнице он не может, поэтому остается ждать в коридоре. И, глядя на снующих туда-сюда медсестер, врачей и родственников больных и раненых, Тёма думает, потому что невозможно не думать после того, что произошло.Думает о том, что теперь будет: с ними, с Москвой, с миром. Как быть? Что делать? Куда идти? Кого спасать? Ведь нельзя же жить как раньше.? А еще, почему-то, Артём думает о том, как Валентин Юрьевич отреагирует на известие о том, что Юлька в больнице. Что не послушалась и пошла глядеть на звездопад…с ним. Что это, в сущности, Тёма виноват в том, что она чуть не погибла. Артёму кажется, что он уже видит этот пронзительный черный, мглистый взгляд, царапающий душу, и становится мучительно волнительно и зябко. Тёма как-то вдруг понимает, что не боится полковника, но боится его осуждения — необоснованно и до дури, что странно, ведь ему всегда было класть на чужое мнение, да и не настолько близко они знакомы. Он хмурится и передергивает плечами, засовывая руки поглубже в карманы.Ему…тяжело. Физически тяжело думать об этом. И до зубовного скрежета хочется, чтобы всё стало как раньше. Чтобы там, в небесной канцелярии, кто-то поставил жизнь на паузу, отмотал время назад и переписал программу так, чтобы проклятая тарелка и на сотню световых лет к Земле не приближалась. Дремота, как вечерний туман, незаметно обволакивает сознание защитным слоем ваты. Тёме снится какой-то страшный лихорадочный бред, но проснувшись от того, что очнувшаяся Юлька трясет его за плечи, он не испытывает облегчения, а словно бы проваливается в следующий сон, не менее утомительный и безумный. Голова пульсирует колкой болью, Юля, узнав о смерти подруги, эмоционально отгораживается от него каменной стеной, а в глазах приехавшего за ней Лебедева теперь не просто разочарование, но презрение концентрированное плещется. Оставшись в одиночестве около больницы, Артём ещё долго чувствует болезненно-цепкое, сухое рукопожатие и неискренне-ядовитый Юлькин поцелуй, явно оставленный ему на прощание исключительно назло отцу. — Дерьмо! — сплевывает больно задетый таким отношением Тёма и идет ловить маршрутку. — Да пошло оно всё, почему я вообще должен об этом думать… Но когда на следующий день Юля появляется на пороге гаража, его гнев, как спичка, мгновенно тухнет. Она зовёт их «мстить инопланетянам», сверкая такими же темными, как у отца, глазами и показывая украденный пистолет, и Тема понимает, что это тупо даже для чертановских гопников, но соглашается. Потому что в противном случае она пойдёт в оцепленный участок одна и не вернётся. Оттого Тема показывает ребятам «секретную тропку» и играет уверенность в том, что это абсолютно нормально — то, чем они занимаются. А сам думает, что он, кажется, снова не прав и ведётся на категоричное Юлино «хочу», хотя в принципе мог отобрать оружие и силой задержать в гараже до приезда Лебедева. Это было бы, наверное, правильно. Но Тема все ещё не может обидеть принцессу, даже ради её блага. Она его ведьмовской чернотой глаз заворожила, подчинила волю. Тёма не сопротивляется, не может. Тёма только свой меч воображаемый рыцарский с непониманием разглядывает и думает, какой прок от него, если руку не поднять, броня проржавела, а лезвие затупилось. Тёма меч разглядывает, но не его имеет в виду. Когда Артём вместе с пацанами дотаскивает костюм до гаража и, оставив его на руки друзьям, предлагает Юльке проводить её до дома, та равнодушно пожимает плечами, мол, как хочешь, и всю дорогу молчит. Тёма молчит тоже, потому что именно сейчас как-то особенно остро ощущается, что говорить им не о чем. Что она его использует, как волшебного джина, и забывает благополучно до следующего желания. Своенравная, капризная принцесса. Тёма идет рядом, засунув руки в карманы, и безучастно делает вывод, что она его, должно быть, никогда и не любила. И он её, наверное, тоже. Придумал себе образ, привязанностью к которому можно было глушить потребность в любви, и поверил в него, а то, что Юля и близко не похожа на «ту самую» — это ведь не важно, если не придираться. Перед дверью в квартиру Лебедевых Тёма испытывает дежавю и немного нервно передергивает плечами. Юля намеренно