соври мне

Если бы несколько лет назад мне сказали о том, что когда-нибудь я буду словно милостыню вымаливать хотя бы крупицу чьего-то внимания, то я бы счёл это полным бредом. Но сейчас я здесь, у твоих ног. И ты кидаешь собаке кость — гладишь по волосам — а я готов умереть подле тебя, словно верный пёс. — Завтра не приходи, у меня планы на вечер, — наступаешь на хвост, — Я сам приду, как соскучусь, — усмехаешься. Мы оба знаем. Ты никогда не скучаешь. Это удел жалких псин, подобных мне. Готовых зализывать свои раны, а после бросаться в руки, их же и изувечившие, будто это единственное пристанище, без которого они погибнут. Но на собаках ведь всё быстро заживает, и ты, конечно же, прекрасно об этом знаешь. Так что завтра утром ты будешь сцеловывать кровь с моих запястий, а я наивно буду думать, что это предел моего больного счастья. Я был бы рад вспомнить себя до. Но, кажется, до меня не существовало вовсе. Кажется, я был пеплом — жалкой горсткой пыли. Но пришел ты, и я возродился, словно феникс, чтобы испытывать боль во имя тебя. Чтобы погибать каждую ночь, но собирать по частям своё разбитое сердце и заставлять его биться. Каждое утро, во имя тебя. Как просто смысл всего моего тленного существования уместился в буквах твоего имени. — Ты так жалок, — смеёшься мне в лицо, а я думаю, что прекраснее твоего смеха на этой проклятой земле нет ничего... Я обречён. Видя, как в школьном коридоре ты обнимаешься с очередной, я почти не испытываю боли. Ведь когда в твоей жизни что-то происходит слишком часто — ты привыкаешь. А когда ты зажимаешь меня в туалете, вгрызаясь в мою шею — ничего не важно. Очередных у тебя может быть сотня, даже больше. Но ни одна из не будет забирать тебя полумёртвого из ночных притонов или приползать к тебе по первому зову. А уж тем более терпеть измены. Но я терплю. Ибо меня не исправить, смирись . Никто из, кроме меня. Для тебя этот факт лишь глупая очевидность. Ты не думаешь, что может быть иначе. А я не думаю, что протяну без тебя и дня. Точнее, я знаю это, и давно в этом уверен. Поэтому ты всегда возвращаешься. И в такие моменты я понимаю, что тебя от меня оторвать невозможно, хоть рви наживо. Ты врос в нутро, пустил корни в сердце. Как там говорится? Если бы завтра утром тебя сбила машина, то к вечеру я бы уже повесился. Если бы завтра утром меня сбила машина, то к вечеру ты бы обзавелся новой игрушкой. И от осознания этого мне почти трудно дышать. Но сегодня я жив. Ради того, чтобы видеть тебя в стельку пьяного у порога своего дома, что-то бессвязно говорящего о том, как ты не нуждаешься во мне, пока твои руки до хруста костей сжимают моё тело, ломая ребра. Через неделю будет особенный день. Посреди ночи ты попросишь меня прийти к тебе и я приползу. Потерявши гордость, я обрёл тебя. В этих шрамах на теле, искусанных губах, сломанных пальцах, словах, что терновыми прутьями вонзаются в сердце, во всём этом — ты. И если когда-нибудь мне придется умереть от твоих рук, то я приму эту смерть как Божью милость. И в этот день, ты разрешишь себя обнимать. Ты разрешишь себе целовать, а не рвать в клочья плоть. Ты тысячу раз лгал мне, но я осмелюсь попросить сам — Соври мне — Я люблю тебя, Лука пустишь пулю — поцелуй — в висок. В этот особенный день смерть придёт. И у неё будут твои глаза