громко с ним прощается, и в этот момент становится так тяжело и неприятно, что очень легко решить, что всё кончено. И никто в этом не виноват. Молча уходит, закуривая на ходу, и усилием воли заставляет себя отвлечься. Только в голове отчего-то голос Лебедева слышится: бархатный, звучный, металлически звенящий при повышении тона. Тёме почти мерещится, как тот Юльку отчитывает, только симпатии рыцарские на стороне дракона, а не принцессы, и так, кажется, было всегда — сейчас он это чувствует оргазмически ярко. В темпе безногого идёт в снимаемую вместе с пацанами квартирку, которую язык никогда не поворачивался назвать домом, и уже ни о чем не думает, кроме того, что устал. Чертовски устал. А планета тем временем все так же вертится, и ничего в атмосфере не меняется от дешевых человеческих драм.***
В голодной живой массе недовольных людей и полицейских он оказывается не то чтобы случайно, но явно по воле судьбы. Толпу теснят щитами и дубинками, происходящее становится безумнее и шумнее, и разумнее было бы уйти по добру по здорову, но Тема никогда не ставил разум в приоритет. Он бросается в самую гущу, мгновенно становясь участником реакционной цепочки нападение-защита-нападение, и одновременно пытается заслонить бунтующее население и призвать к его сознательности. Но население упорно не хочет «призываться», и Тема, в общем-то, прекрасно понимает их гнев — у самого внутренности горят, и кожа плавится от практически животной, затмевающей разум ярости, когда на ребрах удары дубинки клеймом отпечатываются. Тема сплевывает кровь, поднимается, упираясь ладонями в землю, и уже не сомневается, чью позицию занять: без промедления бьёт ближайшего полицейского по лицу. Перед глазами смешивается все, липко-красным окрашивается — то ли из-за рассеченной брови, то ли от ярости. Костяшки жжет, в разбитом носу щиплет и ребра нещадно ноют, но Тема будто и не замечает вовсе, мир вертится, и шум болотной водой заливается в уши. Голова кружится, и Артем пропускает момент, когда его с заломленными руками тащат к машине. Он уже не сопротивляется, матерится только, с кровавой слюной слова выплевывая в лица стражей порядка. А потом его отпускают внезапно, не успев в машину затолкнуть, и Тема оглядывается, ничего не понимая, и в лице меняется. Давясь воздухом, хрипит вопросительно: — Валентинюрич? Тот не отвечает, взглядом требуя у полицейского снять с Темы наручники, и со словами «под мою ответственность» схватив парня за плечо, ведёт куда-то. Тема послушно плетется за ним, почти не ощущая ног, тяжело опускается на сиденье, утирая кровоточащий нос рукавом, бессознательно подчиняется приказу пристегнуться. Превозмогая накатившую волну боли, Тема облизывает пересохшие губы и тихо спрашивает: — Почему? Валентин Юрьевич поворачивается к нему, обжигая угольными глазами, в которых правды прозрачной не разглядеть, и сухо бросает: — Не чужие. Теме эти два слова в голову дают хлеще стакана водки, и внутри тепло становится, почти жарко. Он улыбается краем губ и, прислонившись к стеклу, почти мгновенно отключается. А когда приходит в себя, полковник держит его за плечо. — Приехали, Артём, — говорит Валентин Юрьевич. — Вылезай. Тема сонно моргает, неразборчиво мычит и пытается отстегнуться непослушными пальцами. А когда, наконец, справляется с ремнем и вылезает из машины под внимательным взглядом Лебедева, с непониманием оглядывается. Ожидая, что полковник отвезет его в ближайший медпункт, или оставит где-нибудь на полпути самостоятельно разбираться со своей дурной головой, он никак не рассчитывал оказаться во дворе, где он бывал едва ли не чаще своего собственного. — Где…то есть… ээ…почему мы..? — полковник скептично вздергивает бровь, и Артём неловко замолкает. — Адреса твоего не знаю, — отвечает Валентин Юрьевич после короткой паузы и, закрыв машину, идёт к подъезду, показывая, что не намерен болтать. Соображай Тема сейчас немного лучше, усомнился бы в этом заявлении (полковник Лебедев да не знает чего-то об ухажере своей дочери, ага), но голова болела и работать отказывалась, поэтому Тема, ничуть не смущенный доводом, последовал за мужчиной, поднялся в злополучную квартиру-башню и был сдан на руки удивленной Юльке. — Лечить. Следить. Буду вечером, — приказал дочери полковник и ушел, ничего не добавив и не объяснив. — И что это все значит? — недовольно интересуется Юля, но Тема, слегка пошатнувшись, хватается за стену, и она подскакивает к нему с обеспокоенным лицом, забыв о том, что собиралась допрашивать. Перекидывает его руку себе через плечо, ведёт в гостиную, усаживает на диван и бежит в ванную за аптечкой. Тема, утомленно облокотившись о спинку, из-под полуприкрытых век наблюдает за хлопочущей Юлей, выставляющей на тумбочку перекись водорода, йод, зеленку, бинты, спонжики, пантенол, нурофен и парацетамол, спрей для горла, смекту и градусник, в общем, все то, что в ее понимании связано с лечением. По мере заполнения поверхности тумбочки взгляд Темы приобретает все более скептическое выражение, и в какой-то момент он не выдерживает и с иронией интересуется: — В «доктора» играть будем? А где тогда варенье и конфеты? — Ну тебя, — возмущается Юля. — Толстовку снимай. — Что, вот так сразу? — ухмыляется Тема. — Стираться поставлю, дурачила. Запустив стиральную машину, она возвращается в комнату с влажным полотенцем и начинает смывать кровь с лица и рук Темы, чуть хмурясь и не глядя ему в глаза. Артем её рассматривает украдкой, чувствуя какое-то изменение в девушке, но не находит внешних подтверждений своей догадке и отбрасывает мысль в сторону, переводя внимание на обстановку гостиной, в которой он никогда раньше не был. — От нурофена не откажусь, башка раскалывается, — как бы между делом вставляет он, и Юля молча откладывает полотенце и приносит стакан воды. Обработав его ссадины и убрав аптечку, предлагает чаю, все так же продолжая избегать зрительного контакта, и Тема отказывается, физически ощущая застывшую между ними неловкость. — Спасибо за помощь. Ну, я пойду, пацаны волнуются наверное… Закусив губу изнутри, Юля останавливает его в дверях. — Куда ты в футболке-то пойдешь, на улице четырнадцать градусов. Тема оглядывается себя снизу вверх и вспоминает про постиранную толстовку. — Да ладно, ничего мне не сделается, — говорит он, но Юлька уходит в какую-то комнату, не дослушав, и возвращается с мужской курткой в руках. — На вот, папа её сто лет не носил, не хватится, — и настойчиво протягивает, игнорируя протестующее бормотание. — За толстовкой потом зайдешь. — Забились, — вздыхает Тема и уходит без поцелуя, объятия и даже прощания напоследок — отец-то на работе, не перед кем играть. Уже на улице до него доходит, что изменилось в Юле — она стала казаться старше, серьёзнее, как-будто поняла что-то важное. Тема стоит у подъезда и скользит мыслями по кромке последних событий, думая о том, что они всех их как-то изменили. А еще о том, что сигарета сейчас была бы кстати. Поморщившись от боли в ребрах, он проверяет карманы джинс на наличие мелочи и, убедившись в её отсутствии, звонит Русу, прося забрать. А пока ждет, кутается в куртку Лебедева, вдыхая едва различимый запах его одеколона. *** Следующий раз, когда Тема встречает Лебедева, происходит при сдаче военным инопланетного костюма, который они с ребятами прятали в своем гараже до первой напугавшей странности. Пока костюм грузят в специальную машину, полковник сверлит Тему своим чугунным взглядом и, помолчав, на удивление спокойно говорит: — За такое и срок можно получить, Артем. — Мы ж сами, ВалентинЮрич… По собственной инициативе сдали! — Сначала вы его украли с охраняемой территории. — Если бы мы его не нашли, он бы так и остался там в обломках валяться, — обиженно бурчит Тема, пряча руки в карманы куртки Лебедева, которую почему-то так и не соизволил поменять обратно на свою толстовку. «Времени нет, Юлька не звонит, да и вообще...не носит ведь её товарищ полковник», — отмахивался Тема и уколов совести не испытывал. — Какого ты о наших кадрах лестного мнения однако, — усмехается Лебедев. — Не ершись, это не угроза была, а предупреждение. Тема отрывает взгляд от своих видавших виды кроссовок и видит в глазах напротив смешинки. — В конце концов, лучше поздно за ум взяться, чем никогда. «Ахуеть, — запоздало думает Тема. — Он что, стебется надо мной?» Но прежде, чем Артем соображает, что ответить, Валентина Юрьевича зовут, и он уезжает, хлопнув его по спине напоследок. — Ахуеть, — вслух повторяет Тема, провожая военный автомобиль глазами. — Когда на нас тарелка бухнулась, и то не так странно было. — Че? — спрашивает подошедший Руслан. — Говорю, избавились, и хорошо. Не надо нам этого инопланетного дерьма. Рус отвечает что-то, но Тема уже не слышит, глубоко нырнув в свои мысли. А странности, как позже выясняется, только начинались. Недели через две после сдачи костюма Тема обнаруживает себя на пороге квартиры Лебедевых с букетом для Юльки, купленным «во имя примирения». Самое смешное, что он прекрасно отдает себе отчет в том, что букет — прикрытие, и вовсе не ради Юльки он пришёл в чистой новенькой рубашке. Но увидеть его хотелось жуть, а получше повода Тема, как не пытался, придумать не смог. Помявшись немного возле двери, он глубоко вдыхает и жмет на кнопку звонка. Открывает не Юля, и Тема преступно радостно улыбается, но, разглядев выражение лица полковника, вмиг серьезнеет. Внутри что-то переворачивается от внезапно подкатившего страха. — Валентин Юрьевич…? Молчание наощупь ломкое, острое. А в глазах Лебедева тихая, беспомощная грусть. — Заходи, — выдыхает он и отходит в сторону, пропуская. Закрывает дверь и идёт на кухню. Тема, разувшись, все так же с дурацким букетом в руках, следует за ним. Лебедев ставит на стол рюмки и бутылку коньяка, разливает и, подняв свою, кивает Теме: — Выпей. Артем кладет букет на стол и чуть подрагивающей рукой опрокидывает рюмку. Коньяк обжигает теплом горло и нутро, и Тема отчего-то вспоминает, как полковник вёз его, побитого, к себе домой. — Уехала, — говорит Лебедев, вертя в красивых тонких пальцах хрустальную рюмку. Тема закашливается. — К-как? Куда? Валентин Юрьевич садится на табурет, и Артем неосознанно делает тоже самое. — К бабушке на Кубань. На Тему накатывает облегчение, и он расслабленно улыбается. — Фуух. Чего вы тогда…нормально ведь все...а я уже подумал… Помолчав, Лебедев отвечает: — Не одна. Тема с непониманием смотрит в глаза полковнику, пытаясь расшифровать их выражение. Вздохнув, полковник объясняет: — Юля уехала с молодым человеком, Артём. Оставила записку. Информацию я у тёщи подтвердил. Она тебя не любит, парень, — наливает ещё по рюмке и в привычном полуприказном тоне говорит: — Пей. Тема пьёт, осмысливая сказанное, занюхивает розами. Поднимает глаза на Валентина Юрьевича и о Юле, пусть разговор и о ней, почти не думает. — Думал, ты знаешь — потому не ходил, — продолжает Лебедев. — А ты… — он кивает головой на букет, не договаривая. — А я дурак, — просто говорит Тема, даже не стараясь придать фразе вопросительную интонацию. Лебедев усмехается и молча подливает ему коньяка. Тема после третьей рюмки себя откровенно счастливым чувствует, поглядывает на Валентина Юрьевича, любуется, внутри легко и тепло — от алкоголя, еле заметной улыбки полковника, его неожиданной жалости. Он ведь пожалел — Тема в этом уверился окончательно. Они молчат, и так хорошо молчать — Тема ни капли неловкости и неестественности не чувствует. Подпирает щеку кулаком и вздыхает с облегчением. Клишированная волшебная сказка — сказка-проклятие — распалась на части: принцесса уехала, дракон скинул свою непробиваемую чешую, и это оказалось главным сокровищем, а рыцарь что — рыцарь на мировую пойти давно был готов. Через два часа, приправленных историями из жизни, мягким светом лампы, запахом коньяка, лимона и роз, разломленным на двоих кусочком душевного тепла, отысканным в подреберном тайничке, Тема заставляет себя подняться со стула. — Я тогда цветы вам оставляю, — немного невнятно говорит он и широко улыбается. — Не выбрасывать же. Лебедев встаёт с табуретки и, порывшись в кухонном шкафчике достаёт графин. Наполнив водой до половины, ставит в него розы. Тема наблюдает за этим и чувствует, что от улыбки у него начинает трескаться лицо. Полковник поворачивается к нему и усмехается. Уже на прохладном вечернем воздухе у Темы немного проясняется голова, и он вспоминает о толстовке. «Ну вот, вопрос с поводом заявиться в гости решен», — думает Тема и детски-открыто смеётся.